Неточные совпадения
Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего
не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы
теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно,
не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он всё равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
Она
не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она
не отнимала. Рука была
тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался заглянуть ей в лицо — она отворачивалась все больше.
Он
не договорил и задумался. А он ждал ответа на свое письмо к жене. Ульяна Андреевна недавно написала к хозяйке квартиры, чтобы ей прислали…
теплый салоп, оставшийся дома, и
дала свой адрес, а о муже
не упомянула. Козлов сам отправил салоп и написал ей горячее письмо — с призывом, говорил о своей дружбе, даже о любви…
Заслуги мучительного труда над обработкой данного ему, почти готового материала — у него
не было и нет, это правда. Он
не был сам творцом своего пути, своей судьбы; ему, как планете, очерчена орбита, по которой она должна вращаться; природа снабдила ее потребным количеством
тепла и света,
дала нужные свойства для этого течения — и она идет неуклонно по начертанному пути.
Она легла в постель, почти машинально, как будто
не понимая, что делает. Василиса раздела ее, обложила
теплыми салфетками, вытерла ей руки и ноги спиртом и, наконец, заставила проглотить рюмку
теплого вина. Доктор велел ее
не беспокоить, оставить спать и потом
дать лекарство, которое прописал.
«Пар костей
не ломит», — выдумали поговорку у нас; но эта поговорка заключает отрицательную похвалу
теплу от печки, которая, кроме
тепла, ничего и
не дает организму.
— Шампанское принесли! — прокричал Ракитин, — возбуждена ты, Аграфена Александровна, и вне себя. Бокал выпьешь, танцевать пойдешь. Э-эх; и того
не сумели сделать, — прибавил он, разглядывая шампанское. — В кухне старуха разлила, и бутылку без пробки принесли, и
теплое. Ну
давай хоть так.
Багровая заря вечером и мгла на горизонте перед рассветом были верными признаками того, что утром будет мороз. Та к оно и случилось. Солнце взошло мутное, деформированное. Оно
давало свет, но
не тепло. От диска его кверху и книзу шли яркие лучи, а по сторонам были светящиеся радужные пятна, которые на языке полярных народов называются «ушами солнца».
Просыпаясь, она нежится в своей
теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и
не думает, и полудремлет и
не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно,
не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое
дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта
не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или
Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
— Разве получаса
не достаточно, чтобы дойти от Астраковых до Поварской? Мы бы тут болтали с тобой целый час, ну, оно как ни приятно, а я из-за этого
не решился прежде, чем было нужно, оставить умирающую женщину. Левашова, — прибавил он, — посылает вам свое приветствие, она благословила меня на успех своей умирающей рукой и
дала мне на случай нужды
теплую шаль.
В двух северных округах ни разу
не была наблюдаема сумма
тепла, достаточная для полного вызревания овса и пшеницы, и только два года
дали сумму
тепла, достаточную для созревания ячменя.
Его силом
не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь
дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень
тепло одели и отвезли Левшу на корабль, который в Россию шел. Тут поместили Левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть
не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
Доктор ждал гостя. Он
не обременял его никакими вопросами, помог ему хорошенько обриться; на счастье, Розанов умел стричь, он наскоро поправил Райнерову стрижку,
дал ему
теплые сапоги, шапку, немного белья и выпроводил на улицу часа за полтора до рассвета.
— Ему это
не рука, барину-то, потому он на
теплые воды спешит. А для нас, ежели купить ее, — хорошо будет. К тому я и веду, что продавать
не надобно — и так по четыре рубля в год за десятину на круг
дадут. Земля-то клином в ихнюю угоду врезалась, им выйти-то и некуда. Беспременно по четыре рубля
дадут, ежели
не побольше.
Но это желание
не исчезло у нее, и, разливая чай, она говорила, смущенно усмехаясь и как бы отирая свое сердце словами
теплой ласки, которую
давала равномерно им и себе...
Все поднялись с восклицаниями и со смехом;
дамы разыскивали свои шляпы и зонтики и надевали перчатки; Тальман, страдавший бронхитом, кричал на всю комнату о том, чтобы
не забыли
теплых платков; поднялась оживленная суматоха.
— А какая суматоха? — возражает Боченков, —
не даст китаец чаю, будем и липовый цвет пить! благородному человеку все равно, было бы только
тепло! Это вам, брюханам, будет худо, потому что гнилье ваше некому будет сбывать!
Конечно,
не миновать ему и кутузки за эти проделки, но в кутузке все-таки
теплее, чем дома, да и щей
дают.
Выражения сочувствия могут радовать (а впрочем, иногда и растравлять открытые раны напоминанием о бессилии), но они ни в каком случае
не помогут тому интимному успокоению, благодаря которому, покончивши и с деятельностью, и с задачами дня, можешь сказать:"Ну, слава богу! я покончил свой день в мире!"Такую помощь может оказать только «дружба», с ее предупредительным вниманием, с обильным запасом общих воспоминаний из далекого и близкого прошлого; одним словом, с тем несложным арсеналом
теплого участия, который
не дает обильной духовной пищи, но несомненно действует ублажающим образом.
Каждый день, в хлопотливой суете утра, в жаркой тишине полудня, в тихом шуме вечера, раздавался визг и плач — это били детей. Им
давали таски, потасовки, трёпки, выволочки, подзатыльники, плюхи и шлепки, секли берёзовыми прутьями, пороли ремнями. Кожемякин,
не испытавший ничего подобного, вспоминал отца с
тёплой благодарностью и чувством уважения к нему.
И вот начала она меня прикармливать: то сладенького
даст, а то просто так, глазами обласкает, ну, а известно, о чём в эти годы мальчишки думают, — вытягиваюсь я к ней, как травина к
теплу. Женщина захочет — к ней и камень прильнёт,
не то что живое. Шло так у нас месяца три — ни в гору, ни под гору, а в горе, да на горе: настал час, подошла она вплоть ко мне, обнимает, целует, уговаривает...
Даже холод, достигавший по ночам значительной силы,
не имел уже прежней всесокрушающей власти: земля сама
давала ему отпор накопившимся за день
теплом, и солнечные лучи смывали последние следы этой борьбы.
— Молчите, молчите, — запыхавшись и грозя пальчиком, отвечала Даша. — После будете рассуждать, а теперь давайте-ка мне поскорее кресло. Да
не туда, а вон к камину. Ну, вот так. Теперь подбросьте побольше угля и оденьте меня чем-нибудь
тёплым — я все зябну.
— Извините, почтеннейший! — отвечал хозяин. —
Не смею положить вас почивать в другой комнате: у меня в доме больные дети — заснуть
не дадут; а здесь вам никто
не помешает. Холода же вы, господа военные,
не боитесь: кто всю зиму провел на биваках, тому эта комната должна показаться
теплее бани.
Не думалось об утрате, и невозможность раскрыла двери: вышел он на свидание к любви своей,
дал ей первый поцелуй, сказал слова нежности, встречи и прощания, всю уместил ее в сердце, широком,
теплом и любовном, как июньская ночь, когда только что распустился жасмин.
Ржавым криком кричал на луговой низине коростель; поздний опрокинутый месяц тающим серпочком лежал над дальним лесом и заглядывал по ту сторону земли. Жарко было от долгой и быстрой ходьбы, и
теплый, неподвижный воздух
не давал прохлады — там в окна он казался свежее. Колесников устало промолвил...
Не дай вам бог, свежий человек, приехать сюда впервые летом: здесь нет ничего, чем
тепло и мило лето в наших пыльных Кромах и в Пирятине...
— Э! стой, дядя,
не балуй! — сказала кузнечиха. — У меня ведь вон тридцать соколов рядом, в одном дворе. Только крикну, так
дадут другу любезному такое мяло, что
теплей летошнего.
Не узнаешь, на какой бок переворачиваться.
Артамоновы, поужинав, задыхаясь в зное, пили чай в саду, в полукольце клёнов; деревья хорошо принялись, но пышные шапки их узорной листвы в эту мглистую ночь
не могли
дать тени. Трещали сверчки, гудели однорогие, железные жуки, пищал самовар. Наталья, расстегнув верхние пуговицы кофты, молча разливала чай, кожа на груди её была
тёплого цвета, как сливочное масло; горбун сидел, склонив голову, строгая прутья для птичьих клеток, Пётр дёргал пальцами мочку уха, тихонько говоря...
— Отец диакон велели водку с хреном прикладывать —
не помогло. Гликерия Анисимовна,
дай бог им здоровья,
дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели
теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении молока
не соблюл: Бога боюсь, пост…
Иногда я спрашиваю себя: что заставляло меня так настойчиво желать, добиваться —
не признанья… куда! а хоть
теплого родственного слова от Ивана Матвеича? Разве я
не знала, что он был за человек и как мало он походил на то, чем в моих мечтаниях представлялся мне отец?.. Но я была так одинока, так одинока на земле! И потом все та же неотступная мысль
не давала мне покоя: «Ведь она его любила? За что-нибудь она полюбила же его?»
Итак, значительное лицо сошел с лестницы, сел в сани и сказал кучеру: «К Каролине Ивановне», а сам, закутавшись весьма роскошно в
теплую шинель, оставался в том приятном положении, лучше которого и
не выдумаешь для русского человека, то есть когда сам ни о чем
не думаешь, а между тем мысли сами лезут в голову, одна другой приятнее,
не давая даже труда гоняться за ними и искать их.
На этот счет из нас счастлива была только одна маленькая, которая спала за
теплою заячьей шубкой у няни, но нам двум
не давали засыпать.
Что же далее? Насмотрелся он всего по походам в России: ему
не понравился дом, где батенька жили и померли.
Давай строить новый, да какой? В два этажа, с ужасно великими окнами, с огромными дверями. И где же? Совсем
не на том месте, где был наш двор, а вышел из деревни и говорит: тут вид лучше. Тьфу ты, пропасть! Да разве мы для видов должны жить? Было бы
тепло да уютно, а на виды я могу любоваться в картинах. На все его затеи я молчал, —
не мое дело, — но видел, что и великие умы могут впадать в слабость!
И только когда в большой гостиной наверху зажгли лампу, и Буркин и Иван Иваныч, одетые в шелковые халаты и
теплые туфли, сидели в креслах, а сам Алехин, умытый, причесанный, в новом сюртуке, ходил по гостиной, видимо с наслаждением ощущая
тепло, чистоту, сухое платье, легкую обувь, и когда красивая Пелагея, бесшумно ступая по ковру и мягко улыбаясь, подавала на подносе чай с вареньем, только тогда Иван Иваныч приступил к рассказу, и казалось, что его слушали
не одни только Буркин и Алехин, но также старые и молодые
дамы и военные, спокойно и строго глядевшие из золотых рам.
— Нет; я только чтобы всем
тепло было в стужу.
Не надо
давать лесов тем, кому и без того
тепло.
— Всё
теплее тебе будеть, дурачок, — говорил он, надевая опять на лошадь сверх веретья седелку и шлею. — А
не нужна вам дерюжка будет? Да соломки мне
дайте, — сказал Никита, окончив это дело и опять подойдя к саням.
Брат Павлин с трогательной наивностью перепутывал исторические события, лица и отдельные факты, так что Половецкому даже
не хотелось его разубеждать. Ведь наивность — проявление нетронутой силы, а именно такой силой являлся брат Павлин. Все у него выходило как-то необыкновенно просто. И обитель, и о. игумен, и удивительная история города Бобыльска, и собственная жизнь — все в одном масштабе, и от всего веяло тем особенным
теплом, какое
дает только одна русская печка.
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья,
давая ровное
тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька
не резал глаз,
не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие руки.
Солнце опускалось в море. На небе тихо гасла багряная заря. Из безмолвной
дали несся
теплый ветер в мокрое от слез лицо мужика. Погруженный в думы раскаяния, он сидел до поры, пока
не уснул.
Агишин. Хорошо; если вам угодно, заеду; я сделаю один визит неподалеку. До свиданья! (Подает руку Елене). Какая рука… какое
теплое, энергическое пожатие!
Не бегайте от счастия… бросьте предрассудки, берите от жизни все, что она может
дать вам!..
Не бегайте от счастия!.. (Уходит).
Бугров (кашляет). На мое имя, только-с… Абрам Абрамыч приказал передать, что жить можете тут сколько вашей душе угодно, хоть до Рождества… Переделочки тут кое-какие будут, ну да они вам
не помешают-с… А ежели что такое, и во флигель можете перебраться… Комнат много, да и тепло-с… Он приказал еще спросить-с,
не желаете ли вы продать мне, то есть на мое имя, шахты? Шахты ваши-с, Анна Петровна… Вот
не желаете ли в настоящее время продать их? Цену хорошую
дадим…
Платонов.
Не уйду отсюда, хоть дом зажгите! Кому неприятно мое присутствие, тот может выйти из этой комнаты… (Хочет лечь.)
Дайте мне чего-нибудь
теплого…
Не есть, а укрыться…
Не пойду я к себе… На дворе дождь… Тут лягу.
—
Не оставь ты меня, паскудного, отеческой своей милостью, батюшка ты мой, Патап Максимыч!.. Как Бог, так и ты —
дай теплый угол,
дай кусок хлеба!.. — так говорил тот человек хриплым голосом.
Если насытить воду селитряным порошком, а потом подсыпать еще селитры лишней, всё согреть и
не мешавши
дать остынуть, то селитра лишняя
не ляжет порошком на дне воды, а соберется вся шестигранными столбиками и сядет на дне и по бокам, столбик подле столбика. Если насытить воду селитряным порошком и поставить в
теплом месте, то вода уйдет паром, а селитра лишняя также сложится столбиками шестигранными.
Дама об этом и слышать
не хотела, но он продолжал настаивать, и когда люди
не стали ему запрягать лошадей, то он завязал шею шарфом, надел
теплые сапоги с мехом и пришел к тете по снегу четыре или пять верст пешком.
Они ни разу даже
не подумали об этом чувстве, ни разу
не позаботились заглянуть вовнутрь себя и
дать себе отчет о том, что это такое; слово «люблю» ни разу
не было сказано между ними, а между тем в этот час оба инстинктивно как-то поняли, что они
не просто знакомые,
не просто приятели или друзья, а что-то больше, что-то ближе,
теплей и роднее друг другу.
И зато как же его ругали втихомолку молодые люди, что он
не дает им покоя, но зато и как же
тепло вспоминали его впоследствии, когда поняли, что и вспоминал он о Корнилове, и разносил, и бесновался подчас, искренне любя морское дело и искренне желая сделать молодежь хорошими моряками.
— Для́ того что набитые дураки все они, — отвечал Патап Максимыч. — Ежели правду сказать, умного меж ними и
не бывало. Да к тому — каждый из вора кроен, из плута шит, мошенником подбит; в руки им
не попадайся, оплетут, как пить
дадут, обмишулят, ошукают.
Теплые ребята, надо правду говорить.
Она
не стыдилась, гордая своей любовью. Она радостно улыбалась и рассказывала без конца. На пушистых золотых волосах осели мелкие капельки дождя, от круглого лица веяло счастьем. И казалось, сквозь холодный осенний туман светится
теплая, счастливая весна. Александра Михайловна расспрашивала,
давала советы, и на душе ее тоже становилось
тепло и чисто.