Неточные совпадения
Деревней ехать совестно:
Мужик сидит —
не двинется,
Не гордость благородную —
Желчь чувствуешь в груди.
Тем
не менее вопрос «охранительных людей» все-таки
не прошел даром. Когда толпа окончательно
двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего
не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого
не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе
двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Но она
не двигалась, а, уткнув храп в землю, только смотрела на хозяина своим говорящим взглядом.
Он
не ел целый день,
не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал себя
не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он
двигался без усилия мышц и чувствовал, что всё может сделать.
Не говорю уже о тех подводных течениях, которые
двинулись в стоячем море народа и которые ясны для всякого непредубежденного человека; взгляни на общество в тесном смысле.
Вронский умышленно избегал той избранной, великосветской толпы, которая сдержанно и свободно
двигалась и переговаривалась пред беседками. Он узнал, что там была и Каренина, и Бетси, и жена его брата, и нарочно, чтобы
не развлечься,
не подходил к ним. Но беспрестанно встречавшиеся знакомые останавливали его, рассказывая ему подробности бывших скачек и расспрашивая его, почему он опоздал.
— Решительно ничего
не понимаю, — сказала Анна, пожимая плечами. «Ему всё равно, подумала она. Но в обществе заметили, и это тревожит его». — Ты нездоров, Алексей Александрович, — прибавила она, встала и хотела уйти в дверь; но он
двинулся вперед, как бы желая остановить ее.
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он поднял ружье и шляпу, подозвал к ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя на сухое, он сел на кочку, разулся, вылил воду из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым вкусом воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и руки. Освежившись, он
двинулся опять к тому месту, куда пересел бекас, с твердым намерением
не горячиться.
Сани у этого извозчика были высокие, ловкие, такие, на каких Левин уже после никогда
не ездил, и лошадь была хороша и старалась бежать, но
не двигалась с места.
Они медленно
двигались по неровному низу луга, где была старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной белой рубахе, согнувшись, махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он,
не сгибаясь, шел передом, как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.
Левин понял, но
не совсем, и хотел еще сделать несколько вопросов, когда вдруг все заговорили, зашумели и
двинулись в большую залу.
«Но я
не могу итти, — думала Ласка. — Куда я пойду? Отсюда я чувствую их, а если я
двинусь вперед, я ничего
не пойму, где они и кто они». Но вот он толкнул ее коленом и взволнованным шопотом проговорил: «Пиль, Ласочка, пиль!»
Маленькими ловкими руками, которые нынче особенно напряженно
двигались своими белыми тонкими пальцами, она несколько раз задевала за уголок карточки, но карточка срывалась, и она
не могла достать ее.
Присутствие этого ребенка вызывало во Вронском и в Анне чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро
движется, далеко расходится с надлежащим, но что остановить движение
не в его силах, что каждая минута удаляет его больше и больше от должного направления и что признаться себе в отступлении — всё равно, что признаться в погибели.
Лошадь
не успела
двинуться, как Вронский гибким и сильным движением стал в стальное, зазубренное стремя и легко, твердо положил свое сбитое тело на скрипящее кожей седло.
Но только что он
двинулся, дверь его нумера отворилась, и Кити выглянула. Левин покраснел и от стыда и от досады на свою жену, поставившую себя и его в это тяжелое положение; но Марья Николаевна покраснела еще больше. Она вся сжалась и покраснела до слез и, ухватив обеими руками концы платка, свертывала их красными пальцами,
не зная, что говорить и что делать.
А между тем появленье смерти так же было страшно в малом, как страшно оно и в великом человеке: тот, кто еще
не так давно ходил,
двигался, играл в вист, подписывал разные бумаги и был так часто виден между чиновников с своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь лежал на столе, левый глаз уже
не мигал вовсе, но бровь одна все еще была приподнята с каким-то вопросительным выражением.
Стоит, то позабываясь, то обращая вновь какое-то притупленное внимание на все, что перед ним
движется и
не движется, и душит с досады какую-нибудь муху, которая в это время жужжит и бьется об стекло под его пальцем.
Селифан произнес: «Слушаю, Павел Иванович!» — и остановился, однако ж, несколько времени у дверей,
не двигаясь с места.
Когда, взявшись обеими руками за белые руки, медленно
двигался он с ними в хороводе или же выходил на них стеной, в ряду других парней и погасал горячо рдеющий вечер, и тихо померкала вокруг окольность, и далече за рекой отдавался верный отголосок неизменно грустного напева, —
не знал он и сам тогда, что с ним делалось.
Но досада ли, которую почувствовали приезжие кони за то, что разлучили их с приятелями, или просто дурь, только, сколько ни хлыстал их кучер, они
не двигались и стояли как вкопанные.
Прежде будет кричать и
двигаться, но как только отрубят голову, тогда ему
не можно будет ни кричать, ни есть, ни пить, оттого что у него, душечка, уже больше
не будет головы».
Двинулся было он всеми членами, но уже
не посыпались на землю, как бывало прежде, схватившие его гайдуки.
Был белый утренний час; в огромном лесу стоял тонкий пар, полный странных видений. Неизвестный охотник, только что покинувший свой костер,
двигался вдоль реки; сквозь деревья сиял просвет ее воздушных пустот, но прилежный охотник
не подходил к ним, рассматривая свежий след медведя, направляющийся к горам.
Тогда Циммер взмахнул смычком — и та же мелодия грянула по нервам толпы, но на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и волн, блеска воды и дали девушка почти
не могла уже различать, что
движется: она, корабль или лодка — все
двигалось, кружилось и опадало.
— А? Так это насилие! — вскричала Дуня, побледнела как смерть и бросилась в угол, где поскорей заслонилась столиком, случившимся под рукой. Она
не кричала; но она впилась взглядом в своего мучителя и зорко следила за каждым его движением. Свидригайлов тоже
не двигался с места и стоял против нее на другом конце комнаты. Он даже овладел собою, по крайней мере снаружи. Но лицо его было бледно по-прежнему. Насмешливая улыбка
не покидала его.
Сердце его стеснилось, ноги
не движутся, приросли…
— Ты всегда был очень рассудительный человек и никогда, никогда ты
не был сумасшедшим, — заметил он вдруг с жаром. — Это так: я запью! Прощай! — И он
двинулся идти.
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно,
двинулся с моста и направился в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он
не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
Есть, говорит, один такой расслабленный отец, отставной чиновник, в кресле сидит и третий год ногами
не двигается.
— Скорей! Скорей! — повторил Свидригайлов, все еще
не двигаясь и
не оборачиваясь. Но в этом «скорей», видно, прозвучала какая-то страшная нотка.
Затем, с тою же медлительностью, стал рассматривать растрепанную, небритую и нечесаную фигуру Разумихина, который в свою очередь дерзко-вопросительно глядел ему прямо в глаза,
не двигаясь с места.
За ветрами со всех сторон,
Не движась, я смотрю на суету мирскую
И философствую сквозь сон».
Артиллерия тщетно гремела с высоты вала, а в поле вязла и
не двигалась по причине изнурения лошадей.
Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж
не в Петербург? Я
не сводил глаз с пера батюшкина, которое
двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».
В переводе на русский издавался в 1794, 1800, 1804 годах.] писала одно, много два письма в год, а в хозяйстве, сушенье и варенье знала толк, хотя своими руками ни до чего
не прикасалась и вообще неохотно
двигалась с места.
Она говорила и
двигалась очень развязно и в то же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и
не хотела сделать; все у ней выходило, как дети говорят, — нарочно, то есть
не просто,
не естественно.
— Да я и
не с тем, чтобы вы поняли. Мне хочется посмотреть на вас, как вы читать будете. У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило
двигается.
Но усовершенствованный слуга, казалось,
не понимал его слов и
не двигался с места. Павел Петрович медленно открыл глаза. «Кончается!» — шепнул Петр и начал креститься.
Базаров тихонько
двинулся вперед, и Павел Петрович пошел на него, заложив левую руку в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… «Он мне прямо в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого уха Базарова, и в то же мгновенье раздался выстрел. «Слышал, стало быть ничего», — успело мелькнуть в его голове. Он ступил еще раз и,
не целясь, подавил пружинку.
Пока он рассказывал, Самгин присмотрелся и увидал, что по деревне
двигается на околицу к запасному магазину густая толпа мужиков, баб, детей, —
двигается не очень шумно, а с каким-то урчащим гулом; впереди шагал небольшой, широкоплечий мужик с толстым пучком веревки на плече.
Самгин стоял
не двигаясь, ожидая, что вот сейчас родится какая-то необыкновенная, новая и чистая его мысль, неведомая никому, явится и насытит его ощущением власти над хаосом.
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат; на них
не торопясь
двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым лицом, с орденами на груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее на высоте груди, как священники держат крест.
«Надо искать работы», — напоминал он себе и снова
двигался по бесчисленным залам Эрмитажа, рассматривая вещи, удовлетворяясь тем, что наблюдаемое
не ставит вопросов,
не требует ответов, разрешая думать о них как угодно или —
не думать.
— А пребываем здесь потому, ваше благородие, как, будучи объявлены беженцами,
не имеем возможности
двигаться. Конечно, уехать можно бы, но для того надобно получить заработанные нами деньги. Сюда нас доставили бесплатно, а дальше, от Риги, начинается тайная торговля. За посадку в вагоны на Орел с нас требуют полсотни. Деньги —
не малые, однако и пятак велик, ежели нет его.
Захлестывая панели, толпа сметала с них людей, но сама как будто
не росла, а, становясь только плотнее, тяжелее,
двигалась более медленно. Она
не успевала поглотить и увлечь всех людей, многие прижимались к стенам, забегали в ворота, прятались в подъезды и магазины.
— Мы никуда
не идем, — сказал он. — Мы смятенно топчемся на месте, а огромное, пестрое, тяжелое отечество наше неуклонно всей массой
двигается по наклонной плоскости, скрипит, разрушается. Впереди — катастрофа.
После двух рюмок золотистой настойки Клим Иванович почувствовал, что у него отяжелел язык, ноги как будто отнялись,
не двигаются.
Было стыдно сознаться, но Самгин чувствовал, что им овладевает детский, давно забытый страшок и его тревожат наивные, детские вопросы, которые вдруг стали необыкновенно важными. Представлялось, что он попал в какой-то прозрачный мешок, откуда никогда уже
не сможет вылезти, и что шкуна
не двигается, а взвешена в пустоте и только дрожит.