Неточные совпадения
― Я только знаю, ― сказал Левин, ― что я
не видал лучше воспитанных
детей, чем ваши, и
не желал бы
детей лучше ваших.
— Да, но ты
не забудь, чтò ты и чтò я… И кроме того, — прибавила Анна, несмотря на богатство своих доводов и на бедность доводов Долли, как будто всё-таки сознаваясь, что это нехорошо, — ты
не забудь главное, что я теперь нахожусь
не в том положении, как ты. Для тебя вопрос:
желаешь ли ты
не иметь более
детей, а для меня:
желаю ли иметь я их. И это большая разница. Понимаешь, что я
не могу этого
желать в моем положении.
Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь всё погибло. Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и слышал чей-то никогда неслыханный им визг, рев, и он знал, что это кричало то, что было прежде Кити. Уже
ребенка он давно
не желал. Он теперь ненавидел этого
ребенка. Он даже
не желал теперь ее жизни, он
желал только прекращения этих ужасных страданий.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я
не советую вам делать этого. Разве я
не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для
ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама
не должна
желать этого. Нет, я
не колеблясь
не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
— Какие
дети! Год целый
не понимал ничего, да и стыдился, — отвечал старик. — Ну, сено! Чай настоящий! — повторил он,
желая переменить разговор.
— Ты говоришь, что это нехорошо? Но надо рассудить, — продолжала она. — Ты забываешь мое положение. Как я могу
желать детей? Я
не говорю про страдания, я их
не боюсь. Подумай, кто будут мои
дети? Несчастные
дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения.
Можете себе представить, mon cousin, — продолжала она, обращаясь исключительно к папа, потому что бабушка, нисколько
не интересуясь
детьми княгини, а
желая похвастаться своими внуками, с тщательностию достала мои стихи из-под коробочки и стала их развертывать, — можете себе представить, mon cousin, что он сделал на днях…
«Почему у нее нет
детей? Она вовсе
не похожа на женщину, чувство которой подавлено разумом, да и — существуют ли такие?
Не желает портить фигуру, пасует перед страхом боли? Говорит она своеобразно, но это еще
не значит, что она так же и думает. Можно сказать, что она
не похожа ни на одну из женщин, знакомых мне».
Но пока им
не растолковано и особенно
не доказано, что им хотят добра, а
не зла, они боятся перемен, хотя и
желают,
не доверяют чужим и ведут себя, как
дети.
— Если вы
желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного
не находит. Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
В августе 1850 года,
желая оставить Швейцарию, моя мать потребовала залог, но цюрихская полиция его
не отдала; она хотела прежде узнать о действительном отъезде
ребенка из кантона.
Бывали случаи, что
дитя утром умирало на руках нищей, и она,
не желая потерять день, ходила с ним до ночи за подаянием.
— Ты меня
не любишь, Илья Фирсыч, — говорила Харитина, краснея и опуская глаза; она, кажется, никогда еще
не была такою красивой, как сейчас. — Все
желают детей, а ты
не хочешь.
— Да, о ней я думал в этом случае
не менее, чем о нем, — говорил старик сурово. — Подумай, ведь она еще
ребенок,
не знающий жизни! Я
не хочу верить, что ты
желала бы воспользоваться неведением
ребенка.
Ив. Ив. радуется успехам по службе некоторых из его лицейских друзей и
желает им всего радостного. Его поразило сильно известие о смерти Семена Семеновича. Вы же слова
не говорите о вдове его и
детях. Участь их беспокоит Ив. Ив., и вы, верно, напишете что-нибудь об них.
Мать отвечала, что она
желала бы занять гостиную, но боится, чтоб
не было беспокойно сестрице от такого близкого соседства с маленькими
детьми.
На этой штуке старик Захаревский вздумал испытать Вихрова, чтобы окончательно убедиться, любит он выпить или нет. По многолетней своей опытности Ардальон Васильевич убедился, что в их местах, между дворянством и чиновничеством, главный порок пьянство, и
желал, по преимуществу,
не видеть его в
детях своих и в зяте, какого бог ему пошлет.
Сказывал старый камердинер его, Платон, что у покойного старая пассия в Москве жила и от оной, будто бы,
дети, но она, по закону, никакого притязания к имению покойного иметь
не может, мы же, по христианскому обычаю, от всего сердца грех ей прощаем и даже
не желаем знать, какой от этого греха плод был!
— И ежели родители что
желают, то
дети должны повиноваться и
не фантазировать! — продолжала Машенька,
не слушая меня, — да, есть такие правила! есть! И правительству эти правила известны, и всем, и никому эти правила пощады
не дадут —
не только
детям… непочтительным, но и потаковщикам их.
Хоть Марье Петровне до всего этого было очень мало дела, потому что она и
не желала, чтоб
дети у ней в доме чем-нибудь распоряжались, однако она и на конюшне, бывало, вспомнит, что вот «Сенька-фатюй» теперь перед зеркалом гримасы строит, и даже передернет ее всю при этом воспоминанье.
Ведь вы на себя посмотрите, ведь уж вы
не ребенок,
не маленькая девочка, ведь вам уже пятнадцать лет!» И тут, вероятно,
желая поверить, справедливо ли то, что я уж
не маленькая, он взглянул на меня и покраснел до ушей.
Анфиса Ивановна тоже
не желали такую партию для
дитяти своего упустить, и начали меня попрекать всем-с: даже куски, которые я в пять лет съела, и те, кажется, пересчитали!
В Берлине можно купить одеяло, но
не такое, чтоб им покрывать постель днем; можно купить резиновый мячик, но лишь для
детей небогатых родителей; наконец, в Берлине можно купить колбасу, но
не такую, чтоб потчевать ею людей, которым
желаешь добра, а такую, чтоб съесть ее от нужды одному, при запертых дверях, съесть, и когда желудочные боли утихнут, то позабыть.
Тогда Эмиль, мгновенно и легко краснея, как это обыкновенно случается с балованными
детьми, — обратился к сестре и сказал ей, что если она
желает занять гостя, то ничего она
не может придумать лучшего, как прочесть ему одну из комедиек Мальца, которые она так хорошо читает.
—
Не то что
не пущу, — продолжал Дмитрий, вставая с места и начиная ходить по комнате,
не глядя на меня, — а
не советую ему и
не желаю, чтоб он ехал. Он
не ребенок теперь, и ежели хочет, то может один, без вас ехать. А тебе это должно быть стыдно, Дубков; что ты делаешь нехорошо, так хочешь, чтоб и другие то же делали.
Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение было выше сил ее, тем более, что тут уж являлся вопрос о
детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны были все погибнуть, а между тем Людмила
не переставала любить Ченцова и верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов
не только что
не появлялся к ним более, но даже
не пытался прислать письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько писем, которые Юлия Матвеевна,
не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и,
не читав, рвала их.
Конечно, Софья Николавна и еще более Алексей Степаныч
желали иметь сына; но когда мать прижала к сердцу свое
дитя, для нее уже
не существовало разницы между сыном и дочерью.
«Я принял решение, от которого должна зависеть участь всей моей жизни. Я выхожу из университета, чтоб посвятить себя жизни в деревне, потому что чувствую, что рожден для нее. Ради Бога, милая тётушка,
не смейтесь надо мной. Вы скажете, что я молод; может-быть, точно я еще
ребенок, но это
не мешает мне чувствовать мое призвание,
желать делать добро и любить его.
Вечером, возвращаясь домой, Илья входил на двор с важным видом человека, который хорошо поработал,
желает отдохнуть и совсем
не имеет времени заниматься пустяками, как все другие мальчишки и девчонки. Всем
детям он внушал почтение к себе солидной осанкой и мешком за плечами, в котором всегда лежали разные интересные штуки…
—
Не комплименты,
не комплименты
желаю вам говорить, — подхватил барон, — а позволяю себе прямо предложить вам быть главной начальницей моего заведения; содержание по этой службе: квартира очень приличная, отопление, освещение, стол, если вы пожелаете его иметь, вместе с
детьми, и, наконец, тысяча двести рублей жалованья.
Елена начинала приходить почти в бешенство, слушая полковника, и готова была чем угодно поклясться, что он
желает дать такое воспитание дочерям с единственною целью запрятать их потом в монастырь, чтобы только
не давать им приданого. Принять у него место она находила совершенно невозможным для себя, тем более, что сказать ему, например, о своем незаконнорожденном
ребенке было бы просто глупостью с ее стороны.
Отец его — помещик, сосед моего отца. Он — отец — разорился, и
дети — три было мальчика — все устроились; один только, меньшой этот, отдан был к своей крестной матери в Париж. Там его отдали в консерваторию, потому что был талант к музыке, и он вышел оттуда скрипачом и играл в концертах. Человек он был… — Очевидно,
желая сказать что-то дурное про него, он воздержался и быстро сказал: — Ну, уж там я
не знаю, как он жил, знаю только, что в этот год он явился в Россию и явился ко мне.
Свояченица уезжает ни с чем. Я смело сказал, говоря с ней, что
не сделаю первого шага, но как она уехала, и я вышел и увидел
детей жалких, испуганных, я уже готов делать первый шаг. И рад бы его сделать, но
не знаю как. Опять хожу, курю, выпиваю за завтраком водки и вина и достигаю того, чего бессознательно
желаю:
не вижу глупости, подлости своего положения.
Лидия. Скажите! Стыдно? Я теперь решилась называть стыдом только бедность, все остальное для меня
не стыдно. Маman, мы с вами женщины, у нас нет средств жить даже порядочно; а вы
желаете жить роскошно, как же вы можете требовать от меня стыда! Нет, уж вам поневоле придется смотреть кой на что сквозь пальцы. Такова участь всех матерей, которые воспитывают
детей в роскоши и оставляют их без денег.
— Мы живем в наших
детях, князь, — с высоким чувством отвечала Марья Александровна. — У меня тоже есть свой ангел-хранитель! И это она, моя дочь, подруга моих мыслей, моего сердца, князь! Она отвергла уже семь предложений,
не желая расставаться со мною.
Сначала она уверяла меня, что это так, что это ничего
не значит; но скоро в ее разговорах со мной я начал слышать, как сокрушается она о том, что мне
не у кого учиться, как необходимо ученье мальчику; что она лучше
желает умереть, нежели видеть
детей своих вырастающих невеждами; что мужчине надобно служить, а для службы необходимо учиться…
Народ, столпившийся перед монастырем, был из ближней деревни, лежащей под горой; беспрестанно приходили новые помощники, беспрестанно частные возгласы сливались более и более в один общий гул, в один продолжительный, величественный рев, подобный беспрерывному грому в душную летнюю ночь… картина была ужасная, отвратительная… но взор хладнокровного наблюдателя мог бы ею насытиться вполне; тут он понял бы, что такое народ: камень, висящий на полугоре, который может быть сдвинут усилием
ребенка,
не несмотря на то сокрушает все, что ни встретит в своем безотчетном стремлении… тут он увидал бы, как мелкие самолюбивые страсти получают вес и силу оттого, что становятся общими; как народ, невежественный и
не чувствующий себя, хочет увериться в истине своей минутной, поддельной власти, угрожая всему, что прежде он уважал или чего боялся, подобно
ребенку, который говорит неблагопристойности,
желая доказать этим, что он взрослый мужчина!
Не то удивляясь,
не то одобряя действия полиции, которая устроила все так хорошо, министр покачал головою и хмуро улыбнулся толстыми темными губами; и с тою же улыбкой, покорно,
не желая и в дальнейшем мешать полиции, быстро собрался и уехал ночевать в чей-то чужой гостеприимный дворец. Также увезены были из опасного дома, около которого соберутся завтра бомбометатели, его жена и двое
детей.
— Нам
не нужно революций, — прибавлял Гаврило Степаныч, — мы только
не желаем переплачивать кулакам процент на процент на предметах первой необходимости, на пище и одежде; хотим обеспечить себе производительный труд, вырвав его из рук подрядчиков; стремимся застраховать себя на случай несчастья и дать
детям такое воспитание, которое вместе с ремеслом вселило бы в них любовь к знанию.
Я знала, что он любит меня, — как
ребенка или как женщину, я еще
не спрашивала себя; я дорожила этою любовью, и, чувствуя, что он считает меня самою лучшею девушкою в мире, я
не могла
не желать, чтоб этот обман оставался в нем.
— Да, она любит и понимает. Если после моей смерти ей достанется сад и она будет хозяйкой, то, конечно, лучшего и
желать нельзя. Ну, а если,
не дай бог, она выйдет замуж? — зашептал Егор Семеныч и испуганно посмотрел на Коврина. — То-то вот и есть! Выйдет замуж, пойдут
дети, тут уже о саде некогда думать. Я чего боюсь главным образом: выйдет за какого-нибудь молодца, а тот сжадничает и сдаст сад в аренду торговкам, и все пойдет к черту в первый же год! В нашем деле бабы — бич божий!
Во-первых, заискивали во мне вы, а
не я в вас; во-вторых, в самый день сватовства я объяснил, что
желаю видеть в жене только семьянинку, и вы поклялись быть такой; я, сорокапятилетний простак, поверил, потому что и вам уже было за двадцать пять; в женихах вы
не зарылись; кроме того, я знал, что вы
не должны быть избалованы, так как жили у вашего отца в положении какой-то гувернантки за его боковыми
детьми, а сверх того вы и сами вначале показывали ко мне большую привязанность; но какие же теперь всего этого последствия?
Советник. Да разве
дети могут
желать того, чего
не хотят родители? Ведаешь ли ты, что отец и
дети должны думать одинаково? Я
не говорю о нынешних временах: ныне все пошло новое, а в мое время, когда отец виноват бывал, тогда дерут сына; а когда сын виноват, тогда отец за него отвечает; вот как в старину бывало.
Этот взрослый человек, казалось, унимал
ребенка и очень
не желал, чтобы плач слышали, но шумел больше его.
— Я жила с матушкой и с сестрой с замужней; а после матушка на меня прогневалась, да и сестре тесно стало: у них
детей много; я и переехала. Я всегда надеялась на Якова Иваныча и ничего
не желала, как только его видеть, а они со мной завсегда были ласковы — спросите хоть Елисея Тимофеича.
Марья Виссарионовна рассказывала какую-то длинную историю про одну свою родственницу, которой предстояла прекрасная партия и которую она сначала
не хотела принять, но потом,
желая исполнить волю родителей, вышла, и теперь счастливы так, как никто; что, наконец,
дети, которые слушаются своих родителей, бывают всегда благополучнее тех, которые делают по-своему.
— По искреннему желанию добра Лидии Николаевне? Да чем же вы, господа, после этого меня считаете? Неужели же я менее Леонида и вас
желаю счастия моей дочери, или я так глупа, что ничего
не могу обсудить? Никто из моих
детей не может меня обвинить, чтобы я для благополучия их
не забывала самой себя, — проговорила Марья Виссарионовна с важностию.
Так как у ней
ребенок есть… барин
не желает, чтобы он куда отлучен был от него… и кто теперь, выходит, окромя матери, может быть приставлен к своему
дитю, и каким же манером ему брать ее с собой, — невозможно-с!
Прохор Прохорыч (подходя к ее руке).Я никогда ничего, тетушка, видит бог, никогда ничего
не замышлял. Конечно, как отец семейства,
желал бы что-нибудь приобресть… и мои
дети, тетушка, тоже ваши внуки: если
не для меня, так для царя небесного вам бы следовало пощадить сирот… (Подходит к руке Соломониды Платоновны.)
Впрочем, следуя духу времени, начинавшему пробиваться до границ таких губерний, где зимой частехонько замерзает ртуть, Болдухины
желали доставить воспитание своим
детям и для того
не жалели денег.