Неточные совпадения
Если в Москве губернатор Дубасов приказывает «истреблять бунтовщиков
силою оружия, потому что судить тысячи людей невозможно», если в Петербурге Трепов командует «холостых залпов
не давать, патронов
не жалеть» — это значит, что правительство объявило войну народу.
Для романа — нужно… другое, а главное — годы времени! Я
не пожалел бы трудов; и на время
не поскупился бы, если б был уверен, что моя
сила — в пере!
— Ну, всё-таки я вам скажу, по мере
сил приносить пользу, всё-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы
не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди,
жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
Ты знаешь, я говорю
не о том, что она была тяжела, — ведь и твоя была для тебя также
не легка, — это зависит от
силы чувства,
не мне теперь
жалеть, что она была тяжела, это значило бы
жалеть, что чувство было сильно, — нет! но зачем у меня против этой
силы не было такой же твердой опоры, как у тебя?
Галактион возмущался, говорил ей дерзости, доводил до слез, а потом начинал
жалеть молча,
не имея
сил проявить свою жалость активно.
Если в отношении к Островскому до сих пор
не было сделано ничего подобного, то нам остается только
пожалеть об этом странном обстоятельстве и постараться поправить его, насколько хватит
сил и уменья.
— Других? Нет, уж извините, Леонид Федорыч, других таких-то вы днем с огнем
не сыщете… Помилуйте, взять хоть тех же ключевлян! Ах, Леонид Федорович, напрасно-с… даже весьма напрасно: ведь это полное разорение.
Сила уходит, капитал, которого и
не нажить… Послушайте меня, старика, опомнитесь. Ведь это похуже крепостного права, ежели уж никакого житья
не стало… По душе надо сделать… Мы наказывали, мы и
жалели при случае. Тоже в каждом своя совесть есть…
— А мое мнение,
не нам с тобой, брат Николай Степанович, быть строгими судьями. Мы с тобой видели, как порывались молодые
силы, как
не могли они отыскать настоящей дороги и как в криворос ударились. Нам с тобой простить наши личные оскорбления да
пожалеть о заблуждениях — вот наше дело.
Это была русская женщина, поэтически восполняющая прелестные типы женщин Бертольда Ауэрбаха. Она
не была второю Женни, и здесь
не место говорить о ней много; но автор, находясь под неотразимым влиянием этого типа, будет очень
жалеть, если у него
не достанет
сил и уменья когда-нибудь в другом месте рассказать, что за лицо была Марья Михайловна Райнер, и напомнить ею один из наших улетающих и всеми позабываемых женских типов.
"Простите меня, милая Ольга Васильевна, — писал Семигоров, — я
не соразмерил
силы охватившего меня чувства с теми последствиями, которые оно должно повлечь за собою. Обдумав происшедшее вчера, я пришел к убеждению, что у меня чересчур холодная и черствая натура для тихих радостей семейной жизни. В ту минуту, когда вы получите это письмо, я уже буду на дороге в Петербург. Простите меня. Надеюсь, что вы и сами
не пожалеете обо мне.
Не правда ли? Скажите: да,
не пожалею. Это меня облегчит".
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в
силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует,
не торопился,
жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
— И подлинно
не жалеешь, — сказал Серебряный,
не в
силах более сдержать своего негодования, — коли все то правда, что про тебя говорят…
Червь зловредный — я вас беспокою?
Раздавите гадину ногою!
Что
жалеть? Приплюсните скорей!
Отчего меня вы
не учили,
Не дали исхода дикой
силе?
Вышел бы из червя — муравей!
Я бы умер, братьев обнимая,
А бродягой старым умирая, —
Призываю мщенье на людей!
Владя, привыкший к розгам, видевший
не раз дома, как отец сек Марту, хоть и
жалел теперь сестру, но думал, что если наказывают, то надо делать это добросовестно, — и потому стегал Марту изо всей своей
силы, аккуратно считая удары.
Это был намек на тот поцелуй, свидетелем которого невольно сделался Пепко. Он по своей испорченности самые чистые движения женской души объяснял какой-нибудь гнусностью, и я
жалел только об одном, что был настолько слаб, что
не имел
силы проломить Пепкину башку. Я мог только краснеть остатками крови и молча скрежетал зубами.
Параша (стараясь освободиться, но
силы ее слабеют). Ах, нет, нет!
Не надо, ничего
не надо! Пусти меня!
Пожалей… Прошу тебя, молю тебя,
пожалей меня. (Почти шопотом). Я
не своя теперь. Я чужая, я Васина… Вася! Вася! (Лишается чувств).
Жалел я, что Офелию дали изящной и хрупкой институтке Струковой, а
не Наталии Агафоновне Лебедевой из типа русских женщин, полных
сил и энергии, из таких, о которых сказал Некрасов...
— Это правда. Только я, господа, об одном
жалею, что я
не писательница. Я бы все
силы мои употребила растолковать женщинам, что все ваши о нас попечения… просто для нас унизительны.
Васса. А вдруг —
жалею? А? Эх ты… Когда муженек мой все пароходы, пристани, дома, все хозяйство — в одну ночь проиграл в карты, — я обрадовалась! Да, верь
не верь, — обрадовалась. Он, поставив на карту последний перстень, — воротил весь проигрыш, да еще с лишком… А потом, ты знаешь, начал он безобразно кутить, и вот я полтора десятка лет везу этот воз, огромное хозяйство наше, детей ради, — везу. Какую
силу истратила я! А дети… вся моя надежда, и оправдание мое — внук.
— Ох, и
не говори, Матвевна! — с тяжелым вздохом согласилась Митревна и, понизив голос, прибавила: — Ветрела я севодни поутру
Силу… Тебя больно
жалеет.
Иной раз и толкнёт кто-нибудь, но этого я терпеть
не мог и в таких случаях кулака
не жалел. Но хотя людям
сила и нравится, а кулаком ни уважения, ни внимания к себе
не выколотишь, и быть бы мне сильно битому, если б в одну из моих ссор
не вмешался Михайлов дружок Гаврила Костин, молодой литейщик, весьма красивый парень и очень заметный на заводе.
— Нет, я неправду говорил, что
не жалею прошлого; нет, я
жалею, я плачу о той прошедшей любви, которой уж нет и
не может быть больше. Кто виноват в этом?
не знаю. Осталась любовь, но
не та, осталось ее место, но она вся выболела, нет уж в ней
силы и сочности, остались воспоминания и благодарность, но…
Ссылкою на эти слова мы и заключим нашу статью,
пожалевши еще раз, что сатира екатерининского века
не находила возможности развивать свои обличения из этих простых положений — о вреде личного произвола и о необходимости для благ общества «общей
силы закона», которою бы всякий равно мог пользоваться.
— Скорби-де ваши я слышал и могу помочь, а вам меня избегать нечего… Без нас вы здесь теперь желаемого себе удовольствия, при столь большом и именитом съезде,
не получите, а мы в таковых разах бывали и средства знаем. Угодно вам быть у самых первых
сил угодника —
не пожалейте за свое благополучие сто рублей, и я вас поставлю.
— Ты
не греши, Илюха, — сказал он, подходя к племяннику. — Вечор ты мне такое слово сказал… Разве я тебя
не жалею? Я помню, как мне тебя брат приказывал. Кабы была моя
сила, разве я тебя бы отдал? Бог дал счастья, я
не пожалел. Вот она бумага-то, — сказал он, кладя квитанцию на стол и бережно расправляя ее кривыми,
не разгибающимися пальцами.
«Гораздо несчастнее холопства, — говорит он, — было состояние земледельцев свободных, которые, нанимая землю в поместьях или в отчинах у дворян, обязывались трудиться для них свыше
сил человеческих,
не могли ни двух дней в неделе работать на себя, переходили к иным владельцам и обманывались в надежде на лучшую долю: ибо временные корыстолюбивые господа или помещики нигде
не жалели,
не берегли их для будущего.
Жена управляющего каждодневно наведывалась в избу Григория. Истинно добрая женщина эта употребляла все свои
силы, все свои слабые познания в медицине, чтобы только помочь Акулине. Она
не жалела времени. Но было уже поздно: ничего
не помогало. Больной час от часу становилось хуже да хуже.
Бурмистр. Да как же, судырь,
не баловать, помилуйте! Дворня теперь тоже: то папенькин камердинер, значит, и все семейство его палец о палец
не ударит, то маменькина ключница, и той семья на том же положеньи. Я сам, господи, одному старому господину моему служил без году пятьдесят годов, да что ж из того?.. Должен, сколько только
сил наших хватает, служить: и сам я, и жена-старуха, и сын али дочь, в какую только должность назначат! Верный раб, и по святому писанию,
не жалеет живота своего для господина.
Увы! покоясь на траве густой,
Проказник старый обнимал бесстыдно
Упругий стан под юбкою простой
И
не жалел ни ножки миловидной,
Ни круглых персей, дышащих весной!
И долго, долго бился, но напрасно!
Огня и
сил лишен уж был несчастный.
Он встал, вздохнул (нельзя же
не вздохнуть),
Поправил брюхо и пустился в путь,
Оставив тут обманутую деву,
Как Ариадну, преданную гневу.
Они слушали меня, и я видел, что они
не могли представить себе то, что я говорю, но я
не жалел, что им говорил о том: я знал, что они понимают всю
силу тоски моей о тех, кого я покинул.
Она уже поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками, и давнишний страх ее перед
силой, которая надвигается и грозит задавить, казался ей смешным; никого она уже
не боялась и только
жалела, что нет матери, которая порадовалась бы теперь вместе с ней ее успехам.
И дюжие бельцы,
не жалея мятного кваса, плескали на спорник [Крупный булыжник в банной каменке; мелкий зовется «конопляником».] туес за туесом и,
не жалея Патапа Максимыча, изо всей
силы хлыстали его как огонь жаркими вениками.
Нельзя, однако же,
не пожалеть о том, что
сила обстоятельств
не дала развиться в г. Плещееве убеждениям, вполне определенным и ровным, — цельным, как говорят.
— Боже мой, боже мой, как жизнь скоро-то сломала! — с всхлипывающим вздохом произнесла женщина. — Я вам скажу, господин доктор, ведь он нисколько себя
не жалеет; как жил-то? Придет с работы, сейчас за книги, всю ночь сидит или по делам бегает… Ведь на одного человека ему
силы отпущено,
не на двух!..
Или хочешь, мы дадим тебе такую
силу, что ты будешь избавлять людей от болезней и страданий, так, чтобы те, кого ты
пожалеешь,
не будут умирать прежде времени?
—
Не многонько ли будет, Василий Фадеич?.. — посмелей прежнего заговорил дядя Архип. —
Пожалей нас хоть маленько,
не под
силу будет такой суймой нам поступиться твоей милости.
Сил не жалели, весьма здорово работали.
— А я тебе, Танечка, вот что скажу, — медленно произнесла Дарья Петровна, —
не гордися! Погордишься, милая, погордишься, а потом
пожалеешь. Разорение тебе какое, что ли, мастера уважить? А
сила у него большая.
— Калерия Порфирьевна! Н/ешто мне
не страшно было каяться вот сейчас? Ведь я себя показал вам без всякой прикрасы. Вы можете отшатнуться от меня… Это выше
сил моих: любви нет, веры нет в душу той, с кем судьба свела… Как же быть?.. И меня
пожалейте! Родная…
— Батюшка, да нешто
не жалеем? Уж так-то
жалеем! Да что ж поделаешь? Нельзя нам ее в чужой дом отдать, — что с хозяйством станется? Дуры-то мы, дуры,
силы мужичьей у нас нету, а
не обойдешься без нас в хозяйстве, нужно, чтоб баба была. А от меня, милый, пользы никакой нет, уж второй год лежу… Старик и то иной раз заругается: «Когда ты сдохнешь?» Известно, наше дело христьянское, рабочее, Только хлеб задаром жуешь.
—
Не кручинься, княжна,
не убивайся,
не плачь; ведь
не поможешь ничему ни кручиной своей, ни слезами.
Пожалей себя: только что от болезни Господь Бог тебя исцелил, поправляться бы теперь надо,
сил набираться, а ты покою себе
не даешь, думами себя вконец травишь…
Пожалей, говорю, себя.
Сейчас у нас начинается великая стройка, рабочий класс должен напрячь все
силы, себя
не жалея, чтоб у нас установился социализм.
— Я решил,
жалея князя и охраняя честь его рода от еще большого позора, передать все это вашему сиятельству,
не зная, что ваше сиятельство, в
силу не бывших до сих пор мне известными семейных отношений,
не признаете его вашим родственников.
Первые дни он хотя с трудом, но выносил дорогу. Потом это ему сделалось
не по
силам, и он принужден был остановиться в деревне, невдалеке от Вильны. Лежа на лавке в крестьянской избе, он стонал в голос, перемежая стоны молитвами и
жалея, что
не умер в Италии. Однако припадки болезни мало-помалу стихли, больного опять положили в карету и повезли дальше.
Сперва из грузинского уединения, потом из Тихвина и Новгорода, и, наконец, снова из Грузина с горечью в сердце видел он разрушение своих многолетних трудов, трудов, для которых
не жалел он ни
сил, ни жертв.
Так прошли три недели. Наташа никуда
не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и
не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и
жалеют о ней. При всей
силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
— «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой-то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я
силой обстановки, общества, породы, тою стихийною
силой, против которой
не властен человек, были приведены туда же, куда и я», — говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он
не презирал уже, а начинал любить, уважать и
жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями его, в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои
силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и
жалеть их.
Не могу здесь
не пожалеть о тех несчастных людях, подобных г. К., которые, в
силу какого-то особенного устройства их мозгов, всегда обращают свои взоры в сторону темного, когда так много радости и света в нашей тюрьме!
Обязанность моя очень трудна и сложна, я понимаю всю ее важность и потому,
не жалея своих
сил, стараюсь наилучшим образом исполнить ее; но одному это слишком трудно, и потому я пригласил себе в помощники А., тем более что двоюродный (брат) моей тетки просил меня поместить его.