Неточные совпадения
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные
законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии
не были, как при нем, но оправдание это
не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно
законами именует, воздержался".
Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и коврами, зевающей за недочитанной книгой в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по
законам моды на целую неделю город, мысли
не о том, что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление
принял модный католицизм.
Следовало бы тоже
принять во внимание и прежнюю жизнь человека, потому что, если
не рассмотришь все хладнокровно, а накричишь с первого раза, — запугаешь только его, да и признанья настоящего
не добьешься: а как с участием его расспросишь, как брат брата, — сам все выскажет и даже
не просит о смягчении, и ожесточенья ни против кого нет, потому что ясно видит, что
не я его наказываю, а
закон.
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать
примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию,
закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маменьки своей.
Она оставляла жизнь без сожаления,
не боялась смерти и
приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла
не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив
закон Евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение.
Третьего дня наши ездили в речку и видели там какого-то начальника, который приехал верхом с музыкантами. Его потчевали чаем, хотели подарить сукна, но он, поблагодарив, отказался, сказав, что
не смеет
принять без разрешения высшего начальства, что у них
законы строги и по этим
законам не должно брать подарков.
— Что ж, мы с ним в
законе, — сказала Федосья. — А ему зачем
закон принимать, коли
не жить?
Спаситель явился миру в образе раба, а
не царя, и был раздавлен силами этого мира, и
принял смерть по
законам этого мира.
Когда же прочтешь, то знаю, что кражи моей наружу
не выведешь; ибо
не тот один вор, кто крал, но и тот, кто
принимал, — так писано в
законе русском.
Точно так сочли бы мы себя правыми, если бы, например, приехали в магометанское государство и, подчинившись его
законам,
не приняли, однако, ислама.
Не будь этого чувства, т. е.
прими угнетенная сторона в самом деле то убеждение, что никакого порядка, никакого
закона нет и
не нужно, тогда бы и пошло все иначе.
Только были эти купцы староверы…
не нашего, значит,
закона, попов к себе
не принимают, а все без попов.
Приходит он к городничему и рассказывает, что вот так и так, „желает, дескать, борода в землю в мундире лечь, по
закону же
не имеет на то ни малейшего права; так
не угодно ли вам будет, Густав Карлыч,
принять это обстоятельство к соображению?“
—
Не могу, сударь,
не могу! — повторял почтмейстер. — Вы вот сами отказали мне в книжках, аки бы
не приняли еще библиотеки, и я
не могу:
закон не обязывает меня производить сегодня выдачу.
—
Не всегда,
не говорите этого,
не всегда! — возразил сенатор, все более и более
принимая величавую позу. — Допуская, наконец, что во всех этих рассказах, как во всякой сплетне, есть малая доля правды, то и тогда раскапывать и раскрывать, как вот сами вы говорите, такую грязь тяжело и, главное, трудно… По нашим
законам человек, дающий взятку, так же отвечает, как и берущий.
Частный пристав, толстый и по виду очень шустрый человек, знал, разумеется, Тулузова в лицо, и, когда тот вошел, он догадался, зачем собственно этот господин прибыл, но все-таки
принял сего просителя с полным уважением и предложил ему стул около служебного стола своего, покрытого измаранным красным сукном, и вообще в камере все выглядывало как-то грязновато: стоявшее на столе зерцало было без всяких следов позолоты; лежавшие на окнах
законы не имели надлежащих переплетов; стены все являлись заплеванными; даже от самого вицмундира частного пристава сильно пахнуло скипидаром, посредством которого сей мундир каждодневно обновлялся несколько.
Те, которые
принимают участие в войнах, и
не думают уже спрашивать себя, имеют ли какое-либо оправдание эти бесчисленные смертоубийства; справедливы ли они, или нет, законны или незаконны, невинны или преступны, нарушают ли они, или нет главный
закон, запрещающий убивать (без законной причины).
Но другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной службы лица,
не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий
закону Христа, если он
не идет на войну,
не может точно так же
принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, —
не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
«Сеть веры» есть учение Христово, которое должно извлекать человека из темной глубины житейского моря и его неправд. Истинная вера состоит в том, чтобы верить божьим словам; но теперь пришло такое время, что люди истинную веру
принимают за ересь, и поэтому разум должен указать, в чем состоит истинная вера, если кто этого
не знает. Тьма закрыла ее от людей, и они
не узнают истинного
закона Христа.
— Да, он, быть может, обязан по
закону принять к себе этого ребенка, я
не знаю, но я пришел к вам, Георгий Иваныч,
не для того, чтобы говорить о
законах.
Сей, тоже по незнанию
законов,
принимает просьбу, но через две недели, посоветовавшись с своим письмоводителем, объявляет просителю, что ныне уже порядки
не те, и направляет его к мировому судье.
Мы
примем эту кару
закона без ропота, но и без удовольствия, и позволим себе только спросить, почему предостережения постигают именно нас, а
не"Истинного Пенкоснимателя", например?
— Да вы
не отказались от наследства, а
приняли его, — возразил Грохов. «Конечно… — вертелось было у него на языке, — существуют и другие статьи
закона по этому предмету…» Но он
не высказал этого из боязни Янсутского, зная, какой тот пройдоха, и очень возможно, что, проведав о советах, которые бы Грохов дал противной стороне, он и его, пожалуй, притянет к суду. — Обратитесь к какому-нибудь другому адвокату, а я умираю, — мне
не до дел! — заключил он и повернулся к стене.
Дело обстояло и развертывалось так, что никакого другого конца, кроме появления Молли, — появления, опрокидывающего весь темный план, — веселого плеска майского серебряного ручья, — я ничего
не хотел, и ничто другое
не могло служить для меня оправданием тому, в чем, согласно неисследованным
законам человеческих встреч, я
принял невольное, хотя и поверхностное участие.
Извольте смеяться; я все насмешки
приму и все-таки
не скажу, что я сыт, когда я есть хочу; все-таки знаю, что я
не успокоюсь на компромиссе, на беспрерывном периодическом нуле, потому только, что он существует по
законам природы и существует действительно.
— Я и на вас, ваше превосходительство, буду жаловаться, извините меня, — продолжал Мановский, уже вставая, — так как вы выдаете хоть бы нас, дворян, допуская в домах наших делать разврат кому угодно, оставляя нас беззащитными. Перед
законом, полагаю, должны быть все равны: что я, что граф какой-нибудь.
Принимая присягу, мы
не то говорим перед крестом.
В XI-й части «Собеседника» помещено письмо одного священника, который говорит: «Недавно в немалом благородном собрании предложен был, между прочим, высокоблагородному важный вопрос: что есть бог? — и по многим прениям многие сего общества члены такие определения сей задаче изыскивали, что
не без сожаления можно было
приметить, сколь много подобных сим найдется мудрецов, за то одно
не знающих святости христианского
закона, понеже никакого о нем понятия
не имеют».
Судебный следователь. Очень хорошо. Одно позвольте вам заметить, милостивая государыня, мы слуги
закона, но это
не мешает нам быть людьми. И поверьте, что я понимаю вполне ваше положение и
принимаю участие в нем. Вы были связаны с человеком, который тратил имущество, делал неверности, ну, одним словом, делал несчастье вам.
Я понимал, что Домна Платоновна
не преследовала этого дела в виде промысла, а
принимала по-питерски, как какой-то неотразимый
закон, что женщине нельзя выпутаться из беды иначе, как на счет своего собственного падения. Но все-таки, что же ты такое, Домна Платоновна? Кто тебя всему этому вразумил и на этот путь поставил? Но Домна Платоновна, при всей своей словоохотливости, терпеть
не могла касаться своего прошлого.
Анисья. То-то и помни. Старик
не нынче-завтра помрет, думаю, — все грехи прикроем.
Закон приму, думала, будешь хозяином.
Марина. Ты, Микита,
не вереди, где наболело. Я
закон приняла и ты тож. Грех мой прощеный, а старое
не пороши…
Так, мы счастливы — и виновны, ибо дерзнули повиноваться
законам своего блага, дерзнули
не участвовать в междоусобиях князей, дерзнули спасти имя русское от стыда и поношения,
не принять оков татарских и сохранить драгоценное достоинство народное!
— А ты молчи, да слушай, что отец говорит. На родителя больше ты
не работник, копейки с тебя в дом
не надо. Свою деньгу наживай, на свой домок копи, Алексеюшка… Таковы твои годы пришли, что пора и
закон принять… Прежде было думал я из нашей деревни девку взять за тебя. И на
примете, признаться, была, да вижу теперь, что здешние девки
не пара тебе… Ищи судьбы на стороне, а мое родительское благословение завсегда с тобой.
Надо пользоваться учением о
законе жизни прежних древних мудрых и святых людей, но мы сами должны своим разумом проверить то, чему они учат нас:
принять то, что согласно с разумом, и откинуть то, что
не согласно с ним.
— Как так? Да нешто можно без обеда? — с удивленьем вскликнул Морковников. — Сам Господь указал человеку четырежды во дню пищу вкушать и питие
принимать: поутру́ завтракать, потом полудничать, как вот мы теперь, после того обедать, а вечером на сон грядущий ужинать…
Закон, батюшка… Супро́тив Господня повеленья идти
не годится. Мы вот что сделаем: теперича отдохнем, а вставши, тотчас и за обед… Насчет ужина здесь, на пароходе,
не стану говорить, придется ужинать у Макарья… Вы где пристанете?
«Типичный декадент, — говорит Ницше, — умеет заставить смотреть на свою испорченность как на
закон, как на прогресс, как на завершение». Отличие Ницше от других декадентов заключается именно в том, что он ни под каким видом
не согласен
принять своей «испорченности», совершенно
не доверяет ее внушениям и все время чутко прислушивается к себе, все время следит за собою, — как бы
не попыталась в нем творить жизненные ценности его «испорченность».
Как серны, переносятся они через пропасти и скачут с обрывов,
не разбиваясь; бьются в конвульсиях; тела их
принимают самые невероятные позы, как будто все
законы тяжести вдруг исчезли; такие позы мы теперь можем видеть в атласах, изображающих больных из клиники Шарко.
— Да, я думаю, давно уже пора. Жизнь развивается по своим
законам,
не справляясь с вашими идеалами; нечего и приставать к ней с этими идеалами; нужно
принять те, которые диктует сама действительность.
— Как вам угодно, Иван Алексеевич, так и
принимайте то, что я вам сейчас сказал… Я вас беспокоить
не стану… Будет вашей милости угодно, — он весело улыбнулся, — зайдете иногда за справочкой… А этому квакеру, — вот какие нынче адвокаты завелись, — я сам напишу, что в услугах его
не нуждаюсь… Возьму какого-нибудь замухрышку… Ведь это я на первых порах только волновался… В
законе не тверд… А теперь мне и
не нужно уголовной защиты.
Не понимая того, что благо и жизнь наша состоят в подчинении своей животной личности
закону разума, и
принимая благо и существование своей животной личности за всю нашу жизнь, и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо от нас и потому
не может быть нашей жизнью.
— А тебе, девице, и подавно непристойно крушиться о женихе, который еще и нашего
закона не принял.
По моему мнению, отношение и любовь госпожи де Межен к маркизу де Траверсе
не могут служить к опорочиванию ее показаний, тем более, что
закон обязывает суд
принимать в соображение все доказательства, клонящиеся к оправданию или вообще служащие в пользу подсудимого.
Силы, исключительно приверженные
закону,
не понимают и
не принимают той высшей правды, что творчество — уже большее, чем первоначальное послушание воле Божьей, что Бог сам возжелал откровения воли человеческой.
Теперь же, признав простой и прямой смысл учения Христа, я понял, что два
закона эти противоположны и что
не может быть и речи о соглашении их или восполнении одного другим, что необходимо
принять один из двух и что толкование стихов 17—20 пятой главы Матфея, и прежде поражавших меня своей неясностью, должно быть неверно.
Ревности он к ней
не чувствовал. Помнится ему, что года через полтора после их сближения стал он замечать, что она сделалась гораздо мягче, чаще выходила со двора, очень молодилась. Быть может, она его обманывала и тогда, и позднее, но он
не хотел волноваться из-за этого. С годами сожительство
приняло характер чего-то обязательного, и, после формального развода по новому
закону, она, видимо, начала готовиться к вступлению с ним в брак.
Проезжий. Сажают в арестантские — сидят там, сердешные, по три, по четыре года. А сказывают, там хорошо им, потому начальство тоже люди, уважают их. А других и вовсе отпускают — говорят:
не годится, слаб здоровьем. А он косая сажень в плечах, а
не годится, потому — боятся
принять такого, он другим расскажет, что солдатство против
закона божеского. И отпускают.
Казалось бы, должно быть ясно, что только истинное христианство, исключающее насилие, дает спасение отдельно каждому человеку и что оно же одно дает возможность улучшения общей жизни человечества, но люди
не могли
принять его до тех пор, пока жизнь по
закону насилия
не была изведана вполне, до тех пор, пока поле заблуждений, жестокостей и страданий государственной жизни
не было исхожено по всем направлениям.
Христианское учение в его истинном значении, признающее высшим
законом жизни человеческой
закон любви,
не допускающий ни в каком случае насилие человека над человеком, учение это так близко сердцу человеческому, дает такую несомненную свободу и такое ни от чего
не зависимое благо и отдельному человеку, и обществам людей, и всему человечеству, что, казалось бы, стоило только узнать его, чтобы все люди
приняли его за руководство своей деятельности.
Но «г. домоправитель
не подвигнулся примером добродушного грека Христофора» — и мало дал веры рассказам Баранщикова и на паспорты его
не обратил внимания, а «приказал, чтобы он никогда в дом императорского министра
не ходил, претя отдачею, буди приидет, под турецкую стражу, сказав притом с негодованием: как бы то ни было, что ты магометанский
закон самовольно или принужденно
принял, нужды нет вступаться его превосходительству, много вас такихбродяг, вы все сказываете, что нуждою отурчали».
Если подвергая себя наблюдению, человек видит, что воля его направляется всегда по одному и тому же
закону (наблюдает ли он необходимость
принимать пищу, или деятельность мозга, или что бы то ни было), он
не может понимать это всегда одинаковое направление своей воли иначе как ее ограничение. То, что
не было бы свободно,
не могло бы быть и ограничено. Воля человека представляется ему ограниченною именно потому, что он сознает ее
не иначе, как свободною.