Неточные совпадения
Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания
поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже
не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что
понимаем.
— Как, губернатор разбойник? — сказал Чичиков и совершенно
не мог
понять, как губернатор мог попасть в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак
не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако же, заметить:
поступки его совершенно
не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем много. — Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его.
— Я
не понимаю, папа, как ты можешь смеяться! — сказала она быстро. Гнев отемнил прекрасный лоб ее… — Бесчестнейший
поступок, за который я
не знаю, куды бы их следовало всех услать…
Не понимая причины такого странного
поступка, maman немного погодя вошла в комнату Натальи Савишны.
— А, ты вот куда заехал! — крикнул Лебезятников. — Врешь! Зови полицию, а я присягу приму! Одного только
понять не могу: для чего он рискнул на такой низкий
поступок! О жалкий, подлый человек!
Это убедило Самгина, что купчиха действительно
не понимает юридического смысла
поступка, который он сделал по ее желанию. Объяснить ей этот смысл он
не успел, — Марина, сидя в позе усталости, закинув руки за шею, тоже начала рассказывать новости...
Самгин чувствовал, что эта большеглазая девица
не верит ему, испытывает его. Непонятно было ее отношение к сводному брату; слишком часто и тревожно останавливались неприятные глаза Татьяны на лице Алексея, — так следит жена за мужем с больным сердцем или склонным к неожиданным
поступкам, так наблюдают за человеком, которого хотят, но
не могут
понять.
Но он
понял, что о себе думает по привычке, механически. Ему было страшно, и его угнетало сознание своей беспомощности. Он был вырван из обычного, понятного ему, но,
не понимая мотивов
поступка Варвары, уже инстинктивно одобрял его.
Если наши интересы
не связаны с
поступками человека, его
поступки, в сущности, очень мало занимают нас, когда мы люди серьезные, исключая двух случаев, которые, впрочем, кажутся исключениями из правила только людям, привыкшим
понимать слово «интерес» в слишком узком смысле обыденного расчета.
Он самый процесс собственного существования выносил только потому, что
не понимал ни причин, ни последствий своих и чужих
поступков.
— Да в конце концов — это и
не важно. Но
понимаете: самый
поступок. Я, конечно, вызвала Хранителей. Я очень люблю детей, и я считаю, что самая трудная и высокая любовь — это жестокость — вы
понимаете?
Он с любовью следил за успехами сына, хотя, признаться, многого уже
не понимал в его
поступках.
Прежде всего я желал быть во всех своих делах и
поступках «noble» (я говорю noble, a
не благородный, потому что французское слово имеет другое значение, что
поняли немцы, приняв слово nobel и
не смешивая с ним понятия ehrlich), потом быть страстным и, наконец, к чему у меня и прежде была наклонность, быть как можно более comme il faut.
— Да. Но последним вашим
поступком, именно присылкой этого вот самого гранатового браслета, вы переступили те границы, где кончается наше терпение.
Понимаете? — кончается. Я от вас
не скрою, что первой нашей мыслью было обратиться к помощи власти, но мы
не сделали этого, и я очень рад, что
не сделали, потому что повторяю — я сразу угадал в вас благородного человека.
А Людмиле тотчас же пришло в голову, что неужели же Ченцов может умереть, когда она сердито подумает об нем? О, в таком случае Людмила решилась никогда
не сердиться на него в мыслях за его
поступок с нею… Сусанна ничего
не думала и только безусловно верила тому, что говорил Егор Егорыч; но адмиральша — это немножко даже и смешно — ни звука
не поняла из слов Марфина, может быть, потому, что очень была утомлена физически и умственно.
«Успокойтесь, gnadige Frau, шпаги эти только видимым образом устремлены к вам и пока еще они за вас; но горе вам, если вы нарушите вашу клятву и молчаливость, — мы всюду имеем глаза и всюду уши: при недостойных
поступках ваших, все эти мечи будут направлены для наказания вас», — и что он дальше говорил, я
не поняла даже и очень рада была, когда мне повязку опять спустили на глаза; когда же ее совсем сняли, ложа была освещена множеством свечей, и мне стали дарить разные масонские вещи.
— Время тут ничего
не значит! — перебила его Екатерина Петровна. — Сначала я была ошеломлена,
не поняла хорошо; но теперь я вижу, какую вы ловушку устроили для меня вашим неосторожным
поступком.
Тулузов
не вполне, конечно,
понял эту фразу, но зато совершенно уразумел, что генерал-губернатор недоволен им за его
поступок с Екатериной Петровной.
Одного
не понимаю, отчего мой
поступок, хотя, может быть, и неосторожный,
не иным чем,
не неловкостию и
не необразованностию моею изъяснен, а чем бы вам мнилось? злопомнением, что меня те самые поляки
не зазвали, да и пьяным
не напоили, к чему я, однако, благодаря моего Бога и
не привержен.
Стоит только взглянуть при каком-нибудь народе на опьяненного величием высшего начальника, сопутствуемого своим штатом: всё это на великолепных, разубранных лошадях, в особенных мундирах и знаках отличия, когда он под звуки стройной и торжественной трубной музыки проезжает перед фронтом замерших от подобострастия солдат, держащих на караул, — стоит взглянуть на это, чтобы
понять, что в эти минуты, находясь в этом высшем состоянии опьянения, одинаково и высший начальник, и солдат, и все средние между ними могут совершить такие
поступки, которые они никогда бы
не подумали совершить при других условиях.
Если мы
не удивляемся на то противоречие между нашими верованиями, убеждениями и
поступками, то это происходит только оттого, что влияния, скрывающие от людей это противоречие, действуют и на нас. Стоит только взглянуть на нашу жизнь с точки зрения того индейца, который
понял христианство в его истинном значении без всяких уступок и приспособлений, и на те дикие зверства, которыми наполнена наша жизнь, чтобы ужаснуться перед теми противоречиями, среди которых мы живем, часто
не замечая их.
Таких пониманий жизни мы знаем три: два уже пережитых человечеством, и третье, которое мы теперь переживаем в христианстве. Пониманий таких три, и только три,
не потому, что мы произвольно соединили различные жизнепонимания в эти три, а потому, что
поступки всех людей имеют всегда в основе одно из этих трех жизнепониманий, потому что иначе, как только этими тремя способами, мы
не можем
понимать жизнь.
— Да неужели вы
не понимаете, что такой
поступок даже неблагороден?
— Сообразно? Но равны ли мы теперь между собою? Неужели вы
не понимаете, что я, так сказать, раздавил вас своим благородством, а вы раздавили сами себя своим унизительным
поступком? Вы раздавлены, а я вознесен. Где же равенство? А разве можно быть друзьями без такого равенства? Говорю это, испуская сердечный вопль, а
не торжествуя,
не возносясь над вами, как вы, может быть, думаете.
Вы, надеюсь, отдадите мне справедливость, что я
не принадлежу к числу тех pères de comédie, [Отцов из комедии (фр.).] которые бредят одними чинами; но вы сами мне говорили, что Елене Николаевне нравятся дельные, положительные люди: Егор Андреевич первый по своей части делец; теперь, с другой стороны, дочь моя имеет слабость к великодушным
поступкам: так знайте, что Егор Андреевич, как только достиг возможности, вы
понимаете меня, возможности безбедно существовать своим жалованьем, тотчас отказался в пользу своих братьев от ежегодной суммы, которую назначал ему отец.
Он
не понимает ни речи людей, ни их
поступков — ничего.
Я говорила с Дмитрием, я требовала от него объяснения его грусти, его
поступков, его слов; да, он утратил веру в меня, он никогда
не поймет, что во мне делается.
Скоро по больнице разнесся слух, что доктор Андрей Ефимыч стал посещать палату № 6. Никто — ни фельдшер, ни Никита, ни сиделки
не могли
понять, зачем он ходил туда, зачем просиживал там по целым часам, о чем разговаривал и почему
не прописывал рецептов.
Поступки его казались странными. Михаил Аверьяныч часто
не заставал его дома, чего раньше никогда
не случалось, и Дарьюшка была смущена, так как доктор пил пиво уже
не в определенное время и иногда даже запаздывал к обеду.
Помните, как покойный деденька стыдил ее, как ваш тогдашний батюшка, отец Яков, по просьбе деденьки, ее усовещивал:"ты думала любезно-верное ликование этим
поступком изобразить, ан, вместо того, явила лишь легковерие и строптивость!"Зачем они ее стыдили и усовещивали — теперь я этого совершенно
не понимаю; но тогда мне и самому казалось: ах, какую черную неблагодарность Федосьюшка выказала!
«Вы
понимаете, конечно, черноту ваших
поступков. Я просила вас всегда об одном: быть со мной совершенно откровенным и
не считать меня дурой; любить женщину нельзя себя заставить, но
не обманывать женщину — это долг всякого, хоть сколько-нибудь честного человека; между нами все теперь кончено; я наложницей вашей состоять при вашем семействе
не желаю. Пожалуйста,
не трудитесь ни отвечать мне письмом, ни сами приходить — все это будет совершенно бесполезно».
— Как
не больна? — воскликнула княгиня с удивлением, — ты после этого какой-то уж жестокий человек!.. Вспомни твои
поступки и
пойми, что
не могу же я быть здорова и покойна! Наконец, я требую, чтобы ты прямо мне сказал, что ты намерен делать со мной.
Аделаида Ивановна грустила,
поняв, наконец, всю лживость и бесстыдство своих кредиторов:
не говоря уже о
поступке князя Мамелюкова, но даже ее друг, сенаторша Оля, когда Аделаида Ивановна приехала к ней навестить ее в болезни и, уже прощаясь, скромно спросила, что когда же она может от нее, милушки, получить хоть сколько-нибудь в уплату, — сенаторша рассердилась и прикрикнула на нее...
Когда мне прежде приходила охота
понять кого-нибудь или себя, то я принимал во внимание
не поступки, в которых все условно, а желания. Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты.
Я ворам потачки
не даю!!» Признаюсь, я до сих пор
не понимаю, что могло так взбесить Давыда: был ли он уже без того раздражен и
поступок Василия подлил только масла в огонь; оскорбили ли его мои подозрения, —
не могу сказать; но я никогда
не видывал его в таком волнении.
А я вот что предлагаю: с согласия почтенного Настасея Настасеича и по причине такой большой неблагодарности вашего сынка — я часы эти возьму к себе; а так как он
поступком своим доказал, что недостоин носить их и даже цены им
не понимает, то я их от вашего имени подарю одному человеку, который очень будет чувствовать вашу ласку.
Я ругаю себя,
понимая весь ужас своего
поступка, то есть, того, который я всякую минуту могу сделать, и сам иду на это, и если
не сделал, то только Бог меня спасал.
— Нет, нет!
не тому вы смеялись, а совсем другому… Вы думаете, что я наконец проговорился… ну, так что ж! Ну обидели! допустим даже, что я сказал это! Ну и сказал! Ну и теперь повторяю: обидели!.. что ж дальше? Это мое личное мнение —
понимаете! мнение, а
не поступок — и ничего больше! Надеюсь, что мнения… ненаказуемы… черт побери! Разве я протестую? разве я
не доказал всей своей жизнью… Вон незнакомец какой-то ко мне в кухню влез, а я и то ни слова
не говорю… живи!
Что же касается до вчерашнего
поступка ее, то он, конечно, странен, —
не потому что она пожелала от вас отвязаться и послала вас под дубину барона (которую, я
не понимаю почему, он
не употребил, имея в руках), а потому, что такая выходка для такой… для такой превосходной мисс — неприлична.
Мольер. За что?
Понимаешь, я сегодня утром спрашиваю его — за что?
Не понимаю… Я ему говорю: я, ваше величество, ненавижу такие
поступки, я протестую, я оскорблен, ваше величество; извольте объяснить… Извольте… я, быть может, вам мало льстил? Я, быть может, мало ползал?.. Ваше величество, где же вы найдете такого другого блюдолиза, как Мольер?.. Но ведь из-за чего, Бутон? Из-за «Тартюфа». Из-за этого унижался. Думал найти союзника. Нашел!
Не унижайся, Бутон! Ненавижу королевскую тиранию!
А между тем с этого времени оказалась в характере его ощутительная перемена: он чувствовал неспокойное, тревожное состояние, которому сам
не мог
понять причины, и скоро произвел он такой
поступок, которого бы никто
не мог от него ожидать.
Мне нередко приходилось объяснять самому себе
поступки Гоголя точно так, как я объяснял их другим, то есть что мы
не можем судить Гоголя по себе, даже
не можем
понимать его впечатлений, потому что, вероятно, весь организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас; что нервы его, может быть, во сто раз тоньше наших: слышат то, чего мы
не слышим, и содрогаются от причин, для нас неизвестных.
Заруцкий. А разве мы
не доказали в 12 году, что мы русские? Такого примера
не было от начала мира! Мы современники и вполне
не понимаем великого пожара Москвы; мы
не можем удивляться этому
поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! господа! здоровье пожара Московского!
Что он
понял и себя,
понял, что и в нем, кроме лжи, ничего нет и
не было; что если он сделал что-нибудь в своей жизни, то
не из желания добра, а из тщеславия; что он
не делал злых и нечестных
поступков не по неимению злых качеств, а из малодушного страха перед людьми.
Николай Иванович. Маша, ради бога,
не волнуйся, а выслушай меня. Я ничего ни даю, ни
не даю. Поступать в военную службу охотой я считаю или глупым, безумным
поступком, свойственным дикому человеку, если он
не понимает всей гнусности этого дела, или подлым, если это делается для расчета…
Смутно
понимая, что это все-таки
поступок нехороший, я никому
не открылся в своем намерении.
Не заснул. Да и где ж, стучит какой-то пульс в голове. Хочется всё это усвоить, всю эту грязь. О, грязь. О, из какой грязи я тогда ее вытащил! Ведь должна же она была это
понимать, оценить мой
поступок! Нравились мне тоже разные мысли, например, что мне сорок один, а ей только что шестнадцать. Это меня пленяло, это ощущение неравенства, очень сладостно это, очень сладостно.
И многое другое безбожно выдумывал он, как будто
не понимая, что болезни приходят к человеку
не случайно, а родятся от несоответствия
поступков его с заветами предвечного.
Вполне серьезно слушал Иуду один только Фома: он
не понимал шуток, притворства и лжи, игры словами и мыслями и во всем доискивался основательного и положительного. И все рассказы Искариота о дурных людях и
поступках он часто перебивал короткими деловыми замечаниями...
Глуховцев. Нет, Оль-Оль. Сделал что-то, я чувствую это, — но что? То, что я ни о чем
не думал? Может быть, мне и вправду нужно было задуматься, расспросить тебя,
не быть таким неосмысленным теленком, который увидел траву, обрадовался и тут запрыгал… Конечно, к своим
поступкам нужно относиться сознательно, особенно когда вступаешь в связь с женщиной. Но
понимаешь, Оль-Оль, я ведь ни разу
не подумал, что наши отношения могут быть названы связью.
Он ехал своим лесом и пустырями и воображал, как Зина, чтобы оправдать свой
поступок, будет говорить о правах женщины, о свободе личности и о том, что между церковным и гражданским браком нет никакой разницы. Она по-женски будет спорить о том, чего
не понимает. И, вероятно, в конце концов она спросит: «Причем ты тут? Какое ты имеешь право вмешиваться?»