Моя любимая Гиперборея. Бореи – наши предки?

Наталия Рай

Что мы знаем о Гиперборее? Очень немногое. Но у меня просто уверенность, что это наша прародина, что мы потомки этого великого, исключительного народа. Полёт фантазии и ничего более. Никаких совпадений с открытиями учёных, любыми иными данными нет,только попытка проникнуть сквозь время и пространство.

Радость, переходящая в тревогу

Кор, ранняя пташка, наслаждался солнечным восходом. Он любил эту утреннюю тишину, расцвеченную только птичьими голосами и всегда вставал первым в доме. Он выходил на балкон самого верхнего уровня, садился в любимое, очень удобное кресло и подставлял лицо первым сполохам встающего светила. Ещё даже не было лучей, только дальний отсвет на краешке неба. Но это было солнце, которое скоро выкатится на небосвод. А перед этим появятся лучи…

Яр, его брат-близнец, был большим любителем поспать и встретить восход он мог только в том случае, если не лёг бы в постель часа в три, как то было у него в обычае, а оказался в соседнем кресле и хоть раз в жизни увидел то, что ежедневно видел брат.

Похожи они были как две капли воды. Но только физически. Характеры у них были разные настолько, что не только родители, но и они сами этому удивлялись до изумления.

Кор не только любил рассветы, он любил рисовать их, особенно весенние восходы солнца и каждый раз эти восходы у него оказывались разными. Как это получалось, было совершенно непонятно: та же точка обзора, те же краски, тот же восход, тот же художник, а картины восходов получались настолько разными, что казалось, будто рисовали их на разных планетах.

При такой художественной натуре, Кор был ещё и одним из самых знаменитых технарей: он обожал математику и физику и достиг в обеих довольно больших, для своего возраста, научных высот.

Это его пристрастие удивляло всех — было бы естественно, если бы он интересовался животным или растительным миром, но он интересовался только естественными науками.

Яр же никакими художественными пристрастиями не отличался, а интересовался исключительно тем, что в наши дни называется политикой. Включая международные отношения. Тут он был такой дока, что мог предсказать поведение самых отдалённых стран на сотни лет вперёд. Столь дальние прогнозы проверить было затруднительно, но ближайшие его прогнозы сбывались с точностью сто процентов.

Кор любовался только-только начавшим светлеть небом, ещё даже не посветлевшим до явного полукруга, полоса темноты ещё отделяла полосу, начинавшую светлеть, от горизонта. Но город уже было можно разглядеть: ночное освещение автоматы уже выключили.

Рамос, как и все города Гипербореи, строился, по традиции, в форме маленьких восьмилистников, которые все вместе составляли один огромный. В каждом «листке» по внешней линии ставились жилые здания, а внутри обустраивалось пространство для отдыха и игр. Таких восьмилистников в городе могло быть сколько угодно, но обычно их число не превышало нескольких десятков тысяч: не было смысла селиться именно в этом городе, если можно было поселиться в любом по выбору. Везде было одинаково удобно, красиво и уютно.

Были в Гиперборее и совсем маленькие селения, в которых жили бореи, предпочитавшие заниматься тем, что люди через тысячелетия назовут сельским хозяйством и животноводством. Но и они были устроены по схеме восьмилистников — самой удобной для всех.

Единственным исключением был Остров, располагавшийся в центре острова на внутреннем море, омывавшем все четыре материка Гипербореи. Он мог считаться столицей страны, хотя управляющие поселениями учреждения самостоятельно решали все бытовые вопросы.

В центре Острова возвышался Главный Храм Бога. Вокруг Храма были расположены каплевидные клумбы, широкой стороной наружу, образуя подобие большого цветка со многими лепестками. Несколько отступя от клумб, было огромное вымощенное пространство для общих собраний и празднований.

Посему смело можно утверждать, что Остров был духовной, а не управляющей столицей Гипербореи.

К собственно государственным вопросам относились только контакты с прибывавшими в Гиперборею представителями других стран и самими этими странами. Того, что ныне называется банком, в Гиперборее не было. Были только государственные хранилища денег, причём исключительно чужеземных — бореям деньги были ни к чему. Достаток был настолько полный у всех без исключения, что каждый просто брал из хранилищ потребное. Пополнялись они самими бореями — каждый оставлял себе, что хотел из сделанного, а остальное относил в хранилище, чтобы его изделия мог взять любой. Не было также и того, что мы называем заработной платой — каждый трудился на избранном им самим месте с полной отдачей и полным же наслаждением.

Ещё дальше — несколько учреждений по управлению страной: то, что позже будет названо министерствами — иностранных дел, науки, просвещения, сельского хозяйства, строительства, промышленности, искусства и тому подобные. Но их число не превышало десятка и людей в них работало немного: для общего руководства и связи между домами Старейшин материков и управлениями на них большего и не требовалось.

И, кстати, не было МВД — бореи были исключительно мирные люди и вели себя круглый год вполне достойно. Даже на праздниках. Не было и армии. А от кого обороняться и с кем воевать? Между Гипербореей и другими, ближе всего по прямой расположенными, странами были такие огромные, трудно преодолимые неразвитыми народами расстояния, что никакой армии не было проку отправляться в такую даль. Это у гипербореев были для передвижения разного размера и назначения гравилёты — как для одного пассажира, так и для большой группы. Были много разновидностей лётов грузовых, способных перевезти как станок, так и скалу любого размера, причём на любое расстояние.

Между зданиями и клумбами пространство было таким огромным, что на нём могло уместиться больше ста тысяч человек — в дни главных Праздников любой житель из любой точки страны мог прибыть сюда и праздновать не в своём поселении, а здесь.

Только на Острове строились не восьми, а девятилистники. Это было наиболее удобным — все управления были в пешей достижимости, так что каждый управитель мог перейти в любое нужное ему здание либо на своих двоих, либо на движущейся доске, либо по движущимся дорожкам. Если же здание располагалось далеко, в том числе на другом материке, обычно применялась портация в нужную точку. Достаточно было задать координаты, чтобы во мгновение ока переместиться в конкретное место.

Но больше всего было домов для гостей — в дни праздников не обязательно было возвращаться домой: каждый мог выбрать себе любые комнаты и пожить в них любое количество дней. Но обычно там постоянно жили только работники управлений и служители Храма, а также те, кто хотел побывать в главном Храме. Или имел какие-то дела к главным управителям материка.

Но все обычно торопились домой, к привычным занятиям. Дома оно как-то уютнее…

Сегодняшний рисунок Кора был каким-то удивительным: словно солнце знало, что сегодня — сутки перехода ночи в день. И что у бореев — праздник по этому случаю. Кор помнил, что столь же удивительным — но иным — было солнце в такой же день в минувшем году. Он внимательно смотрел на новую свою картину и утверждался в мысли, что прошлогодняя картина этого дня была совершенно другой.

«Не подарить ли мне их все музею солнца?» — подумал он. «Быть может, это их заинтересует?».

Праздник этот был самым весёлым в году. Другие праздники были не хуже, но этот был каким-то самым бесшабашным, очень весёлым и самым радостным. А Яр всё ещё дрыхнет, словно ему неинтересно, каким солнце бывает в самые первые минуты появления.

Впрочем, до начала праздника ещё много времени. Пусть спит. А Кор всё-таки спустится к морю и поплавает в своё удовольствие. Да и друг по играм, небось, заждался.

Морской друг, по имени Сифин, был на месте — это был довольно большой дельфин, даже для своего вида. В своё время он первым затеял игры с плавающим Кором, а тот не стал отказываться. Так они и подружились, и уже второй годовой круг каждое утро наслаждались волнами.

К моменту, когда Кор вернулся, вдоволь наплававшись, свежий и довольный, Яр уже изволил разлепить глаза и даже принять вертикальное положение. Правда, это вовсе не означало, что он проснулся. Поэтому и шевелился он как сомнамбула, хотя и добрёл до умывальника. Но протянуть руку и открыть воду, чтобы промыть всё ещё сонные глаза, он медлил. Сон, что ли, досматривал?

Кор, улыбнувшись, не стал беспокоить брата вопросами, а прошёл к себе. Надо же было найти картины прошлых лет, написанных в эту же дату. Уж коли решил дарить, надо найти.

Музей, собственно не был музеем как таковым. Скорее, планетарием. А ещё вернее — научным центром. То есть он был и музеем, и планетарием, и научным центром одновременно. Там было много отделов, которые изучали всё, что было связано с солнцем. Например, его воздействие на природу в разные часы суток.

А поскольку это влияние было действительно огромным, то и установили — в дни переходов ночи в день и дня в ночь — два праздника. Собственно, год так и делился на две половины — длинный день и длинная ночь. Конечно, ночь не была абсолютно тёмной, из-за небесных сияний, зато все двадцать четыре часа день был абсолютно светлым, потому что солнце светило, хотя поначалу и из-за горизонта, причём по-разному, но потом взбиралось в самую верхнюю точку… Но всё-таки это были именно день и ночь.

Сегодня как раз был праздник начала Дня. Ночь уходила на полгода, а день, на полгода же, начинался. Так что повод праздника был очень весомым для всех и всего.

Кор взглянул на солнечные часы — да, следует поторопиться. Хорошо, что он с детства приучен к порядку, благодаря чему складывает временно не нужные вещи так, что их всегда легко найти.

Взяв картины, он по пути снова заглянул к брату. В комнате его не было. Видимо, завтракает. Точно — Яр пил кофе. Но, конечно, кофе и ничего больше. Это и был его завтрак. Часа три ему в горло не пролез бы даже лепесток розы. Только кофе. Сова, что с него взять!

— Я в музей. Хочу им предложить картины в подарок. Если возьмут, хорошо, а нет — всё равно нужно вернуться, чтобы переодеться к празднику. Ты пойдёшь туда, надеюсь?

Яр только кивнул. Разговаривал он с утра тоже только кивками и мычанием. Но чаще всего, взглядами.

Их дом находился на самой крайней, заокругленной, точке внешней стороны лепестка восьмилистника. Они, то есть родители близнецов, специально выбрали такой, чтобы до моря было всего несколько шагов. Они тоже обожали море и плавали каждое утро. А то и вечер. Если только не были сильно заняты.

Правда, до центральной площади оказывалось идти дольше, чем обитателям других домов, но ведь можно было не идти, а мгновенно переместиться мысленно, встать на движущуюся доску или бегущую дорожку и доехать за пару минут. Но Кор всегда предпочитал ходить пешком. Это ведь так приятно — ходить, никуда не торопясь! А уж в такое нежное утро прогуляться — чистейшее удовольствие!

Минут через двадцать он был уже на площади. И снова восхитился её красотой: в центре стоял Храм города Рамоса — города восьмилистников. Несколько отступя, располагались по кругу каплевидные клумбы, усыпанные великолепными цветами. Далее, опять-таки по кругу, было широкое вымощенное пространство, а по внешнему краю площади располагались различные здания. В том числе и музея-планетария.

Кор вошёл в гулкое пространство, где было очень тихо — сегодня все готовились к празднику, так что на своих местах находились только те, кто должен был встречать неожиданных посетителей, вроде Кора. Он подошёл к стойке, за которой сидел служитель, что-то рассматривавший на огромном листе, лежавшем перед ним на столе.

Посетитель не стал отрывал человека от его занятия, а спокойно остановился и ждал, пока его заметят.

Видимо, тень Кора всё-таки была упала как раз в поле зрения: служитель поднял взгляд. Кор знал его, это был Кир, учёный-музейщик, с которым они не раз встречались в стенах Академии наук.

— Это ты? Случилось что-то?

— Нет. Просто я подумал, может быть, музею пригодятся эти мои картины? Они все написаны в день равностояния. Одна сегодня, вторая — год назад. И все совершенно различны. Солнце разное всегда!

Кир кивнул, знаю, мол.

— Ну-ка, покажи?

Кор положил картины, которые даже ни во что не заворачивал, только повернул их лицом к лицу. Теперь он развернул последние по времени изображением вверх и положил поверх листа.

Говорить ничего не пришлось, Кир прикипел взглядом и выдохнул поражённый:

— Вот я определённо знал, что оно всегда разное!

— Так нужны картины?

— Ещё бы!

— Тогда бери.

— А подпись автора?

— Зачем? Дело ведь не в авторе, верно?

Кир, так и не отрывая взгляда от картин, которые он старательно сравнивал, кивнул.

— Я пошёл к празднику готовиться.

Похоже, Кор мог этого и не говорить — Киру уже было не до него. Кор с лёгкой улыбкой, которую всегда вызывают чудачества ближнего, повернулся и направился к дому.

Возвращался он тоже пешком — несколько минут прогулки только прибавят ему хорошего настроения…

Брата, вернувшись, он нигде не увидел, а потому отправился к себе — пора было готовиться. Он хотел выглядеть хорошо, ведь там непременно будет Нейя! Они о чувствах своих пока не говорили, просто были хорошими знакомыми, но он уже отличил её среди других дев и надеялся, что и он ей не безразличен. Впрочем, вступать в брак ему пока рано.

Нейя жила в другой группе восьмилистников — если дом Кора располагался на севере Рамоса, то её — на востоке. И дом Нейи был не крайним, как у Кора, а располагался довольно далеко от моря. Хотя понятие это было весьма относительным — если далеко было добираться пешком, то всегда можно было использовать движущуюся доску или даже лёт. Семейные были настолько велики, что там могло поместиться человек десять, но семья Неи состояла всего из пяти человек — кроме неё самой, было ещё два брата, старше неё, да родители. Родители родителей, бабушки-дедушки, жили отдельно, в одном из поселений, причём выбрали дома по соседству.

Зайдя в одёжную, Кор задумчиво рассматривал, выбирая, что же всё-таки предпочесть. Единственное, что было очевидно — одежда должна быть светлой. Но с каким оттенком? Может быть, морской голубизны? Или всё-таки солнечного света? Следовало бы поинтересоваться и у своих, и у Нейи, что они намерены выбрать для праздника.

Нет, лучше не торопиться. Потом рука сама возьмёт нужную одежду. Главное, что задача мозгу задана, пусть обдумает неторопливо и решит. С душой пусть посоветуется. А он, Кор, подчинится.

Не сходить ли поздороваться к родителям? Вообще-то, это было не принято — беспокоить кого бы то ни было до того, как борей покинет личные комнаты. Если только не случилось чего-нибудь экстраординарного. А сегодня ничего не случилось. Поэтому лучше он сходит чего-нибудь попить. Если туда же придёт ещё кто-то, будет возможность поздороваться. Спросить, кто какой себе выбрал праздничный наряд. Тогда и он выберет — чтобы пребыть в гармонии с ними.

Впрочем, родители, скорее всего, не примут участия в плясках, а отправятся на трибуны к старейшинам или сядут в зрительских рядах. Вряд ли они уже теперь знают, где будут, так что спрашивать особого смысла нет. А относительно нарядов, пожалуй, спросить стоит.

Но Кор не спросил, потому что они оба были заняты какой-то беседой и он, поздоровавшись, прошёл в дальний угол, к столу с напитками. Налил себе сока пайи, выпил и решил, что хочет кофе. Сделал несколько шагов к кофейной машине и через мгновение получил чашку, наполненную ароматным напитком.

Хотя родители беседу свою, кажется, закончили, Кор не стал им мешать, а сел у маленького столика, специально для того, чтобы было удобно наслаждаться кофе.

— А что ты намереваешься надеть на праздник? — спросила у него мать, словно услышав его вопрос.

— Пока не знаю. Хотел с вами согласовать.

— Мы будем в белом с голубым отливом!

— Поразительно, я тоже к этому оттенку склонялся!

— Ну и замечательно!

Праздники, в обиходе называемые праздниками Равенства, были весьма торжественными. Особенно первый, по окончании Ночи и в начале Дня. Ведь предстоял долгий благостный, исполненный солнцем период, когда невозможно было не пребывать в радости и довольстве.

Начиналось всё с торжественной музыки, которая, собственно, и объявляла, и начинала праздник. Она звучала, пока на площади не собиралось всё население — от мала до велика. Потом говорит речь и поздравляет всех с праздником Избранник, носящий в этом столетии титул Правителя. Сейчас им был Тулл, кажется, самый старший из старейших. И самый мудрый.

Далее начинался хоровод, перемежающихся разными танцами и отдыхом. Хоровод длился целые сутки, пока солнце не проходило суточный круг — от первого восхода до второго. Хотя теперь эти понятия были весьма относительны. Но на часах точно отсчитывалось двадцать четыре деления и всё это время длился праздник.

Семья Дора на праздник пришла в полном составе: он сам, супруга, оба сына-близнеца и обе дочери — Дея и Лея, младше сестры на десять лет. Все были в белом с лёгким голубым отливом. Если учесть, что семейный цвет их волос — светло-русый, даже золотистый, особенно у младших девочек, и цвет глаз — небесно-синий, то наряд очень с такой одеждой гармонировал, и восхищённые вскрики и комплименты, слышавшиеся со всех сторон, были вполне заслужены.

Старшее поколение немедленно отправилось к своим сверстникам, молодёжь же присоединилась к своим. Тем паче, что все друзья были в сборе и пребывали в праздничном настроении.

Речь Тулла была короткой, но яркой, снова зазвучала музыка и начались пляски и разные игры. Но предавались веселью все в некотором ожидании: считалось, что, если в день весеннего праздника пройдёт дождь, быть году счастливому и урожайному.

Правда, бореи и так не жаловались на судьбу: погода круглый год была вполне благоприятна, обычные три урожая были всегда обильны, жизнь была благоустроена так, что лучше и пожелать нельзя, науки развивались, всякие хозяйственные трудные работы выполняли машины…

Но человеку никогда не бывает достаточно. В каком комфорте и неге он бы не жил, ему всегда чего-то не хватает. Откуда-то вселилась в душу человеческую тревога и при самых благоприятных обстоятельствах бытия она время от времени даёт знать, что она тут и никуда не делась.

Все надеялись, что дождь прольётся, хотя ни единой тучи на небе, совершенно чистом, очень синем, напоминающем синеву моря на большой глубине, не было. Но их, туч-то, никогда не бывало. Совершенно чистое, ясное небо без единого облачка и вдруг — дождь. Никто уже многие столетия не помнил праздника, когда бы такого дождя не случилось. И только по его силе и длительности определялась урожайность и благоденствие.

Дождь пошёл. Как раз в ту минуту, когда пляски разгорелись по-настоящему, когда музыканты вошли в состояние высшего вдохновения и играли так, что невозможно было оставаться на месте. И даже те, кто был старше двух сотен лет, тоже готовы были танцевать. Но им это уже вроде было не к лицу. Хотя — а что говорить тем, кому по семьсот и больше?

Кор задрал голову к небу — ни единой тучи не видно, а дождь идёт. Причём весёлый дождь, танцующий, льющий то прямые струи, то волнообразные, то завивающиеся в спирали разной длины…

Праздник удался! В этом мнении Кор укрепился, увидев Нею. Она радовалась так искренне, что, если бы в стране был хоть один грустный человек, он немедленно о грусти забыл бы.

Кор не стал подходить, он просто порадовался, что видит Нею и помахал ей рукой. Всё равно особо не поговоришь — куда приятнее слушать изумительную музыку и радоваться празднику. Она ответила ему и продолжила кружиться в огромном хороводе, на противоположной стороне которого танцевал и Кор. Да все танцевали! Все, кто ещё не обзавёлся собственной семьей и считался юным. Или кто настолько увлёкся своим делом — изобретениями, учёбой, наукой, наблюдениями, изготовлением и разведением того, что каждый себе избрал — что не торопился отрываться от своего занятия. Незачем. Придёт Час и придёт Любовь.

Поэтому Кор продолжал веселиться, танцевать, иногда подходил к столам с напитками и каждый раз выбирал разные соки — он вообще любил фрукты и при необходимости выбора между напитками всегда предпочитал именно соки.

Праздник длился долго, так что многие уходили домой, отдыхали и возвращались снова. Кор уходил тоже, но не домой, а к морю. Он обожал воду и погружение в волны всегда действовало на него чрезвычайно благотворно. А Яр, кстати, к морю ходил редко — ему достаточно было душа или ванны. Не то, чтобы он не любил плавать — любил. Но мысль о том, что до моря ещё нужно добраться, а потом вернуться, останавливала его добрый порыв поплавать в самом зародыше.

Да и праздников Яр особо не любил — огромная толпа, все орут, шумят, топают и вообще ведут себя, с его точки зрения, неприлично! Никакого достоинства и самоуважения!

— Ты, дорогой братец, годам эдак к пятистам превратишься в угрюмого зануду, — подначивал его Кор.

— Не превращусь! Я в учёного превращусь.

— Тогда в учёного-зануду!

— Поглядим!

А праздник шёл своим чередом. Молодёжь плясала и смеялась, те, кто сильно постарше, удалились в специально устроенные помещения для отдыха, кто-то и вовсе предпочёл удалиться. Всё, как обычно…

Для молодёжи, которая не давала себе труда заниматься текущими проблемами, полностью передоверив оные старейшинам и мудрецам, всё было, как обычно.

Для тех же, кто отвечал именно за то, чтобы всё было, как обычно, наступали, кажется, трудные времена.

Проблем, заботивших Тулла уже довольно давно, было две. По неизвестной причине в Гиперборею зачастили разные послы и торговцы из стран таких далёких, что гиперборейцы туда очень редко, а ещё вернее — практически никогда не — добирались. Более того, даже не подозревали, что такие страны есть на планете. И не нуждались в том, что там росло или производилось. У них у самих было всё необходимое и даже сверх необходимого.

Вторая была похуже — похолодание. Тысячи лет страна пребывала в практически райских условиях, когда температура круглый год была в пределах плюс 20 зимой и плюс 30 летом. А теперь она, особенно в пике Ночи, стала опускаться ниже крайней отметки. В истекшую же ночь неожиданно упала до плюс восемнадцати. Наблюдатели, «порадовавшие» Правителя этой вестью, добавили, что, сколько не рылись в давних записях, никаких сведений о подобном недоразумении так и не обнаружили.

Это ведь что-нибудь значит, а? А если так, то непременно нужно разобраться в причинах и возможных последствиях.

Вторая причина была сложной, особенно потому, что совершенно непонятной, но над ней работали все, допущенные к этому факту, учёные: незачем раньше времени возбуждать тревогу.

Зато первая, об участившихся приездах гостей, тревожила Тулла и всех старейшин, да что там — всё старшее поколение — куда сильнее. Особенно бореям не нравилось то, что гости, особенно те, кто жил в Гиперборее достаточно долгое время, и обладал дипломатическим статусом, стали рваться на Остров в дни Праздников. А из-за статуса никак им нельзя было запретить посещать Остров в дни праздников. Да дело не в статусе даже, тревожило не столько их желание побывать на празднике, а то, что туда рвались не обычные любопытствующие, а именно лица, обладавшие неприкосновенностью. Что они там искали, что хотели увидеть? И, главное, чем это грозило стране?

Казалось бы, планета огромная — расстояния такие, что иноземцам из самой ближней страны приходится тратить год, а то и больше, чтобы добраться до Гипербореи, но они приезжают, несмотря ни на что. Зачем? Что их побуждает и не даёт остановиться? Узнать, как и чем живут бореи и позаимствовать их удобства и богатства себе?

Бореи готовы были делиться, в обмен на то, что привозили торговцы, однако, это, со стороны бореев, было деяние исключительно милосердное. Ничего такого, чего у них не было бы, торговцы не привозили. Но уж коли доставили в такую даль, не гнать же их обратно? Выкупали, чтобы не обидеть гостей. Хотя кладовые были подобными изделиями завалены вплоть до самых чердаков.

Богатства борейские их интересовали? Это ещё более странно — по всей планете подобные металлы можно добывать с тем же успехом. А тащить за тридевять земель произведения искусства или технические устройства бореев может ли быть выгодно?

Поневоле приходится допускать, что интерес прибывающих в Борею всё более многочисленных гостей — какой-то иной. А какой? Неужели из одного любопытства едут? Хм…

Хоть то хорошо, что торговцев не допускают на Остров. А ведь скоро Праздник. Самый главный праздник!

Тулл задумался так глубоко, что совершенно позабыл, где находится. А находился он в центре группы старейшин и поскольку был Правителем, то сидел на несколько возвышенном кресле. И некоторые уже начали обращать внимание на его задумчивость, совершенно не вязавшуюся с радостной обстановкой праздника.

Вдруг Тулла осенила ужасная мысль: а не связаны ли эти две проблемы друг с другом? Только ли в Гиперборее началось похолодание, или оно проявилось и в других местах?

Если проявилось, тогда появляется вполне разумное объяснение нашествию незваных гостей: весь мир отлично знает, что борейские учёные изобрели многие удивительные вещи и механизмы, которых до сих не было в странах, откуда являлись торговцы. Может быть, их затем именно и отправляют в очень дальний путь, чтобы своевременно обнаружить решение этой ужасной задачи?

А если климат портится на всей планете, то чем это может закончиться? Тулл решил, что прямо завтра надо всем собраться и обсудить это. И созвать на совет не только старейшин, но и всех главных учёных. Беда стучится в двери и глупым было бы делать вид, что ты временно потерял слух. Даже если она на время перестанет стучать, то уйдёт вряд ли. И ты оказываешься закрытым и осаждённым в собственном доме и положение при этих условиях лучше точно не становится.

Тулл даже думать не хотел о возможности того, что похолодание продолжится и через столетие-другое от его страны останется только огромный ледник. И только ли от Гипербореи? Или вообще от всей планеты? Или только в определённой точке возникнет ледник?

— Ты о чём так задумался, праздник же в разгаре! — сидевший рядом старинный друг, ровесник и старейшина Рус смотрел на Тулла в большом удивлении. — Какие это мрачные мысли тебя одолевают в такой радостный день? Что-то случилось?

— Пока ничего. Но может. В общем, надо нам всем завтра собраться и поговорить о некоторых вопросах.

— Прямо завтра?

— А зачем откладывать? Ты меня знаешь, если я о чём-то задумался, то причина важная.

— Знаю. — Рус ещё более внимательно посмотрел на друга. — Может быть, прямо сейчас и передадим по рядам, чтобы завтра пришли?

— Передай. Пусть в Дом старейшин все придут, дело важное.

— Только старейшины?

— Учёных тоже надо бы позвать.

— Даже так?

Тулл кивнул: так.

— А как убедишься, что все знают относительно завтрашнего собрания, можем уйти. Поговорим дома.

Рус кивнул — да, можно и уйти. Праздничное настроение у него приугасло, но он этого никому старался не показать. Наоборот, видом своим всех убеждал, что присказка относительно часа — потехе, а делу — часа действует круглогодично и вот ещё раз себя проявила.

Вскоре оба друга начали потихоньку выбираться со своих мест, их вежливо пропускали, не удивляясь — всё-таки самым младшим старейшинам уже хорошо за триста, старшим же — более семисот. В таком возрасте праздник вполне мог утомить.

Когда они вошли в дом Тулла, то, прежде всего, отправились на террасу самого верхнего уровня, с которой был великолепный обзор на город и море. Там они уселись в покойные кресла и некоторое время молчали.

— Ты в курсе, — спросил Тулл, — что стало несколько холоднее? Учёные, изучающие погоду, уже несколько раз в течение последних десяти лет подтвердили наблюдения, что каждый год становится несколько холоднее. За последние пятьдесят лет годовая температура упала на целый градус.

— В курсе, конечно. Но что из этого следует?

— Ничего хорошего. Если так пойдёт дальше, то лет через двести (а то и раньше, ведь похолодание ускоряется) вместо Гипербореи будет огромный ледник.

Рус охнул!

— А если это должно случиться, то пора сделать надлежащие выводы. И самый логичный вывод воистину ужасен: страна должна переселиться.

— Переселиться?!! Куда?

На это Тулл не ответил, а продолжил свои мысли.

— Если возникнет необходимость переселяться, а это вполне вероятно, то ведь всё, что есть, с собой забрать не удастся. И, видимо, пора во все стороны посылать разведывательные экспедиции в поисках огромных свободных земель. Причём, подальше отсюда — если ледник возникнет, то отдаляться придётся на огромные расстояния…

Но сегодня всё ещё день праздника. И время ещё есть. Но сколько его у нас, неизвестно. Первые наблюдения показывали падение тепла на одно деление из ста каждые сто лет, в нынешнем году пришлось придти к выводу, что тепло понизилось на одно деление за прошлые пятьдесят лет. Целый уровень! За всего пятьдесят лет! Вдвое! И самое ужасное, что скорость падения нарастает. А если она так и будет нарастать (не хочу напоминать, что может и ускориться ещё больше), то мы должны поторопиться, если хотим остаться в живых!

— А почему тебя это встревожило именно сегодня?

— А ты не обратил внимания, что небо сегодня не такое синее, как было всегда? В этот день оно всегда было темно-синее. Как море. Но море сегодня темнее неба.

— Ты это когда заметил?

— А перед тем, как на праздник идти. С вот этой самой террасы. Да ты сам посмотри! Море прямо перед тобой, небо — над тобой. Посмотри и сравни. А ещё лучше — посмотри в точку, где они сливаются. Видишь разницу?

И правда, небо было гораздо бледнее моря. Это тревожило и страшило. Ведь этому должны быть причины?

— Я тебе больше скажу, — продолжил Тулл. — Обратил ли ты внимание на резко возросшее число торговцев из дальних стран? Что им у нас нужно? Ничего такого, в чём мы действительно нуждались бы, они не привозят. Да мы и не нуждаемся ни в чём. А они едут и едут, везут и везут. Мы принимаем — не разворачивать же их обратно, но отчего их стало так много в последние годы? И расстояния их не страшат!

И ещё одно. Почему послы всех стран, с которыми мы опрометчиво установили отношения, так настойчиво рвутся на Остров? И началось это именно одновременно с падением тепла. Пришлось сопоставить оба явления и стало очевидным, что это связано.

А самое главное — Ушедшие не отвечают на мои вопросы по этому поводу. И мне страшно. Мне впервые в жизни по-настоящему страшно. Беды у нас впереди. Великие беды. Причём на тысячелетия вперёд!

Попробуй мне объяснить, что они забыли на нашем Острове? Зачем они так туда рвутся, а?

Рус задумался. Не то, чтобы он прежде не обращал внимания на появление на богослужениях иноземцев. Замечал. Но особого значения не придавал. Ну, любознательные, хотят, возможно, сравнить, как молятся Богу бореи и как молятся в их странах.

С другой стороны, службы в Храме проходят ежедневно, но на обычные службы пришельцы не приходят. Только на праздничные.

А что такое праздник?

Это день, когда не только служители Храма, но вообще все присутствующие видят Бога.

И да, раньше это случалось куда чаще! А несколько тысяч лет назад все, не только те, кто был на Острове, но и каждом гиперборейском храме, могли видеть Его постоянно, с любой точки, в которой находились. А теперь — только в главном Храме и только в праздники.

Более того — прежде все и каждый могли разговаривать с Ним! Теперь общение стало односторонним — люди говорят, поют, молятся, но давно потеряли уверенность, что их слышат. А уж ответ получить — на уровне великого чуда!

С течением времени бореи этой возможности — видеть, слышать, беседовать — почти лишились. Она всё уменьшалась, небесное окно сначала покрылось словно лёгким туманом, потом несколько потемнело, а к нынешнему дню затемнилось так сильно, что видеть можно было только Сияние. И только в центре Храма.

Но трижды в год Он распахивает «окно» и все, пришедшие на праздник, видят его вполне свободно и слышат все Его обращения. А самым длительным этот праздник был именно на пике Дня, ровно посередине. Весь этот день небо стояло распахнутым, не ограничивая в общении и лицезрении никого из бореев.

Не странно ли, что иностранные послы, находясь в самой середине Храма, не видели и не слышали, тем не менее, ничего и никого?

Это тоже была загадка для бореев, которую уже почти сотню лет они никак не могли разрешить. А Он объяснять не стал, ответив, что бореи должны понять это сами.

Пытались они это выяснить у своих близких, перешедших Линию, разделявшую земную и небесную жизни, но это, похоже, был единственный вопрос, на который нельзя было получить ответа. Ушедшие отвечали, что это земные должны были выяснить сами. Как, увы, и возникшее необъяснимое падение температуры. То есть было понимание, что это прямо связано с тем, что Окно всё затемнялось и открывалось только трижды в год, но было ли это единственной причиной похолодания?

А если было, то можно ли этот уход тепла остановить? Замедлить хотя бы, ослабить? Или шансов на это нет совершенно никаких? А если их нет, то что предстоит?

— Одно знаю точно — народ наш выживет. Но то, что нас ожидает впереди, меня не просто не радует — ужасает!

— Не слишком ли мрачно ты смотришь на вещи? Ну да, не было раньше такого падения, но оно могло быть пару тысячелетий назад. А мы просто не знаем об этом. А набеги торговцев — так мы всегда всё у них забираем. Где ещё им такой рай? В других странах то ли купят, то ли не купят. А у нас обязательно заберут всё. Вот и едут. Выгодно.

— Давай всё-таки посоветуемся с умными людьми!

— Я разве против? Давай!

Назавтра в зале совещаний Дома старейшин собрались все, так что зал был полон, поскольку были приглашены также и главные учёные всех наук, даже тех, которые, казалось бы, не имели к обсуждаемым вопросам никакого отношения. Например, главные художник и музыкант. У Тулла, однако, была мысль, что как раз они могут предложить какую-то неожиданную, но умную версию происходящего.

Он рассказал всё, что думал по обеим поводам. Новостью стали не эти новости, а предположение Тулла, что они связаны между собой. Более того, вытекают один из другого. Что резкое увеличение числа прибывающих торговцев связано — правда, неизвестно, непонятно пока что, как — с начинающимся похолоданием. Единственное предположение — оно началось везде. Завершил Тулл предложением высказывать все возможные мысли, включая даже те, которые самому покажутся глупыми или смешными.

Некоторое время все молчали, ибо никто, включая учёных, всерьёз не воспринимал ни первого события, ни второго. Ни, тем более, не связывал две эти тревоги в одну. И, соответственно, не думал о последствиях.

— А вы уверены, Правитель, что похолодание начинается по всей планете? Во всех странах? Но если даже и так, что они ищут у нас в связи с этим? Откуда им знать, что оно у нас началось тоже? Мы этого не разглашали особо даже среди бореев, только в научной среде, да вам вот, старейшинам, сообщили. — Это был Крин — учёный по климату.

— Не уверен. Я просто ищу те причины, по которым они стали прибывать во всё бόльших количествах, особенно если сравнивать с тем, сколько торговцев некоторые страны отправляли к нам в прежние времена. А поскольку вторая причина меня тревожит не меньше, если не больше, да и возникли они одновременно, то разве не логично их связать воедино?

— Логично. Но эти две причины могут существовать без зависимости друг от друга. Более того, может существовать третья, не менее, а то и более важная.

— Например?

— Войны. Насколько мне известно, а я не очень осведомлён в этом вопросе, дальние от нас народы постоянно воюют друг с другом. А что такое война? Много смертей в раннем возрасте, разрушение всего и, отсюда, всеобщая нищета. Возможно, они пытаются восстановить свой уровень жизни нашими богатствами?

Тулл только плечами пожал: за морем тёлушка — полушка, да рубль — перевоз. Выгоды ли они ищут? Или ещё чего-то? А чего?

— Ведь между Гипербореей и самой ближней страной — огромные пустые пространства. Но они едут. Ничего не боясь — едут. И не только из ближних стран, но и из столь дальних, что мы о них ничего, кроме названия этой страны, и не знаем. А если и знаем, то безотносительно к чему бы то ни было — просто чтобы не утерять пришедшее знание. Выходит, они либо очень жадные, либо ужасно бедствующие, либо безумно любопытные. Можете предположить ещё причины? Переселиться к нам хотят? А что им тут делать? Каким делом они тут могут заниматься? Что они умеют?

— Я, честно признаюсь, — продолжил Тулл, — мозги сломал, пытаясь себе их нашествие объяснить, но версий, которые мне самому всё бы разъяснили, так и не нашёл. Тем более, что возвращаться к себе они больше не торопятся. Неужели вы не заметили, что они теперь очень медлят с отъездом домой? Не странно ли это?

Ирна, мать близнецов, астроном, попросила слова.

— Не знаю, важно ли это, но полагаю, что теперь важно вообще всё. Одновременно с началом затемнений мы заметили большие изменения в положении небесных тел. И особенно над странами, из которых к нам прибывали торговцы. Но не только. И во многих других местах положение звёзд изменилось. Мы даже посылали группу исследователей, которые должны были выяснить, что изменилось в тех странах, над которыми произошло изменение в расположении небесных объектов. Так вот — эти изменения были прямо связано с началом войн и их окончанием. Я по войнам не знаток, но полагаю, что изменения происходят от огромнейшего выплеска агрессии и жестокости.

Так что теперь мы можем, без отправки исследователей на местность, определить, где начались или скоро начнутся войны. Или где закончились. Потому что в этих случаях изменения различаются.

Не знаю, поможет ли это, но я сочла необходимым довести эти данные до всеобщего сведения.

Ирна села, не дождавшись никаких вопросов.

Старейшины молчали, думали.

Тулл пожал плечами — торопиться некуда. Тут уже не время важно, а именно единственно верное решение найти. Разрешение непонятного и выход из положения.

— А если ты прав и всё так и есть, то что, как ты полагаешь, из этого в ближайшем будущем произойдёт? И что нам делать с тем, что произойдёт? — это Крас нарушил общее задумчивое молчание.

— Не спрашивай! Мои мысли никому не понравятся. Они мне самому страх как не нравятся. Но наука мыслить имеет свои законы и получается то, что получается.

— И что получается?

— Ничего хорошего!

— А именно?

— Вы все хотели бы это узнать?

Все согласно загудели.

— Ну что же, вы сами спросили.

Тулл встал, хотел пройтись, но решил, что это будет излишняя вольность. Но начать ему было трудно. Тем не менее, он сразу перешёл к делу.

— Первое, что очень сильно меня тревожит — уменьшение тепла. Если и дальше так пойдёт, то лет, в лучшем случае, через двести, на месте нашего материка будет огромный ледник.

— Что?!!

— Вот именно! Если не через двести, то через триста. Но будет. И что нам делать в этом прискорбном случае?

Помолчав, Тулл добавил:

— Но и это ещё не самая большая беда.

— А что самая?

— Я не учёный, как вы знаете, то есть учёный, но именно что чистый математик. Наблюдениями за природой и погодой занимаются другие люди. Но логика вычислений показывает, что ледник может так надавить на планету, что она изменит своё положение в космосе. Настолько, что дома наши могут оказаться, по отношению к уровню поверхности, не прямо стоящими, а под большим углом. А такое их положение очень скоро приведёт к их разрушению. Я вам больше скажу — изменятся русла рек и скорость течений. А океаны? Как они себя поведут? Не затопит ли те места, которые мы сочтём пригодными для переселения? Не рухнут ли горы на наши головы?

А подобные же мысли могли придти не только в мою голову. Ибо если моё предположение верно и обледенение наступит, то погода может измениться на всей Земле. И в странах, откуда прибывают торговцы, могут быть люди, которые пришли к тем же выводам, что и я.

И именно они могли убедить своих правителей сюда торговцев присылать. Если это действительно торговцы. Что-то я в этом стал сомневаться, временами. Зачем присылать? Узнать, не похолодало ли и у нас? А если да, то что мы предпринимаем? А если нет, то не планируют ли они переселиться в Гиперборею из своих стран? Может быть, подобные моим расчёты неопровержимо показали им, что их страны могут быть затоплены? Или покрыты ледником? И они тоже ищут места для переселения?

Получается, что сейчас самые главные люди — исследователи климата. И математики. Или кто? Те, кто сможет определить, какие пространства — если случится самое худшее — не будут затоплены? Потому что мои расчёты показывают, что, если тепло уйдёт совсем и даже превратится в холод с теми же показателями — в 30 градусов, но ниже нуля, что вызовет появление льда, у Земли непременно сместится ось. А за этим последуют такие беды, о которых мне даже думать не хочется!

— А можно посмотреть эти расчёты?

— Можно, конечно. Даже нужно! И я очень надеюсь, Раст, что ты там найдёшь ошибку и окажется, что я неправ.

— А если не найду? Если ты прав?

— Ох! — и помолчав, Тулл добавил:

— Я бы даже хотел, чтобы не только ты это проверил, но и другие учёные твоего отдела. Да и вообще все, кто хорошо знает математику.

— Это непременно! Всем интересно, прав ли ты.

— А если окажется, что я прав (а вероятность очень большая, я проверял эти расчёты много раз), то нам следует обдумать, что мы будем делать. Я много думал и пришёл к выводу: единственное, что мы можем сделать — переселиться.

— Что, все?

— Да. Все. Весь народ. Я выход вижу только один — переселение. Но надо иметь координаты места, куда мы сможем переселиться. А чтобы найти, куда, надо вычислить, до каких пределов дойдёт ледник и холод от него.

Конечно, мы можем до переселения оборудовать места для подземного пребывания какой-то группы бореев (я говорю об учёных), приспособив для этого одну из самых больших шахт. Или несколько. Уровень развития наших наук и производства позволяет это сделать. Причём мы смогли бы спустить туда не только людей, но и животных, и все произрастающие у нас деревья и злаки. Да и цветы тоже. Ведь главное здесь — обеспечить их светом. А это мы умеем прекрасно. Вот только на поверхность выйти им вряд ли удастся. Впрочем, мы вполне можем создать и механизм, который пробивал бы льды любой толщины…

Более того, считаю, что мы непременно должны будем часть своего народа здесь, под землёй, оставить. Ибо неизвестно, с чем мы столкнёмся. А если допустить самое худшее, то нас может ожидать полное истребление. Так что они остались бы, как залог нашего, бореев, существования.

— Как ты себе это переселение представляешь?

— Почти никак. Потому что всё, что есть Гиперборея, останется здесь. И будет укрыто многими метрами льда. А унести мы сможем только то, что сможем. А сможем — немногое. Нам придётся забирать всех — от вчера родившихся младенцев, до глубоких стариков. А это, прежде всего, много еды.

Мы не можем оставить тут святыни.

Мы не можем оставить достижения науки…

Ну, вы сами определите, чего мы не можем оставить. Без чего перестанем быть бореями.

Вот только — прежде чем собирать, что возьмём, следует помнить, что всё это придётся тащить в неведомую даль.

— Почему в неведомую?

— Почему? Есть среди вас путешественники? Кто за последние пару-тройку сотен лет покидал Гиперборею? Какие страны вы посетили и что там видели?

Ему ответом было полное молчание: бореям хватало собственной страны и просторов вокруг неё — океана и гор.

— Скажу под конец самое худшее — даже если мы найдём, куда переселиться, спасаясь от ледника, даже если мы заберём с собой все самое ценное (а это будут, скорее всего, материалы научных изысканий и чертежи), на новом месте нам придётся сначала строить. И строить всё, от жилищ до производств, одновременно занимаясь детьми и стариками. А поэтому неизбежно прекратится, минимум на столетие, развитие наук. А за это время ряды учёных поредеют. Почему? Потому что мозг, прекратив работу, деградирует. И нас отбросит примерно на тысячелетие. А к дню, когда мы сможем, наконец, вернуться к привычному образу жизни, нам придётся начинать именно с точки, в которую нас отбросит жизнь.

И это я ещё не упоминаю о возможных потерях — как мы перенесём это переселение, представить страшно.

А есть ещё и потеря, которой даже боюсь касаться — появится ли в наших новых храмах возможность видеть Его? Очень боюсь, что нет. И дело не в месте, куда мы переселимся. Дело в нас. Наше с Ним общение сокращалось постепенно и мало уже осталось тех, кто помнит, как было в прежние времена, когда мы видели Его постоянно. И слышали. И могли общаться. А сегодня что? Трижды в год.

А там не будет и этих трёх раз. В этом я уверен.

Так не задуматься ли нам, отчего Небо закрывается? Ведь и холод приходит поэтому. А причинами, по которым оно стало закрываться, мы, вроде как, и не заинтересовались толком. Всё шло так долго и медленно, что мы, в конце концов, стали считать это естественным. Но естественно ли, что целый народ теряет такие связи?

Что-то мы сделали не так. Возможно, есть ещё возможность это положение исправить и вернуться к прежнему порядку событий? Но я уверен, что мы упустили её давным-давно. Она была. В самом начале, когда появилась первая разделяющая нас дымка, туман, пыльца. Вот тогда бы нам спохватиться и начать спрашивать, что случилось. Но мы не спросили. А если и спросили, то не о том. И не получили ответа. Такого, который помог бы вернуть всё на круги своя. А теперь, по всей вероятности, уже слишком поздно. Хотя, вероятно, какая-то мизерная вероятность всё хотя бы приостановить, если не вернуться к былому, есть. Но она такая мизерная, что мы вряд ли сможем ею воспользоваться.

Правда, я немного покопался в летописях и обнаружил, хотя и тут могу ошибаться, что первое затемнение совпадает во времени с первым появлением в Гиперборее иноземных гостей. А если быть совсем точным — появлением здесь посла из Орколании.

Мы ведать не ведали, что такая страна есть. Однако, именно там отчего-то решили установить с нами дипломатические отношения.

Посла мы приняли, поверив ему на слово, что дипломатические отношения выглядят так и эдак. Пришлось и нам отправить борея на подобную роль в его страну. Потом мы несколько скорректировали наши понятия о дипломатических отношениях, но не в этом суть. А в том, что он был первый. И мы приняли его. И не задумались, почему именно он. Почему он прибыл, кто его послал к нам, с какими целями, что представляет собой его страна и как ведёт себя в общении с другими народами. Мы легковерно приняли его объяснения и позволили ему остаться.

А потом последовали другие. Их мы тоже приняли.

После этого начали приезжать торговцы. И не только из тех стран, чьих представителей мы к себе пустили, но и из самых разных стран, о существовании которых мы знали немногое, или вовсе ничего не знали, да и узнавать не испытывали нужды или желания. У нас и так всё было. Но они везли сюда какие-то вещи и мы это из вежливости выкупали.

Мы узнали о деньгах. Именно от торговцев узнали! У нас и теперь своих денег нет, а платим мы торговцам теми, которые они же оставляют у хранителей наших кладовых.

Нам незачем было устанавливать цены нашим сокровищам. Мы и теперь этих цен не знаем. И, мне пришло в голову, что эти торговцы (и народы их стран) нас могут считать просто глупцами, которые за малую плату отдают то, что потом торговцы у себя продают за большие деньги.

Но дело даже не в этом. А в том, что иноземцы принесли к нам заразу — жадность, корысть, хитрость, ложь, наветы и прочее, и прочее. Мы заразились этим? Не знаю. Надеюсь, что нет. Хотя такой уверенности у меня уже нет. Да её и не было. Ибо не было вопроса.

Но всё, что они принесли с собой, осталось здесь, в нашем воздухе. И отравило его. И мы уже несколько столетий дышим отравленным воздухом, в котором размножается зараза. И, в конце концов, мы отравимся полностью. Если только уже не отравились… Но мы не знаем, как теперь это остановить, как очиститься и излечиться…

В том же столетии началось затемнение Неба. И продолжалось, хотя и медленно, едва заметно, но безостановочно, пока положение не стало таким, какое имеем сегодня. Пока следствием этого затемнения не стало наступление холода.

Что скажете?

Все молчали. И это было не столько молчание раздумий, сколько тревоги.

— Неужели никто из вас ничего не замечал? Ни за что не поверю! Вы же учёные! Вы должны были что-то про себя отмечать. Что-то, что отличалось от нашего образа мысли. Неужели нет?

— Ну почему же? Замечали. — это Крас решил поддержать друга. — Меня, например, уже давно раздражает их постоянное появление на наших праздниках. Что им делать на наших праздниках? Словно яд подливают в наши напитки!

— И всё?

— Не всё. — Раст поднялся со своего места и обернулся так, чтобы его видели все. — Многое мне не нравилось, да и другим, думаю, тоже. А только подсчитывать это какой теперь резон. Полезнее будет разобраться в том, что мы имеем сегодня и попробовать найти выход.

— А ты полагаешь, что нам это удастся?

— Не знаю. Но попробовать стоит. Особенно, если создать специальный отдел, куда соберутся все желающие этот выход найти. А ещё, — Раст поморщился от того, что ему предстояло озвучить, — надо бы придумать, как выявить заразившихся всей этой гадостью. И — как с ними быть, буде таковые найдутся.

— Да, это важно. Скорее всего, в их числе окажутся те, кто более всего вступал с ними в общение. Вот только как их узнать?

— Прямо спросить! — кто это предложил, было непонятно.

— И что они должны ответить? А главное — о чём именно спросить? Зараженный может и не осознавать изменений в себе. А полагать, что он ни в чём не изменился.

— Спрашивать надо, — теперь встал Ирс, историк и летописец, — что именно у них пытались выяснить о нашей стране иноземцы. А потом эти ответы сверить. Обязательно обнаружится их нездоровый интерес к чему-то определённому.

— А к чему, ты полагаешь, может быть этот нездоровый интерес?

— К сокровищам нашим, конечно! В том числе и к научным.

— А именно?

— Да ко всему! К золоту, которое для нас — только очень удобный для обработки металл, к роботам, к машинам нашим, начиная от движущихся дорожек и заканчивая нашими гравилётами. Есть ли в дальних странах такие же? Сильно сомневаюсь.

И ещё больше вас всех огорчу — пора уже нам организовать войска и полицию. В том числе и тайную. Которая как раз этими гостями и зараженными ими бореями и занялась бы.

Все ахнули! Сроду не водилось у них ни того, ни другого! А придётся их организовать, обучить, вооружить, нацелить на бои и убийства врагов. Это просто катастрофа! Это добровольное падение вниз. Но, судя по всему, без этого бореям теперь не обойтись… Особенно если действительно предстоит переселение…

— В общем, мыслю так. Надо завтра же отправить гонцов ко всем нашим послам и поручить им привезти обратно собранные ими, в содружестве с нашими послами, самые подробные сведения о том, как устроены армии и внутренние службы в тех странах, где они пребывают.

Второе. От всех отделов учёных надо отобрать по одному-два самых любопытствующих исследователя. Из тех, кто помоложе и ещё не имеет собственной семьи. Они составят отдел разведки при будущей армии. Разведчики будут пока заниматься поиском и исследованием тех мест, куда Гиперборея могла бы переселиться.

Третье. Как только мы получим от послов данные, ими должна заняться группа самых мощных, логически мыслящих стратегов, которые создадут нашу будущую армию и определят необходимую её численность. После этого объявим призыв. Желающие должны найтись. А если не найдутся, придётся огласить народу наше положение и объяснить, зачем нам нужны армия — для внешних битв и полиция — для внутренних следствий.

Четвёртое. Среди учёных надо отобрать людей, которые смогут создавать различное оружие и организовать его производство.

Есть и в-пятых, и в двадцать пятых, но перечисленным мы должны заняться немедленно.

А ещё того раньше, просто-таки немедленно, мы должны обратиться к служителям Храма и просить их попробовать поговорить с Небесами. Возможно ли хотя бы замедлить похолодание. А если невозможно, то выяснить, что нас ожидает и как нам следует действовать. Потому что если мы переселимся, то самым вероятным следствием будет полная потеря возможности хоть на мгновение Небо открыть. Потому что после связь будет утеряна совершенно. По крайней мере, с нашей стороны. Вероятие здесь — все сто возможностей из ста.

— Теперь, похоже, пора сказать и мне. — Это был Лар, учёный-политик, учитель и наставник Яра, возглавлявший отдел нажии (наблюдений за жизнью и обычаями). — Мне, то есть учёным нашего отдела, по роду занятий положено изучать все процессы, происходящие в обществе. Причины этих процессов, зарождение, течение и итоги. В нашей стране и в любых других. Вы, вероятно, не знаете, что наш отдел, политиков, я имею в виду, уже примерно три столетия, если не больше, постоянно собирает сведения об отношении к нам в тех странах, где есть наши представительства. И о поведении всех иноземцев, независимо от их статуса, проживающих или приезжающих на время, в нашей стране.

***

И у нас накопилось довольно много интересных наблюдений, выводы из которых могут вас очень удивить.

Если вкратце, то вот: нас во всех тех странах считают богатыми глупцами, не умеющими своё богатство ценить. А потому считается просто-таки святым долгом отнять — хитростью, обманом, подкупом (если можно было бы нас подкупить), любыми, включая самые подлые, средствами — эти богатства и увезти их в своих страны.

Одновременно нас считают очень умными — таких машин как у нас, в других странах нет и никогда не было.

Но воевать против нас пока никто не собирается — мы слишком далеко от ближайшей из этих стран. Между нами и ими — огромные пространства, населенные самыми различными, в том числе и опасными, животными. Да-да, животные бывают опасными, а вы разве не знали?

Все удивлённо переглянусь — вот это новость! Опасные животные? Как они могут быть опасны, если это добрейшие существа, обладающие способностью мыслить? Просто надо их язык знать!

— Я продолжу, — Лару оставалось сказать немного. — Вот и получается, что животные — наши невольные защитники. Причём все, независимо от размера. Но главное не это.

Главное — расстояние. Как вы знаете (или сейчас узнаете), на этих пространствах встречаются различные местности — от гор до болот. Преодолеть их нам труда не составляет — у нас есть гравилёты. Есть лодьи разной величины. Есть движущиеся площадки. Есть иные средства передвижения — для одного человека, нескольких или нескольких десятков одновременно. Мы можем, кроме того, попросить проводника у местных животных. Не было случая, чтобы нам отказали!

Но жители других стран ничего этого не имеют и не умеют. Поэтому только шлют сюда лишь хитрых торговцев. Позволю себе напомнить вам, что на день прибытия первых «гостей» мы не видели никакой нужды в том, что они нам привезли. Да и нынче не имеем. Тем более не было у нас никаких нужд в деньгах. Но теперь нам понадобятся учёные, которые способны в них разобраться и разработать для бореев. Даже если мы отменим необходимость переселяться, нам следует иметь свои, не давая так уж глупо себя грабить. Ну вот и всё, что я хотел сказать. Разве ещё — мы можем свести воедино всю информацию и предположить, как нам дальше себя вести в общении с другими странами. Если так решит совет. Причём он, мне кажется, впредь должен созываться только в таком составе: старейшины и учёные. Один ум хорошо, а два — лучше.

— Я правильно понимаю, Лар, что вы предлагаете собрать совещание ещё раз? В более полном составе?

— Именно. И очень желательно пригласить еще и тех, кто будет поставлен по главе новых групп. И прикрепить к этим группам, по крайней мере, поначалу, самых ярких учёных всех отраслей.

— Зачем?

— Затем, что нам предстоит совершенно переменить образ жизни. И это должно быть понято и принято всеми бореями. А чтобы это было принято, оно должно быть разумным и ясным: глупых среди нас нет, но различные новшества могут не понравиться. Тем более, что их не вводилось уже несколько столетий.

Все согласно загудели — действительно, последнее изменение было введено в связи с первым основательным затемнением Неба и было оно принято, мягко говоря, со скрипом. Но поскольку затемнение от бореев, вроде бы, не зависело, особенно недовольных не было.

Теперь же становилось понятным, что очень зависело. Вот только тогда они этого не поняли и упустили возможность его остановить.

— Нет ли у кого желания высказаться? — спросил Тулл.

Однако, хотя народ переговаривался, обсуждая сказанное Правителем, но никто желания дополнить это или задать вопросы не изъявлял. Тулл решил дать людям время решить, хотят они высказаться или нет. Если через некоторое время говор стихнет, а желающих что-то сказать не появится, придётся подвести итоги своим речам.

Желающих не нашлось и Тулл встал снова.

— Я вот что предлагаю. Давайте мы на сегодня закончим. Прошу каждого из вас обдумать всё, собрать все доступные вам данные, избрать, если сможете, тех, о ком я говорил — изыскателей, руководителей групп и так далее, свести воедино все вам известные сведения, причём очень бы хорошо как-то их сгруппировать. Эти материалы и свои предложения прошу сообщить тому из старейшин, с кем постоянно общаетесь. Мы всю вашу работу объединим и сможем увидеть полную картину. А на четвертый, считая от сегодняшнего, день, прошу снова здесь собраться. Причём можете приглашать всех, кого сочтёте нужным и полезным. Всё равно скоро придётся обо всём этом объявить всей стране. Обстановка весьма серьёзная. Понадобится принять общее решение.

Ещё до нового совещания Тулл пообщался со служителями центрального Храма — они ведь должны иметь какое-то мнение о затемнении? О его причинах, последствиях и о возможностях вернуть всё на круги своя. Собираясь к ним, Тулл ругал себя, что не сообразил обратиться к ним сразу же, как только его одолели тяжкие раздумья.

— Конечно, я давно думаю об этом, — ответил Вет, главный служитель центрального Храма Гипербореи, — давно уже думаю, почти с самого начала своего служения. Да и любой здравомыслящий человек должен бы думать. Искать причины и выход из положения. Но честно скажу: если о причинах мнение составить удалось, то выхода я пока не вижу. Кроме одного: обратиться к Небесам с просьбой прислать нам кого-нибудь, кто бы нам всё объяснил.

— А связывал ли ты затемнения с нашествием к нам иноземцев?

— Да. Потому что только слепой не видит изменений, которые они сюда принесли.

— И что думаешь по этому поводу?

— Мы упустили время. И, похоже, безвозвратно. Упустили возможность что-то исправить. Если она вообще была, такая возможность.

— То есть?

— Вполне возможно, что Он вынужден был это допустить. Из-за обстановки в других частях планеты. И если я прав, мы увидим и услышим Посланца. Но, боюсь, ничем он нас не обрадует. Чтобы не сказать хуже. Что он нас сильно огорчит.

— С этого места поподробнее, пожалуйста!

— Если моя догадка верна, то наше переселение неизбежно. Больше скажу — не просто переселение, а именно наше рассеяния по всей планете. И я просто уверен, что роль нам какая-то уже отведена. И участь наша будет чрезвычайно трудна.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что мы и только мы можем и должны выполнить Его волю и попытаться изменить положение дел на планете.

— А оно тебе кажется сильно тревожным и опасным?

— Чрезвычайно! Ты ведь знаешь — хотя бы по тому, что пришельцы сюда принесли — что у них нравственная жизнь находится ниже критического уровня. Поэтому там идут постоянные войны. И всё, что из них следует. А Он не любит убийств, проливания крови. И, мне кажется, намерен это прекратить. Видимо, кроме нас, других у Него помощников нет.

— То есть нас лишили общения целенаправленно и продуманно? Тогда ты прав — Посланец прибудет. — Потом Тулл добавил:

— Через два дня в Доме старейшин будет большое совещание. Приходи и ты, пригласи с собой туда всех, кого посчитаешь нужным. Нам пора с этим разбираться и что-то решать.

— Буду.

В Доме старейшин были почти все — каждый получил по несколько сообщений и разбирался с ними. Кроме того, у каждого было и своё видение положения, так что оставалось тоже изложить это в ясном виде и сравнить с другими сообщениями. И обнаружить сходность взглядов. Или их различие. Обнаружить нечто совершенно неожиданное во мнениях тех, кто присылал всё новые сведения и свои из них выводы.

— Да, — сказал Рус, увидев Тулла, — похоже, послезавтра у нас будет самое сложное и долгое совещание.

— Что, кто-то тебя сильно удивил?

— Многие. А ты, кстати, присланные тебе сообщения видел?

— Пока нет. Пойду к себе, пожалуй, да посмотрю, что мне прислали. Освободишься, загляни, если сможешь.

Рус кивнул — загляну, а как же. Самому надо бы поговорить обо всём этом. Он поражался собственной слепоте и невнимательности: всё же так явно, что просто диву даёшься, как долго все мимо этих несуразностей проходили и не пытались обратить на это хоть чьё-нибудь внимание. Равнодушие? Или привычка полагать, что те, кто повыше, более зорки и мудры? И коли не делают ничего, то и делать не стоит?

Собрание было столь многочисленным, что пришлось вносить дополнительные сиденья. Тулл начал:

— Все вы знаете, как мы жили многие тысячелетия: учились, трудились, изобретали, совершенствовали то, чем пользовались, воспитывали детей, дружили с животными, которых так много на лугах в нашей стране. Но никогда мы не судили о том, как живёт другой борей, как устроил жизнь своей семьи и как ведут себя его дети. Незачем было — мы все были открыты друг другу и честны. Ибо такова наша природа.

Но приехали чужие. Не потому чужие, что из другой страны, а потому, что у них другие нравы. Всех тех из бореев, с кем они общались более-менее долго, они научили сплетням, зависти, осуждению, жадности — хотя наши богатства нисколько не уменьшились и все по-прежнему обеспечены всем, что им потребно…

И тогда началось затемнение Неба. И сегодня оно привело к тому, что нам приходится ждать такого мощного похолодания, что я предвижу на месте Родины нашей появление ледника. Который установится на многие века. И нам придётся переселяться.

Старейшины получили множество сообщений и всё, мной сказанное, есть вывод из сведенных воедино данных из этих сообщений.

Но виноваты не пришельцы. Виноваты мы. Что приняли их, не удосужившись выяснить, кто они такие и что из себя представляют. Что позволили им у нас остаться. Не предвидя ничего из того, что последовало вскоре. И что привело нас сегодня к катастрофе… А теперь я хочу предоставить слово Вету.

Главный служитель Храма продолжил речь Тулла:

— Я, да и другие служители, уже многие века замечали те изменения, которые всё усиливались из-за пребывания в нашей стране чужеземцев. Не знаю, какую жизнь они ведут, но это плохая жизнь. Не знаю, почему им постоянно не достаёт всего, в чём у них возникает нужда: не думаю, что их земли беднее нашей. Надеюсь, Лар нам что-то объяснит. Но чужеземцы — и я подозреваю, что во всех странах, постоянно между собой воюют. И хотя мы никогда не знали войн, я понимаю, что война — это взаимное убийство и взаимный грабёж. А там, где проливается кровь, не может быть Света. Да вам это известно не хуже, чем мне.

Больше скажу, с тех пор, как чужеземцы стали приходить на наши праздники — а нам в голову не пришло, что они могут это сделать и мы не придумали способа им этого не позволить — Небо стало темнеть так быстро, что за одно столетие потемнело сильнее, чем за предыдущее тысячелетие. И теперь наступает холод. Ведь прежде такого не бывало никогда, чтобы мы не видели Днём солнца. Небо затемняется и солнца просто не видно. Теперь, чувствую, оно будет скрываться всё чаще и чаще. А это означает, что наши урожаи будут куда скуднее. Что у нас могут возникнуть недостачи в чём-то… Что с этим делать, я не знаю.

Единственное, чем я могу вас всех обрадовать, это весть о том, что в день Праздника Середины Дня нам всё разъяснит Посланец, о котором мы давно просим. Его появление — радость, вот только речи его, вполне вероятно, огорчат нас ужасно. Ибо ничего доброго в этих речах для нас не будет. Такой я делаю вывод и такое предположение.

Уступаю место Лару.

— Как всем вам известно, я возглавляю управление по наблюдениям за жизнью общества. Нажисты мы. Или, по иноземному пониманию, политики. Но как нас не назови, делаем мы это уже второе тысячелетие. С тех пор, как мелькнула в Небе первая дымка. И мы всё это время собирали различные данные, писали летописи и делали какие-то выводы.

Нынешние внушают мне глубокую печаль.

Не хотелось бы печалить и вас, но больше об этом молчать нет смысла. Раньше казалось, что всё, как мы привыкли, само рассосётся. Но оно не только не рассасывается, но ухудшается постоянно.

Немного я уже рассказал вчера, сейчас приведу более полную и ясную картину. Мы сообщили всё это, — добавлю, — Совету Старейшин, так что итоговая картина (ибо я не сомневаясь, что у других научных отделов сведения примерно столь же грустные), не порадует никого.

Первое затемнение случилось не тогда, когда мы приняли у себя первого «гостя». А когда в той дальней стране, откуда он прибыл, приняли решение отправить его к нам. И это затемнение должно было нас насторожить. Но мы настолько привыкли к постоянному благополучию и полному довольству, что ни на миг не насторожились.

Мы не только приняли этого пришельца издалека, но даже никто не задался простейшими вопросами: откуда о нас узнали в его стране, ведь между нами — тысячи вёрст расстояния, что им у нас понадобилось, как рискнул посланный теми правителями отправиться в столь дальний путь, каковы истинные его цели.

Мы настолько безхитростны, так что ни о каком коварстве и злоумышлении даже мысли ни у кого не появилось. Единственное чувство, которое мы все испытали — удивление.

К сожалению, никто из нас, включая руководимых мной учёных, не удосужился порасспрашивать пришельца о его стране. И не расспрашивали многих, последовавших за ним. И тем более — торговцев.

Начали мы задавать им вопросы только спустя несколько столетий. И то лишь потому, что они стали появляться на наших Праздниках.

Эти опрашивания многим из нас казались пустой тратой времени, но, в итоге, многочисленные ответы прибывших из разных стран позволили составить общую картину отношения к нам жителей тех дальних стран, которые решили засылать к нам своих представителей.

Хотите знать, как она выглядит? Ничего хорошего я вам сообщить не могу, к сожалению.

Я уже говорил вчера и сегодня повторяю: главное в их, к нашему народу, отношении — презрение. Ещё недавно я и сам этого слова не знал. И что оно обозначает — тоже. Сейчас объясню. Они считают нас полными и неизлечимыми глупцами, которые незаслуженно владеют несметными богатствами. А коли мы глупцы, то богатства у нас следует отнять. И они отнимают — привозя нам совершенно нам не нужное, которое мы благородно у них принимаем, отдавая им взамен что-то своё.

Поскольку никогда мы не имели денег — при полном довольстве они были нам совершенно без надобности — то, полагаю, а это моё предположение подтверждается многими донесениями наших дипломатов — что мы давали им сто мер отборного зерна за одно сорное семечко. Причём семечко нам совершенно не нужное.

Конечно же, в их глазах мы — не щедрые хозяева, а настоящие глупцы. Которых им их бог велел грабить без пощады. У них, кажется, совсем другой, чем у нас, бог. — Это замечание Лар произнёс, словно самому себе не веря, недоумевая, не понимая, откуда у пришельцев мог взяться другой бог, если есть только Он.

— На этом их определении нас как глупцов и строится всё остальное. Они, с каждой новой волной, задерживались у нас всё дольше и дольше, пытаясь выяснить, чем ещё мы богаты. А поскольку мы богаты всем, что нам потребно, то и это они захотели у нас отнять. А как это сделать? Всеми теми приёмами, к коим они привычны, а мы нет.

Кто из вас знает, что такое зависть? — Лар обвёл глазами всех присутствующих, но ответа не дождался. — Я так и знал, что вам всем это чувство неизвестно. Это постоянное озлобление на другого, у кого есть то, чего лишён тот, кто завидует. И постоянное желание это у обладателя отобрать. Любыми средствами.

Вы, догадываюсь, не знаете также, что такое озлобление? Это осознание себя в чём-то обделённым и на этом осознании развитое до полного затмения разума отрицание человека, обладающего желаемым, и желание ему всяких неприятностей. Вплоть до смерти.

У каждого из нас было всё. И мы не знали ни зависти, ни озлобления. Пришельцы же, как теперь понятно, в чем-нибудь обделены. А многие — во всём. У них нет домов, друзей, возможности заниматься тем, к чему лежит душа и куда влекут таланты, нет друзей, любви — да всего нет.

И они отправились в очень дальнюю дорогу, чтобы добыть себе всё, чего у них нет. И способ они знали только один — отнять у нас. Любым способом, включая обман. Обман, это когда вам дают одно неизвестное семечко и убеждают вас, что оно равно ста мерам отборного зерна. А поскольку вы хорошо воспитаны и об обмане не имеете никакого понятия, то вы эти сто мер зерна отдаёте. Хотя семечко вам совершенно без надобности. Просто долг гостеприимства.

Многое ещё подобное они сюда принесли. Такое, о чём и говорить не хочется. Подлость, коварство, осуждение, готовность убивать, уверение, что животные опасны! И тому подобные безумные убеждения.

Не буду сожалеть, что мы не прогнали самого первого и последующих прибывших, поздно теперь сожалеть.

Скажу только, что положение наше теперь настолько опасное, — как в связи с иноземцами, так и в связи с наступающим похолоданием, что я даже упавшего с дерева листа не доверил бы никому, кто не борей.

Понимаете меня?

Глухой стон вырвался одновременно у всех: как тут не понять!

— Поскольку полные сведения от всех учёных есть у нашего Правителя, лучше, полагаю, продолжить ему. Если в том есть нужда. Но мне кажется, что лучше бы нам понять, что дальше может быть только хуже, а потому необходимо всем нам внести предложения, что мы можем сделать вот прямо сейчас для спасения нашего народа и нашей страны.

Лар вернулся на своё место и сел.

Тулл вставать не торопился, давая время желающим, если таковые найдутся, высказаться. Но желающих не нашлось.

— На сегодняшний день положение действительно сложное. Я вчера уже говорил, а сегодня ещё повторю для тех, кто вчера на Совете не был, что теперь мы поставлены не только перед необходимостью переселения, но и перед нуждой, просто-таки немедленно, завести у себя две армии — для внешних врагов и для внутренних расследований. Поскольку зараженных чужим духом бореев, как оказалось, по сведенным данным, слишком много, чтобы этим было можно пренебречь.

Также нам нужно отобрать желающих стать разведчиками: им предстоит обследовать ближние и дальние пространства и отыскать место, куда мы могли бы переселиться. Или несколько мест: нас довольно много, так что найти территорию столь же обширную, как Гиперборея, вряд ли удастся. Кроме того, как уже вчера говорилось, часть наших учёных и всего, что им может понадобиться на несколько веков, нам нужно будет переселить под землю. Только так они смогут спастись от холодов. И сберечь наши науки и всё то ценное, чего мы не сможем забрать с собой.

Всё это следует сделать буквально сегодня. И видится мне, что лучше было бы нам это всё сделать ещё вчера. Но вчера мы были всё ещё слишком беспечными и эта беспечность довела нас до того положения, в котором мы оказались сегодня.

Тут поднялся Рен, учёный, возглавлявший отдел по изучению растений и животных, в обиходе ражист:

— Правитель, объясни мне, будь добр, что тут толковалось об опасности животных. Это как понимать? — недоумение Рена разделяли все, ибо история бореев не запомнила ни единого случая каких бы то ни было проявлений недоброжелательства со стороны тех, кого пришельцы называли животными. Бореи же их называли просто Иными. Живущими в иных условиях и мыслящих на другом языке.

— Это для нас они — добрые соседи, ибо за все прошедшие тысячелетия мы ни разу не обидели друг друга. Пришельцы, между тем, убеждены в другом: каждый Иной — опасен и должен быть убит.

— Что это означает — опасен? В чём это проявляется?

— Из данных, представленных Ларом и его отделом, приходится сделать вывод, что кто-то из них напал на другого и оба в этом поединке погибли. Или были сильно ранены. И сочли друг друга опасными. Способными напасть и убить. Как раз тебе и следовало бы знать об этом.

— Но я не знаю! Сами Иные мне ни о чём подобном никогда не говорили, а я ни о чём подобном не спрашивал, ибо такая несуразица мне в голову не пришла ни разу.

— Теперь надо спросить. И узнать достоверно, что же случилось. Задай им любые вопросы и получи на них ответы.

— Не уверен, что наши Иные знают об этом хоть что-нибудь. Но если нечто подобное было, они узнают и расскажут мне. Может, потому и не рассказывали, что я не спрашивал. Да и никто из нас. Нам это просто в голову не пришло.

— Спроси. И на следующем совещании всем нам расскажи.

Рен кивнул — естественно!

Тулл продолжил:

— Я своим помощникам уже велел составить толковый словарь тех новых для нас понятий, которые принесли пришельцы. И даже нескольких зараженных мы выявили. Пока они у нас в доме отдыха, с ними работают исследователи слова и другие учёные. Нам ведь надо придумать, как их в нормальное состояние вернуть.

Прошу вас всех просмотреть своих подчинённых, друзей, знакомых и особенно — их семьи. При выявлении каких-либо отклонений просите их отправиться к лекарю Арсу в дом отдыха и подробно рассказать, в каком они состоянии находятся.

А заодно подберите всех исследователей, самых любознательных — в разведчики, самых сильных — в армию, самых умных и добросовестных — во внутреннее войско. Изобретательных — на разработку и изготовление всех видов оружия и защиты. Рукодельных — готовить форму. Музыкантам поручить написать подходящую для армии музыку. И песни.

Нора и его отдел, а также всех, кто обладает знаниями о наших подземных выработках, прошу объединиться и продумать, как там устроить тех, кого мы оставим здесь. Им должно быть предоставлено всё, что у них было до того, как они спустятся под землю, чтобы больше никогда не увидеть солнца. Но всё-таки нужно придумать что-то, чем они могли бы пробиться наверх сквозь ледник. И тёплую одежду. Понимаете? Всё, что им может понадобиться. Даже если они ни разу им не воспользуются.

Нор, возглавлявший отдел исследований недр и подземных выработок, кивнул.

— Есть ли у кого-нибудь какие-то предложения? Потому что положение наше такое, с каким прежде никогда мы не сталкивались. Я ещё раз перечитаю все записи и попробую ещё раз всё осознать. Да, если есть у кого-то ещё сведения и замечания, присылайте. В любое время. Всё, что сочтёте нужным и важным.

И прошу всех неустанно думать над всем этим. И ещё — вскоре мы все должны будем собраться в Храме. Соберёмся и вместе с Ветом снова будем просить Его прислать нам кого-то, кто бы всё нам разъяснил и помог разрешить это невыносимое положение.

Закончилась наша хорошая жизнь. Что нас ожидает в ближайшие века — боюсь даже и подумать.