Неточные совпадения
«Что-то с ним особенное, — подумала графиня Нордстон, вглядываясь в его строгое, серьезное лицо, — что-то он
не втягивается в свои рассуждения. Но я уж выведу его. Ужасно
люблю сделать его
дураком пред Кити, и сделаю».
Не любишь ты меня, естественное дело:
С другими я и так и сяк,
С тобою говорю несмело,
Я жалок, я смешон, я неуч, я
дурак.
«
Не дурак же он,
не слепой!..» «За что-нибудь
любила она его…
— Фу,
дурак! Поди сюда, поцелуй меня, дуру! — проговорила она вдруг, плача и смеясь, — и
не смей,
не смей никогда мне это повторить… А я тебя
люблю и всю жизнь
любила…
дурака.
— А! и ты иногда страдаешь, что мысль
не пошла в слова! Это благородное страдание, мой друг, и дается лишь избранным;
дурак всегда доволен тем, что сказал, и к тому же всегда выскажет больше, чем нужно; про запас они
любят.
Я тотчас их начал мирить, сходил к жильцу, очень грубому, рябому
дураку, чрезвычайно самолюбивому чиновнику, служившему в одном банке, Червякову, которого я очень сам
не любил, но с которым жил, однако же, ладно, потому что имел низость часто подтрунивать вместе с ним над Петром Ипполитовичем.
— А почем я знаю, про какого? Теперь у них до вечера крику будет. Я
люблю расшевелить
дураков во всех слоях общества. Вот и еще стоит олух, вот этот мужик. Заметь себе, говорят: «Ничего нет глупее глупого француза», но и русская физиономия выдает себя. Ну
не написано ль у этого на лице, что он
дурак, вот у этого мужика, а?
Понимаешь ли ты, что если я
люблю этого человека, а ты требуешь, чтоб я дал ему пощечину, которая и по — моему и по — твоему вздор, пустяки, — понимаешь ли, что если ты требуешь этого, я считаю тебя
дураком и низким человеком, а если ты заставляешь меня сделать это, я убью тебя или себя, смотря по тому, чья жизнь менее нужна, — убью тебя или себя, а
не сделаю этого?
А я-то, старый
дурак,
не нагляжусь, бывало,
не нарадуюсь; уж я ли
не любил моей Дуни, я ль
не лелеял моего дитяти; уж ей ли
не было житье?
Или вы думаете, что после взятия Бастилии, после террора, после войны и голода, после короля-мещанина и мещанской республики я поверю вам, что Ромео
не имел прав
любить Джульетту за то, что старые
дураки Монтекки и Капулетти длили вековую ссору и что я ни в тридцать, ни в сорок лет
не могу выбрать себе подруги без позволения отца, что изменившую женщину нужно казнить, позорить?
«
Не любит она меня, — думал про себя, повеся голову, кузнец. — Ей все игрушки; а я стою перед нею как
дурак и очей
не свожу с нее. И все бы стоял перед нею, и век бы
не сводил с нее очей! Чудная девка! чего бы я
не дал, чтобы узнать, что у нее на сердце, кого она
любит! Но нет, ей и нужды нет ни до кого. Она любуется сама собою; мучит меня, бедного; а я за грустью
не вижу света; а я ее так
люблю, как ни один человек на свете
не любил и
не будет никогда
любить».
— Он — ничего.
Дураку ни ног, ни рук
не надо, он и глупостью своей сытно кормится. Глупого всякий
любит, глупость безобидна. Сказано: и дьяк и повытчик, коли
дурак — так
не обидчик…
— Все это правда, Родион Потапыч, но
не всякую правду можно говорить. Особенно
не любят ее виноватые люди. Я понимаю вас, как никто другой, и все-таки должен сказать одно: ссориться нам с Ониковым
не приходится пока. Он нам может очень повредить… Понимаете?.. Можно ссориться с умным человеком, а
не с
дураком…
Тогда как я еще очень хорошо помню наших дядей и отцов, которые, если б сравнить их с нами, показались бы атлетами, были и выпить и покутить
не дураки, а между тем эти люди, потому только, что нюхнули романтизма, умели и
не стыдились
любить женщин, по десятку лет
не видавшись с ними и поддерживая чувство одной только перепиской.
Из этих намеков мужа и Егора Егорыча Миропа Дмитриевна хорошо поняла, что она поймана с поличным, и ею овладело вовсе
не раскаяние, которое ей предлагали, а злость несказуемая и неописуемая на своего супруга; в ее голове быстро промелькнули
не мысли, нет, а скорее ощущение мыслей: «Этот
дурак, то есть Аггей Никитич, говорит, что
любит меня, а между тем разблаговещивает всем, что я что-то такое
не по его сделала, тогда как я сделала это для его же,
дурака, пользы, чтобы придать ему вес перед его подчиненными!» Повторяемый столь часто в мыслях эпитет мужу:
дурак и
дурак — свидетельствовал, что Миропа Дмитриевна окончательно убедилась в недальности Аггея Никитича, но, как бы там ни было, по чувству самосохранения она прежде всего хотела вывернуться из того, что ставят ей в обвинение.
— Чего наговорил? Перед
дураком шапки
не снимают, известно. Чего ж он от ланцета кричит?
Любил медок,
люби и холодок, терпи, значит.
— Видал, как бабов забижают! То-то вот! И сырое полено долго поджигать — загорится!
Не люблю я этого, братаня,
не уважаю. И родись я бабой — утопился бы в черном омуте, вот тебе Христос святой порукой!.. И так воли нет никому, а тут еще — зажигают! Скопцы-то, я те скажу,
не дурак народ. Про скопцов — слыхал? Умный народ, очень правильно догадался: напрочь все мелкие вещи, да и служи богу, чисто…
— Я как привёл его тогда к ней — по глазам её, по усмешке понял, что
дурака играю. Ожгло. После она спрашивает меня, как ты: «
Не боишься?» — «Нет», мол. «А
не жалеешь?» Как сознаться, что и жалею и боюсь? Она будто рассердилась: «Никогда, говорит, ты меня честно
не любил! Да». Конечно — врала, глаза прикрыть мне старалась!
В груди у меня словно оборвалось что-то.
Не смея, с одной стороны, предполагать, чтобы господин вице-губернатор отважился, без достаточного основания, обзывать
дураком того, кого он еще накануне честил вашим превосходительством, а с другой стороны, зная, что он
любил иногда пошутить (терпеть
не могу этих шуток, в которых нельзя понять, шутка ли это или испытание!), я принял его слова со свойственною мне осмотрительностью.
— Так разве прощаются?
Дурак,
дурак! — заговорил он. — Эх-ма, какой народ стал! Компанию водили, водили год целый: прощай, да и ушел. Ведь я тебя
люблю, я тебя как жалею! Такой ты горький, все один, все один. Нелюбимый ты какой-то! Другой раз
не сплю, подумаю о тебе, так-то жалею. Как песня поется...
— Я вообще
не понимаю, за что меня так
любят женщины, — хвастался он. — А чухонец-то в каких
дураках остался…
— И
не люблю, — сказал Илья твёрдо. — Кого
любить? за что? Какие мне дары людьми подарены?.. Каждый за своим куском хлеба хочет на чужой шее доехать, а туда же говорят:
люби меня, уважай меня! Нашли
дурака! Уважь меня — я тебя тоже уважу. Подай мне мою долю, я, может, тебя полюблю тогда! Все одинаково жрать хотят…
Белогубов. Что бы я был? Дурак-с! А теперь член общества, все уважают, по городу идешь, все купцы кланяются, в гости позовут,
не знают, где посадить, жена меня
любит. А то за что бы ей любить-то меня,
дурака? Василий! Нет ли у вас конфект каких дорогих?
— Молчи уж! — грубо крикнул на нее старик. — Даже того
не видишь, что из каждого человека явно наружу прет… Как могут быть все счастливы и равны, если каждый хочет выше другого быть? Даже нищий свою гордость имеет и пред другими чем-нибудь всегда хвастается… Мал ребенок — и тот хочет первым в товарищах быть… И никогда человек человеку
не уступит —
дураки только это думают… У каждого — душа своя… только тех, кто души своей
не любит, можно обтесать под одну мерку… Эх ты!.. Начиталась, нажралась дряни…
Телятев. Совершенная правда, что
не стою; но разве
любят только тех, которые стоят? Что ж бы я был за
дурак, если бы стал отказываться от вашей любви и читать вам мораль? Извините, учить вас морали я никак
не возьмусь, это мне и
не по способностям, и совсем
не в моих правилах. По-моему, чем в женщине меньше нравственности, тем лучше.
— Муж мой
дурак и подлец, — хватила Домна Осиповна откровенно, — вы одни только понимаете, можете, если только захотите, пособить мне!.. Любви между нами
не может быть, — вы, конечно, меня
не любите больше, да и я вас
не люблю; впрочем, я уж и никого
не люблю!..
— Будет,
не люблю, — сказал он и прибавил, обращаясь к капралу: — Раскуйте этого
дурака дьячка, а с игуменом я свой разговор буду иметь.
Он
не любил соколиной охоты,
не любил проводить целые дни, забавляясь шутами и
дураками.
«Надо, чтоб тёща скорее переехала к нам, а Алексея — прочь. Наталью приласкать следует. „Гляди, как
любят“. Так ведь это он
не от любови, а от убожества своего в петлю полез. Хорошо, что он идёт в монахи, в людях ему делать нечего. Это — хорошо. Тихон —
дурак, он должен был раньше сказать мне».
Тетерев. Жизнь украшают
дураки.
Дураков — немного. Они всё ищут чего-то, что
не им нужно,
не только им одним… Они
любят выдумывать проспекты всеобщего счастья и тому подобной ерунды. Хотят найти начала и концы всего сущего. Вообще — делают глупости…
Любим Карпыч. Я-то
дурак, да ведь и тебе
не велика честь! Ты меня так возвеличил, в такое звание возвел, что вот я ничего
не украл, а людям в глаза глядеть совестно!
Ничего — она
любила другого, но
не его же, болвана,
любить: он
дурак, решила она и
не хотела оставить его оттого только, что боялась общества и папеньки.
Ольга. Да ведь мы, тетенька,
не слепые. Конечно, обязанность есть наша
любить мужа, так ее исполняешь; а ведь глаза-то на что-нибудь даны. Что невежа и
дурак, а что образованный человек, разобрать-то
не хитрость.
«И неужели, неужели она так его
любит? — ревниво и завистливо думал он, с лихорадочным нетерпением возвращаясь в город. — Она давеча сама сказала, что мать больше
любит… может быть, она его ненавидит, а вовсе
не любит!..» «И что такое „повесится“? Что такое она говорила? Ему,
дураку, повеситься?.. Надо узнать; надо непременно узнать! Надо все как можно скорее решить, — решить окончательно!»
— Все врут:
дураки — по глупости, умные — из хитрости, а Совка говорит правду… она ее говорит…
не для пользы своей… и
не для души… какая там душа? Просто — хочет и говорит. Слышал я — студенты правду
любят… ходил по трактирам, где они пьянствуют… ничего нет, враки это… просто — пьяницы — пьют… да…
— Я? Я погиб от любви к жизни, —
дурак! Я жизнь
любил — а купец ее обирает. Я
не выношу его именно за это — а
не потому, что я дворянин. Я, если хочешь знать,
не дворянин, а бывший человек. Мне теперь наплевать на всё и на всех… и вся жизнь для меня — любовница, которая меня бросила, за что я презираю ее.
—
Любишь кушать
не разжевавши, я тебе говорю! — строго повторил солдат. — Так тебе и скажи: хороший человек или нет? Для меня, вот, всякий человек хорош. Я, брат, из всякой печи хлеб едал. Где бы тебе подавиться, а я и
не поперхнусь!.. Э, что ты себе думаешь: на
дурака напал, что ли?
А то,
дурак, може,
не знаешь, что хоша бы родная мать у тебя была, так бы тебя
не любила, как я тебя
люблю!» — «На том, говорю, мамонька, покорно благодарю».
— Коли так больна и
не любит меня, так зачем же замуж выходила, шла бы в кого влюблена; а я ведь
дурак… я ничего
не понимаю, — говорил он как бы сам с собой.
— Главное, малый, — раздавался в тишине ночи спокойный голос Тиунова, — ты
люби свою способность! Сам ты для себя — вещь неважная, а способность твоя — это миру подарок! Насчет бога — тоже хорошо, конечно! Однако и пословицу помни: бог-то бог, да и сам
не будь плох! А главнейше —
люби! Без любви же человек —
дурак!
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом: ибо Прасковья Осиповна очень
не любила таких прихотей.) «Пусть
дурак ест хлеб; мне же лучше, — подумала про себя супруга, — останется кофию лишняя порция». И бросила один хлеб на стол.
Матрена. И, ягодка! Что ж, он
дурак, что ли? Станет он шлюху бездомовную
любить. Микишка, ведать, малый тоже умный. Он знает, кого
любить. А ты, ягодка,
не сумлевайся.
Не снимем его ни в жизнь. И женить
не станем. А деньжонок ублаготворите, и пусть живет.
— О господи боже мой, чти отца твоего и матерь твою, а ты,
дурак, что? Бессмысленные животные, и те
любят родителей, как же разумному подобию божию
не любить их?
— Ты, братец,
дурак и очень глупо дело повел. Зерно хорошее, и никакой тут ссоры и огласки
не надо; коммерция
любит тайность: товар надо принять, а деньги заплатить.
Тит Титыч. Все они же. И красавица твоя тут же. Так вас,
дураков, и обманывают. А ты рот-то разинул, ты думаешь, тебя так, даром станут
любить, на красоту свою надеешься. Как же
не так. Еще хорошо, что на тысяче помирились, а то заломили было три.
—
Не дурак — вы, слава богу, имеете голову на плечах, — а слишком скоропалительны, голубчик. Вы
не сердитесь: я,
любя вас, это вам говорю.
— Я тебя, старый
дурак, спрашиваю, она рассекла тебе губу или
не она? — крикнул барон и ударил кулаком по траве. — Дочь страдает из-за него, а он шутит!
Не люблю шутов!
— Нет-с; умные
дураки этого
не делали, умные
дураки, которых я
люблю, на такие вздоры
не попадались, а это мог сделать глупый умник, но я с этим ассортиментом мало знаком, а, впрочем, вот поразглядим его!
— Почему же нет? Брат мой разве
не женился по принципу,
не любя женщину, для того только, чтобы «освободить ее от тягости отцовской власти», — сказала Лариса, надуто продекламировав последние шесть слов. Надеюсь, это мог сделать только «умный
дурак», которых вы так
любите.
— Сашка! Я давно уже тебя
люблю, только стеснялся сказать. Вижу, идешь ты по коридору, даже
не смотришь на меня… Господи! — думаю. — За что? Уж я ли к нему… Друг мой дорогой! И с удивлением слушал самого себя. Говорят, — что у трезвого на уме, то у пьяного на языке; неужели я, правда, так
люблю этого длинного
дурака? Как же я этого раньше сам
не замечал? А в душе все время было торжествование и радость от того, что мне сказал Шлепянов.