Неточные совпадения
Поглаживая
ногу, Крэйтон замолчал, и тогда в вагоне стало подозрительно тихо. Самгин
выглянул из-под руки жандарма в коридор: двери всех купе были закрыты, лишь из одной высунулась воинственная, ершистая голова с седыми усами; неприязненно взглянув на Самгина, голова исчезла.
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских
выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской
ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
— Сатана, изыди, сатана, изыди! — повторял он с каждым крестом. — Извергая извергну! — возопил он опять. Был он в своей грубой рясе, подпоясанной вервием. Из-под посконной рубахи
выглядывала обнаженная грудь его, обросшая седыми волосами.
Ноги же совсем были босы. Как только стал он махать руками, стали сотрясаться и звенеть жестокие вериги, которые носил он под рясой. Отец Паисий прервал чтение, выступил вперед и стал пред ним в ожидании.
В
ногах сбиты были в комок какие-то кружева, и на белевших кружевах,
выглядывая из-под простыни, обозначался кончик обнаженной
ноги; он казался как бы выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен.
Эта угроза заставила подняться черноволосую головку с заспанными красивыми глазами. Груздев вынул ребенка из экипажа, как перышко, и на руках понес в сарайную. Топанье лошадиных
ног и усталое позвякиванье колокольчиков заставило
выглянуть из кухни Домнушку и кучера Семку.
Одна из девиц, красная, толстая и басистая, у которой всего-навсего были в лице только пара красных щек, из которых смешно
выглядывал намек на вздернутый нос и поблескивала из глубины пара черных изюминок-глазок, все время рассматривала Любку с
ног до головы, точно сквозь воображаемый лорнет, водя по ней ничего не говорящим, но презрительным взглядом.
Этот вялый, опустившийся на вид человек был страшно суров с солдатами и не только позволял драться унтер-офицерам, но и сам бил жестоко, до крови, до того, что провинившийся падал с
ног под его ударами. Зато к солдатским нуждам он был внимателен до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал и каждый день следил лично за ротным котлом, хотя суммами от вольных работ распоряжался по своему усмотрению. Только в одной пятой роте люди
выглядели сытнее и веселее, чем у него.
— Нет; да и где им было догонять: я их так запостил и напугал, что они небось радешеньки остались и три дня носу из юрт не казали, а после хоть и
выглянули, да уже искать им меня далеко было. Ноги-то у меня, как я из них щетину спустил, подсохли, такие легкие стали, что как разбежался, всю степь перебежал.
Из-под сюртука
выглядывала довольно толстая, но белая рубашка;
ноги, кажется больные, держал в туфлях.
Гришка сидел на корме челнока и, свесив смуглые худые
ноги свои через борт, болтал ими в воде. Ваня сидел между тем в трюме, и наружу
выглядывало только свежее, румяное личико его. Белокурая голова мальчика, освещенная палящими лучами полуденного солнца, казалась еще миловиднее и нежнее посреди черных, грубо высмоленных досок палубы.
Захар пригнулся к полу; секунду спустя синий огонек сверкнул между его пальцами, разгорелся и осветил узенькие бревенчатые стены, кой-где завешанные одеждой, прицепленной к деревянным гвоздям; кой-где сверкнули хозяйственные орудия, пила, рубанок, топор, державшиеся на стене также помощию деревянных колышков; во всю длину стены, где прорублено было окошко, лепились дощатые нары, намощенные на козла, — осеннее ложе покойного Глеба; из-под нар
выглядывали голые
ноги приемыша.
Был момент, когда Артамонову показалось, что этим пинком
ноги он сбросил с души своей какие-то грязные лохмотья, тяжесть, надоевшую ему. Но в следующую минуту он,
выглянув в сад, прислушался, притворил дверь и, наклонясь, сказал негромко...
На козлах сидел Федя и правил разбитой тройкой разномастных лошадей; из повозки
выглядывали ноги дьякона Органова, которые я узнал по желтым шальварам.
Говорят, что до моей поездки в Париж француз и m-lle Blanche сносились между собою как-то гораздо церемоннее, были как будто на более тонкой и деликатной
ноге; теперь же знакомство их, дружба и родственность
выглядывают как-то грубее, как-то короче.
В главном проходе, соединявшем внутренний коридор с конюшнями, можно было видеть почти всех лиц труппы. Одни успели уже переменить костюм и стояли в мантильях, модных шляпках, пальто и пиджаках; другим удалось только смыть румяна и белила и наскоро набросить пальто, из-под которого
выглядывали ноги, обтянутые в цветное трико и обутые в башмаки, шитые блестками; третьи не торопились и красовались в полном костюме, как были во время представления.
Никто из присутствующих не знал побирушки; но одна ее одежда, состоящая на этот раз исключительно из лохмотьев, связанных узлами и укутывавших ее с головы до
ног, так что снаружи
выглядывало только сморщенное, темное лицо старухи и несколько пучков серых, желтоватых волос, в состоянии уж была обратить на себя всеобщее внимание.
Тело неизвестного было облечено в расстегнутый, сшитый из серого одеяла френч, из-под которого
выглядывала малороссийская вышитая рубашка,
ноги в штанах из такого же материала и низеньких с вырезом сапожках гусара времен Александра I.
На
ногах у вошедшего были тяжелые валенки, наряду с которыми кургузый немецкий костюм
выглядел очень комично.
Потом они расходятся. Иногда фельдшер немного провожает Астреина, который побаивается волков. На крыльце им кидается под
ноги Друг. Он изгибается, тычет холодным носом в руки и повизгивает. Деревня тиха и темна, как мертвая. Из снежной пелены едва
выглядывают, чернея, треугольники чердаков. Крыши слабо и зловеще белеют на мутном небе.
Бурмистров посмотрел на дверь, подошел к ней, ударил
ногой — дверь тяжело отворилась. Он
выглянул в темный коридор, сурово крикнув...
Как теперь гляжу на него, с
ног до головы одетого в серый цвет, то есть по-летнему; проходя мимо нашей квартиры, он постучал своей камышовой тростью в мое окно, и когда я
выглянул, то он с улыбающимся лицом мне сказал: «Ну, брат!
Назаров вскочил,
выглянул за дверь: Степан, поставив
ногу на ступень и держась рукою за перила, слушал быстрый шёпот матери и перебивал её возгласами...
— А ногу-то мерину зашиб ты! — сказал Левон,
выглядывая за ворота.
Александр Семеныч был в шелковом полосатом шлафроке с поясом, с голой шеей и грудью; на
ногах у него были кожаные истасканные ичиги (спальные сапоги); он имел средний рост, сухощавое сложение, волосы седые с желтиной, лицо у него было поразительно бледно; темнокарие небольшие глаза, очень живые, проницательные, воспламеняющиеся мгновенно,
выглядывали из-под нависших бровей; общее выражение физиономии казалось сухо, холодно и серьезно, когда не было одушевлено улыбкой, — самой приятной и добродушной.
По ней шла девочка лет семи, чисто одетая, с красным и вспухшим от слёз лицом, которое она то и дело вытирала подолом белой юбки. Шла она медленно, шаркая босыми
ногами по дороге, вздымая густую пыль, и, очевидно, не знала, куда и зачем идёт. У неё были большие чёрные глаза, теперь — обиженные, грустные и влажные, маленькие, тонкие, розовые ушки шаловливо
выглядывали из прядей каштановых волос, растрёпанных и падавших ей на лоб, щёки и плечи.
Что было — хвост, львицын, большой, голый, сильный и живой, как змей, грациозно и многократно перевитый вокруг статуарно-недвижных
ног — так, чтобы из последнего переплета
выглядывала кисть.
Подойдя к перекрестку, Артур повернул, снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел большой чепчик с широчайшими бантами, а из-под чепчика
выглядывали стариннейшие, дедовские очки: они сидели на длинном тупом носу, напоминавшем большой палец
ноги…На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой.
— Да; ты должен идти один, — отвечала матушка и рассказала мне, что когда я утром ходил к Альтанским, мой двоюродный дядя, этот важный статский генерал, был у нее и передал свое желание немедленно со мною познакомиться. — А знакомиться с ним, — добавила maman, — тебе гораздо лучше один на один, чем бы ты
выглядывал, как цыпленок, из-под крыла матери. Притом же тебе надо привыкать к обхождению с людьми и уметь самому ставить себя на настоящую
ногу; а это приобретается только навыком и практикой.
Ясный августовский вечер смотрел в окно, солнце красными лучами скользило по обоям. Степан сидел понурив голову, с вздрагивавшею от рыданий грудью. Узор его закапанной кровью рубашки был мне так знаком! Серая истасканная штанина поднялась, из-под нее
выглядывала голая
нога в стоптанном штиблете… Я вспомнил, как две недели назад этот самый Степан, весь забрызганный холерною рвотою, три часа подряд на весу продержал в ванне умиравшего больного. А те боялись даже пройти мимо барака…
По краям просек и под их
ногами, и вокруг елей, по густой траве краснели шапочки клевера, мигала куриная слепота,
выглядывали венчики мелких лесных маргариток, и белели лепестки обильной земляники… Чуть приметными крапинками, точно притаившись, мелькали ягоды; тонкое благоухание подползало снизу, и слабый, только что поднявшийся ветерок смешивал его с более крепким смолистым запахом хвои.
Такой же моложавый, сухой и малорослый стан в двубортной синей расстегнутой визитке, из-под которой
выглядывал белый жилет. На
ногах красно-желтые башмаки, тоже единственные в городе.
Серая истасканная штанина поднялась, из-под нее
выглядывала голая
нога в стоптанном штиблете…
Поезд все прибавлял ходу. Мужик, ожесточенно нахмурившись и не глядя на кондуктора, продолжал бежать, вскидывая в стороны худые, стянутые в онучи
ноги. Из окон
выглядывали пассажиры.
Юрасов осторожно
выглянул: господин, все еще со шляпой в руках, стоял в конце платформы и внимательно осматривал пробегающие вагоны, точно отсчитывая их; и в его толстых
ногах, расставленных неловко, как попало, чувствовалась все та же растерянность и удивление.
Алеша, взявшийся правой рукой за носок левой
ноги и принявший самую неестественную позу, перевернулся, вскочил и
выглянул из-за большого мохнатого абажура на Беляева.
В воздухе пахло снегом, под
ногами мягко хрустел снег, земля, крыши, деревья, скамьи на бульварах — всё было мягко, бело, молодо, и от этого дома
выглядывали иначе, чем вчера, фонари горели ярче, воздух был прозрачней, экипажи стучали глуше, и в душу вместе со свежим, легким морозным воздухом просилось чувство, похожее на белый, молодой, пушистый снег.
Все в комнате примолкло; самые шуты не шевелились, будто страшась нарушить это занимательное зрелище. Волынской стоял, как вкопанный: он пожирал Мариорицу глазами, он весь был у
ног ее. На беду, княжна сидела по-восточному, и одна ножка ее, обутая в башмачок, шитый золотом, уютная, как воробышек,
выглядывала из-под платья и дразнила его пылкое воображение. Государыня заметила силу его взглядов и сказала шутя, закрыв рукою лицо княжны...
Стон становился все слышнее и явственнее по мере того, как Галя со своей птицей углублялась в чащу сада. Бледный серп месяца
выглянул из-за тучи и осветил крошечную полянку. Там, у ствола большого дерева, стояла молодая девушка с бледным измученным лицом. Ее руки и
ноги были крепко стянуты толстыми веревками, прикручивавшими ее к дереву. Ее лицо носило следы тяжких страданий.
Видали иногда, как он, прихрамывая, плетется поутру с кулечком в руках, из которого
выглядывала то
нога баранья, то рыбий хвост или огородная зелень.
Из-под распахнувшегося шлафрока видны были опущенные по икры чулки синего цвета, довольно заштопанные, и туфли, до того отказывавшиеся служить, что из одного лукаво
выглядывал большой палец
ноги.
Сергей Семенович назначил день и час и был аккуратен. Князь
выглядел похудевшим, бледным, но был на
ногах. Они уселись втроем в том самом кабинете, где полгода тому назад Сергей Семенович сообщил князю содержание письма тамбовского наместника относительно Татьяны Берестовой, искусно в течение уже года разыгрывавшей роль его невесты — княжны Людмилы Васильевны Полторацкой.
Чуть только на другой день
выглянуло на небе солнышко и Пустыриха, по заведенному порядку, тронулась с поводаркой в побор, Пизонский схватил оставшихся дома девочек, посадил их в плетушку, подцепил ее своим кушаком за плечи и с длинным костылем в руке зашагал своими длинными
ногами к городу.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1-й нумер с банником, широко расставив
ноги, отскочил к колесу. 2-й нумер трясущеюся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнушись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и
выглядывая из-под маленькой ручки.