Неточные совпадения
— Ну, коротко сказать, я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть
не может, — заговорил он, как будто кто-то сейчас
обидел его, — с одной стороны игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками; а с
другой (он заикнулся) стороны, это — средство для уездной coterie [партии] наживать деньжонки.
— Нет,
не обижай меня,
друг мой, право, поеду, — говорил зять, — ты меня очень
обидишь.
Катерина. Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была,
не больше, так что сделала!
Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На
другое утро уж нашли, верст за десять!
Карандышев.
Не обижайте! А меня
обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры
не будет: все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за счастие, которое вы делаете мне своим выбором, за то, что вы отнеслись ко мне
не так, как
другие, что вы оценили меня и поверили в искренность моих чувств. Вот и все, вот и вся моя месть!
И тотчас началось нечто, очень тягостно изумившее Клима: Макаров и Лидия заговорили так, как будто они сильно поссорились
друг с
другом и рады случаю поссориться еще раз. Смотрели они
друг на
друга сердито, говорили,
не скрывая намерения задеть,
обидеть.
А природа ее ничем этим
не обидела; тетка
не управляет деспотически ее волей и умом, и Ольга многое угадывает, понимает сама, осторожно вглядывается в жизнь, вслушивается… между прочим, и в речи, советы своего
друга…
— Кто ж вас пустит? — сказала Татьяна Марковна голосом,
не требующим возражения. — Если б вы были здешняя,
другое дело, а то из-за Волги! Что мы, первый год знакомы с вами!.. Или
обидеть меня хотите!..
Через полчаса явились
другие, одетые побогаче. Они привезли бумагу, в которой делались обыкновенные предостережения:
не съезжать на берег,
не обижать японцев и т. п. Им так понравилась наливка, что они выпросили, что осталось в бутылке, для гребцов будто бы, но я уверен, что они им и понюхать
не дали.
— Вздуть его, вот он и
не будет
обижать, — сказал
другой.
— Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы
не обидеть тех и
других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это — я еще теперь
не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно, что ни одной копейки
не возьму лично себе…
Да и был он уверен вполне, что отец кого
другого, а его
обидеть не захочет.
«Мой милый, никогда
не была я так сильно привязана к тебе, как теперь. Если б я могла умереть за тебя! О, как бы я была рада умереть, если бы ты от этого стал счастливее! Но я
не могу жить без него. Я
обижаю тебя, мой милый, я убиваю тебя, мой
друг, я
не хочу этого. Я делаю против своей воли. Прости меня, прости меня».
Как же быть-то?
Возьмешь тебя, обидятся
другие;
Другую взять, тебя
обидеть. Скоро
Румяная забрезжится заря,
Народ с царем пойдет на встречу Солнца.
А мне вперед идти и запевать
С подружкою. Кого бы взять?
Не знаю.
В те дни мысли и чувства о боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, — все же иные впечатления только
обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть. Бог был самым лучшим и светлым из всего, что окружало меня, — бог бабушки, такой милый
друг всему живому. И, конечно, меня
не мог
не тревожить вопрос: как же это дед
не видит доброго бога?
Дядя Максим убеждался все более и более, что природа, отказавшая мальчику в зрении,
не обидела его в
других отношениях; это было существо, которое отзывалось на доступные ему внешние впечатления с замечательною полнотой и силой.
Вы можете ненавидеть всех подлых и низких, но
не за себя, а за
других, за тех, кого они
обижают.
— Ты забудь, забудь, — говорила она сквозь слезы, — потому что я… сама ничего
не помню, что я делаю. Меня… так сильно… так сильно… так сильно оби…
обидели. Возьми… возьми к себе,
друг мой! ангел мой хранитель… сох… сохрани меня.
Попреки, унижения, подруга мальчишки, который уж и теперь тяготится ее любовью, а как женится — тотчас же начнет ее
не уважать,
обижать, унижать; в то же время сила страсти с ее стороны, по мере охлаждения с
другой; ревность, муки, ад, развод, может быть, само преступление… нет, Ваня!
— Вы
не хотите со мной ужинать! Ведь это даже смешно. Pardon, mon ami [извините, мой
друг (франц.)], но ведь это… возмутительная щепетильность. Это уж самое мелкое самолюбие. Тут замешались чуть ли
не сословные интересы, и бьюсь об заклад, что это так. Уверяю вас, что вы меня
обижаете.
— Такое дело! — сказал Рыбин, усмехнувшись. — И меня — обыскали, ощупали, да-а. Изругали… Ну —
не обидели однако. Увели, значит, Павла! Директор мигнул, жандарм кивнул, и — нет человека? Они дружно живут. Одни народ доят, а
другие — за рога держат…
Мать прислушивалась к спору и понимала, что Павел
не любит крестьян, а хохол заступается за них, доказывая, что и мужиков добру учить надо. Она больше понимала Андрея, и он казался ей правым, но всякий раз, когда он говорил Павлу что-нибудь, она, насторожась и задерживая дыхание, ждала ответа сына, чтобы скорее узнать, —
не обидел ли его хохол? Но они кричали
друг на
друга не обижаясь.
— Я
не должен прощать ничего вредного, хоть бы мне и
не вредило оно. Я —
не один на земле! Сегодня я позволю себя
обидеть и, может, только посмеюсь над обидой,
не уколет она меня, — а завтра, испытав на мне свою силу, обидчик пойдет с
другого кожу снимать. И приходится на людей смотреть разно, приходится держать сердце строго, разбирать людей: это — свои, это — чужие. Справедливо — а
не утешает!
— Послушай,
друг мой, Сашенька, — сказала она однажды, — вот уж с месяц, как ты живешь здесь, а я еще
не видала, чтоб ты улыбнулся хоть раз: ходишь словно туча, смотришь в землю. Или тебе ничто
не мило на родной стороне? Видно, на чужой милее; тоскуешь по ней, что ли? Сердце мое надрывается, глядя на тебя. Что с тобой сталось? Расскажи ты мне: чего тебе недостает? я ничего
не пожалею.
Обидел ли кто тебя: я доберусь и до того.
Стыд начался с того, что на
другой день утром, читая"Удобрение", мы
не поверили глазам своим. Мысль, что эту статью мы сами выдумали и сами изложили, была до такой степени далека от нас, что, прочитав ее, мы в один голос воскликнули: однако! какие нынче статьи пишут! И почувствовали при этом такое колючее чувство, как будто нас кровно
обидели.
—
Обижаете вы меня, добрый
друг маменька! крепко вы меня
обижаете! — наконец произносит он,
не глядя, впрочем, на мать.
Он
не друг и
не товарищ, и хоть и достигнет он, наконец, с годами, того, что его
обижать не будут, но все-таки он будет
не свой и вечно, мучительно будет сознавать свое отчуждение и одиночество.
— Как
не было? Вы говорите мне прямо все, смело и откровенно, как попу на духу, потому что я
друг народа, а
не враг. Ахилла-дьякон вас
обидел?
Добравшись до самолета-ковра и невидимки-шапки, непривычный ни к каким умственным ухищрениям Ахилла словно освободился от непосильной ноши, вздохнул и сам полетел на ковре; он прошел, никем
не видимый, в сапогах и в шапке к одному и к
другому из важных лиц, к которым без этих сапог пройти
не надеялся, и того и
другого толкнул слегка сонного в ребра и начал им говорить: «
Не обижайте попа Савелия, а то после сами станете тужить, да
не воротите».
Кабатчик, видимо, видал в жизни много неприятностей. Ответ его
не понравился лозищанам и даже немного их
обидел. Что люди всюду рвут
друг друга, — это, конечно, может быть, и правда, но свободой, — думали они, — наверное, называется что-нибудь
другое. Дыма счел нужным ответить на обидный намек.
Они заспорили, сначала хоть и горячо, но вежливо, подыскивая наиболее круглые и мягкие слова, а потом всё более сердито, грубо, зло и уже
не стесняясь
обижать друг друга.
— Хорошая баба русская, хитрая, всё понимает всегда, добрая очень, лучше соврёт, а
не обидит, когда
не хочет. В трудный день так умеет сделать: обнимет, говорит — ничего, пройдёт, ты потерпи, милый. Божия матерь ей близка, всегда её помнит. И молчит, будто ей ничего
не надо, а понимает всё. Ночью уговаривает: мы
других не праведней, забыть надо обиду, сами
обижаем — разве помним?
— Вино такая вещь, господа, — говорил он, — что мало выпить его невозможно, а много выпьешь — еще больше захочется. А выпивши — особливо если кто в помпадурском звании состоит — непременно кого-нибудь
обидишь. А потому я
не пью, хотя
другим препятствовать
не желаю: пусть кушают на здоровье!
— Полноте, сделайте милость! Вы меня этим даже
обижаете! — возразил с неудовольствием генерал. — А с
другой стороны, я даже и
не понимаю, что вас так удивляет, что кукла может производить впечатление? Мало ли разве вы видите у нас кукол, которых все знают за кукол, а они
не только впечатление производят, но даже решением вопросов руководят. Вы здешний?
— Я грешный человек, мамынька, да про себя… — смиренно продолжал Зотушка, помаленьку отступая к дверям. —
Других не обижаю; а братец разогнал всех старых знакомых, теперь меня гонит, а будет время — и вас, мамынька, выгонит… Я-то
не пропаду: нам доброго
не изжить еще, а вот вы-то как?..
— Маркушка… Да разве нам можно
не воровать… а?.. Человек
не камень,
другой раз выпить захочет, ну… А-ах, милосливый Господи! Точно, мы кое-что бирали, да только так, самую малость… ну, золотник али два… А он обыскивать… а?!. Ведь как он нас
обидел тогда… неужли на нас уж креста нет?
В храмовые праздники церковный причет обходит обыкновенно все домы своего селения;
не зайти в какую-нибудь избу — значит
обидеть хозяина; зайти и
не поесть —
обидеть хозяйку; а чтоб
не обидеть ни того, ни
другого, иному церковному старосте или дьячку придется раз двадцать сряду пообедать.
— Прости меня, любезный! — кричал он, прижимая его к груди своей. — Я
обидел тебя!.. Пусть осмелится кто-нибудь сказать, что ты
не сын моего
друга Милославского!
— Ах, это так понятно… Я
не хочу тебя
обижать, но ты, мой
друг, всё-таки, знаешь… простой человек… мужичок, так сказать…
— Уж я
не знаю — кто! — молвил Илья, чувствуя прилив неукротимого желания
обидеть эту женщину и всех людей. — Знаю, что
не вам о нём говорить, да!
Не вам! Вы им только
друг от
друга прикрываетесь…
Не маленький… вижу я. Все ноют, жалуются… а зачем пакостничают? Зачем
друг друга обманывают, грабят?.. Согрешит, да и за угол! Господи, помилуй! Понимаю я… обманщики, черти! И сами себя и бога обманываете!..
—
Не моги так говорить! Я
не люблю этих твоих речей. Я тебя
обижаю,
не ты меня!.. Но я это
не потому, что злой, а потому, что — ослаб. Вот, однажды, переедем на
другую улицу, и начнётся всё
другое… окна, двери… всё! Окна на улицу будут. Вырежем из бумаги сапог и на стёкла наклеим. Вывеска! И повалит к нам нар-род! За-акипит дело!.. Э-эх ты! Дуй, бей, — давай углей! Шибко живём, деньги куём!
И никто
не стесняется оттолкнуть со своей дороги
другого, если он мешает ему; все жадны, безжалостны, часто
обижают друг друга,
не имея в этом надобности, без пользы для себя, только ради удовольствия
обидеть человека.
Другая и у хороших родителей живет, а все мне ее жалко что-то; а уж если у дурных, так и говорить нечего; каждый миг у меня за нее сердце болит, как бы ее
не обидел кто.
— Вас тоже
обижают… Я видел, вы плакали… Это вы
не оттого плакали, что были тогда выпивши, — я понимаю. Я много понимаю — только всё вместе
не могу понять. Каждое отдельное я вижу до последней морщинки, и рядом с ним совсем даже и непохожее — тоже понимаю, а — к чему это всё? Одно с
другим не складывается. Есть одна жизнь и —
другая ещё…
Мамаева. А если кто меня
обидит, вот и мщение!
Другого нет у женщин; дуэли для нас
не существуют.
— Даже климат, — говорил он, — и тот против прежнего хуже стал! Помещиков
обидели — ну, они, натурально, все леса и повырубили! Дождей-то и нет. Месяц нет дождя,
другой нет дождя — хоть ты тресни! А
не то такой вдруг зарядит, что два месяца зги
не видать! Вот тебе и эмансипация!
— Дураки бы кланялись… Зачем я буду кланяться, когда он такой же человек да еще, может, и похуже меня? А потом помрет, с собой ничего
не возьмет… Бедному и помирать легче. Ты бы выстроил одну избу, — подавай
другую, купил одну лошадь, — надо
другую, купил шубу, — куплю
другую… Стал бы завидовать
другим, которые богаче тебя, и последнего бы ума лишился. Да еще сам стал бы
обижать бедного-то человека… Ну-ка, подумай?
— Да, может быть, какая-нибудь
другая красота и
не помешает, но эта… Я
не хочу тебя
обидеть, мамочка, но мне все это кажется лишним, — ну вот зачем у меня на столе вот этот нож с необыкновенной ручкой, когда можно разрезать самым простым ножом. И даже удобнее: этот цепляется. Или эта твоя чистота — я уж давно хотел поговорить с тобою, это что-то ужасное, сколько она берет времени! Ты подумай…
Других слов для неё у него, видимо,
не было, а ласковые шлепки несколько
обижали её: так ласкают лошадей.
— Вот этого-то
не можете сказать, любезнейший
друг и благодетель, чтобы я старался
обижать. Вспомните сами: я
не сказал вам ни одного слова прошлый год, когда вы выстроили крышу целым аршином выше установленной меры. Напротив, я показал вид, как будто совершенно этого
не заметил. Верьте, любезнейший
друг, что и теперь бы я совершенно, так сказать… но мой долг, словом, обязанность требует смотреть за чистотою. Посудите сами, когда вдруг на главной улице…
— Нет, нет!
не тому вы смеялись, а совсем
другому… Вы думаете, что я наконец проговорился… ну, так что ж! Ну
обидели! допустим даже, что я сказал это! Ну и сказал! Ну и теперь повторяю:
обидели!.. что ж дальше? Это мое личное мнение — понимаете! мнение, а
не поступок — и ничего больше! Надеюсь, что мнения… ненаказуемы… черт побери! Разве я протестую? разве я
не доказал всей своей жизнью… Вон незнакомец какой-то ко мне в кухню влез, а я и то ни слова
не говорю… живи!