Неточные совпадения
Но мы стали
говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести,
уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если
о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком
случае не должен ссориться с своим героем: еще
не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это
не безделица.
Но, выстрадав столько утром, он точно рад был
случаю переменить свои впечатления, становившиеся невыносимыми,
не говоря уже о том, насколько личного и сердечного заключалось в стремлении его заступиться за Соню.
Я
уж о том и
не говорю, что у женщин
случаи такие есть, когда очень и очень приятно быть оскорбленною, несмотря на все видимое негодование.
— Я
уже не говорю о том, что я, например,
не без чувствительных для себя пожертвований, посадил мужиков на оброк и отдал им свою землю исполу. [«Отдать землю исполу» — отдавать землю в аренду за половину урожая.] Я считал это своим долгом, самое благоразумие в этом
случае повелевает, хотя другие владельцы даже
не помышляют об этом: я
говорю о науках, об образовании.
— Да. В таких серьезных
случаях нужно особенно твердо помнить, что слова имеют коварное свойство искажать мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что последнее время весьма много
говорят и пишут
о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так много места, что филология
уже как будто
не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
— Вы все
говорите о недостаточности средств у нас, девушек, делать основательный выбор. Вообще это совершенная правда. Но бывают исключительные
случаи, когда для основательности выбора и
не нужно такой опытности. Если девушка
не так молода, она
уж может знать свой характер. Например, я свой характер знаю, и видно, что он
уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что нужно для моего счастия: жить спокойно, чтобы мне
не мешали жить тихо, больше ничего.
Это
говорил Алемпиев собеседник. При этих словах во мне совершилось нечто постыдное. Я мгновенно забыл
о девочке и с поднятыми кулаками, с словами: «Молчать, подлый холуй!» — бросился к старику. Я
не помню, чтобы со мной случался когда-либо такой припадок гнева и чтобы он выражался в таких формах, но очевидно, что крепостная практика
уже свила во мне прочное гнездо и ожидала только
случая, чтобы всплыть наружу.
Болело ли сердце старика Сергеича
о погибающем сыне — я сказать
не могу, но, во всяком
случае, ему было небезызвестно, что с Сережкой творится что-то неладное. Может быть, он
говорил себе, что в «ихнем» звании всегда так бывает. Бросят человека еще несмысленочком в омут — он и крутится там. Иной случайно вынырнет, другой так же случайно погибнет — ничего
не поделаешь. Ежели идти к барыне, просить ее, она скажет: «Об чем ты просишь? сам посуди, что ж тут поделаешь?.. Пускай
уж…»
Новый год весь уезд встречал у предводителя Струнникова, который давал по этому
случаю бал. Вереница экипажей съезжалась 31-го декабря со всех сторон в Словущенское, причем помещики покрупнее останавливались в предводительском доме, а бедные — на селе у мелкопоместных знакомых. Впрочем,
о предводительском бале я
уже говорил в своем месте и более распространяться об этом предмете
не считаю нужным.
В непродолжительном времени об Иване Федоровиче везде пошли речи как
о великом хозяине. Тетушка
не могла нарадоваться своим племянником и никогда
не упускала
случая им похвастаться. В один день, — это было
уже по окончании жатвы, и именно в конце июля, — Василиса Кашпоровна, взявши Ивана Федоровича с таинственным видом за руку, сказала, что она теперь хочет
поговорить с ним
о деле, которое с давних пор
уже ее занимает.
К нам приехал новый директор, Долгоногов,
о котором я
уже говорил выше. Все, начиная с огромного инспектора и кончая Дитяткевичем, сразу почувствовали над собой авторитетную руку. Долгоногова боялись, уважали, особенно после
случая с Безаком, но…
не знали. Он был от нас как-то далек по своему положению.
В этих
случаях он всегда произносил неизменную фразу: «Здорова ли ты, моя голубка?» — после чего усаживался за стол и
уже почти ничего
не говорил, разве изредка сообщал что-либо
о дубовых валах и шестернях.
Барышня же (или m-lle Прыхина, как узнал, наконец, Павел) между тем явно сгорала желанием
поговорить с ним
о чем-то интересном и стала
уж, кажется, обижаться немножко на него, что он
не дает ей для того
случая.
Понятно, что Клеопатра Петровна
о всех своих сердечных отношениях
говорила совершенно свободно — и вряд ли в глубине души своей
не сознавала, что для нее все
уже кончено на свете, и если предавалась иногда материальным заботам, то в этом
случае в ней чисто
говорил один только животный инстинкт всякого живого существа, желающего и стремящегося сохранить и обеспечить свое существование.
Девочка отмалчивалась в счастливом
случае или убегала от своей мучительницы со слезами на глазах. Именно эти слезы и нужны были Раисе Павловне: они точно успокаивали в ней того беса, который мучил ее. Каждая ленточка, каждый бантик, каждое грязное пятно,
не говоря уже о мужском костюме Луши, — все это доставляло Раисе Павловне обильный материал для самых тонких насмешек и сарказмов. Прозоров часто бывал свидетелем этой травли и относился к ней с своей обычной пассивностью.
Я
не говорю уже о сенаторских ревизиях, которые назначались лишь в крайних
случаях и производили сущий погром.
— Вы
не смейтесь. Повторяю, я вас отстаивал. Так ли, этак, а все-таки я вам явиться сегодня советую. К чему напрасные слова из-за какой-то фальшивой гордости?
Не лучше ли расстаться дружелюбно? Ведь
уж во всяком
случае вам придется сдавать станок и буквы и старые бумажки, вот
о том и
поговорим.
— Разве
не обижали меня здесь? — кричал он. — Разве
не дразнили меня здесь языком? разве вы, вы сами, полковник! я стою за это сравнение, потому что, если вы и
не показывали мне их физически, то, все равно, это были нравственные кукиши; а нравственные кукиши, в иных
случаях, даже обиднее физических. Я
уже не говорю о побоях.
Никто лучше
не знал распорядков, свычаев и обычаев старинного житья-бытья, которое изобрело тысячи церемоний на всякий житейский
случай,
не говоря уже о таких важных событиях, как свадьбы, похороны, родины, разные семейные несчастия и радости.
Мы
говорили уже, что он полагал почти священной обязанностью мстить за нанесенную обиду и, следовательно,
не сомневался, что Юрий, узнав
о злодейском умысле боярина Кручины, сделается навсегда непримиримым врагом его, то есть при первом удобном
случае постарается отправить его на тот свет.
Я
не говорю уже о несчастных
случаях или непосильном труде.
Внутри у меня все загорелось. И я стал
говорить. Я
уже не боялся испугать его.
О нет! Напротив, я намекнул, что и нос может провалиться. Я рассказал
о том, что ждет моего пациента впереди в
случае, если он
не будет лечиться как следует. Я коснулся вопроса
о заразительности сифилиса и долго
говорил о тарелках, ложках и чашках, об отдельном полотенце…
Я
не говорю уже о спертом воздухе в помещениях, снабженных двойными рамами и нагреваемых усиленной топкой печей, — этого одного достаточно, чтобы при первом удобном
случае бежать на простор; но кроме того у каждого культурного человека есть особливое занятие, специальная задача, которую он преследует во время зимнего сезона и выполнение которой иногда значительно подкашивает силы его.
Я
уже говорил в своих «Записках об уженье рыбы»
о необыкновенной жадности щук и рассказал несколько истинных происшествий, подтверждающих мое мнение. Вот еще два
случая в том же роде. Первый из них так невероятен и похож на выдумку, что нельзя
не улыбнуться, слушая его описание. Я даже
не решился бы рассказать его печатно, если бы
не имел свидетеля, И. С.
Старики перепугались и
уже всем хором принялись бранить Лизу, толкуя ей, каждый по-своему, что мужчина имеет право
говорить о любви только невесте; если же он скажет это
не невесте, то тотчас же должен сделать предложение; в противном
случае он низкий человек и ищет только одной погибели девушки.
Говорим вообще: «литература», потому что приведенные нами примеры представляют — если
не точную характеристику прошлогодних рассуждений
о крестьянском деле, то,
уже во всяком
случае, и
не исключения…
—
Не плачь, —
говорила какая-то краснощекая старуха, — ну,
о чем плакать-то? Слезами
не поможешь… знать,
уж господу богу так угодно… Да и то грех сказать: Григорий парень ловкий,
о чем кручинишься? Девка ты добрая, обижать тебя ему незачем, а коли по
случай горе прикатит, коли жустрить начнет… так и тут что?.. Бог видит, кто кого обидит…
— Благодари пана за крупу и яйца, —
говорил ректор, — и скажи, что как только будут готовы те книги,
о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я отдал их
уже переписывать писцу. Да
не забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при
случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да философа привязать, а
не то как раз удерет.
— Так вот, я и
говорю: тут все было честно и благородно, — свободный выбор! А теперь, брат Срулик, мы будем
говорить о Фроиме и Фруме… Ты
уже знаешь. Да? Ну, так вот он тоже узнал там на пруду от Фрумы, что ее выдают за ешиботника… Он сразу так изменился в лице, что передо мной был совсем другой человек. Во всяком
случае, другой Фроим, которого мы
не знали.
— Об этом я
уже с вами
говорить не хочу. В этом отношении, как я и прежде сказал, вы неизлечимы; но будемте рассуждать собственно
о нашем предмете. Целой драмы мы
не можем поставить, потому что очень бедны наши материальные средства, — сцены одной вы
не хотите. В таком
случае составимте дивертисман, и вы прочтете что-нибудь в дивертисмане драматическое, например, «Братья-разбойники» или что-нибудь подобное.
— «Жаль,
говорит, старика, очень жаль, и в таком
случае уж лучше ему уйти на покой!» — «
О,
говорю, он об этом вовсе и
не помышляет, а, напротив, с каждым днем становится честолюбивей и властолюбивее!» — «Ну, положим,
говорит, на это
не очень посмотрят, только кем же заместят его!..
Да кто же этот гость?.. Pardon, сейчас!..
Рассеянность… Monsieur, рекомендую:
Герой мой, друг мой — Сашка!.. Жаль для вас,
Что
случай свел в минуту вас такую,
И в этом месте… Верьте, я
не раз
Ему твердил, что эти посещенья
О нем дадут весьма дурное мненье.
Я
говорил, — он слушал, он был весь
Вниманье… Глядь, а вечером
уж здесь!..
И я нашел, что мне его исправить
Труднее в прозе, чем в стихах прославить.
— Я также…. удивительно, как мы с вами до сих пор там
не встретились!.. Мы часто, очень, очень часто
говорим об вас… мне всегда хотелось с вами встретиться… я давно искал
случая… давно! давно!.. (тут голос незнакомца умягчается и услащается до степени меда). Я так много
уже слышал
о вас… Позвольте мне иметь честь вам представиться…
Служат они здесь
уже более двадцати лет, и за всё это время у них
не было ни одного
случая побега,
не говорю уж о такой мерзости, как убийство.
Подозревали тогда, что в мозгу Д* в это время была
уже такая путаница, что она
не узнавала в тете Полли лицо, некогда ее сильно уязвившее; но это была неправда. Компаньонка этой дамы рассказывала, что, сделав знакомство с тетею, Д* постоянно ею бредила, и искала
случая говорить о ней, и всякий разговор заключала словами...
«Созерцающий
не созерцает и
не противопоставляет созерцаемое как другое, но словно сам становится другим и сам более
уже не принадлежит себе, весь он принадлежит тому и становится едино с ним, соединенный с ним как центр к центру; и здесь сложные вещи составляют единое, а двойственность имеет место лишь в том
случае, если они разделены, — в таком
случае говорим мы
о различенном.
В литературные кружки мне
не было
случая попасть. Ни дядя, ни отец в них
не бывали. Разговоров
о славянофилах,
о Грановском, об университете,
о писателях я
не помню в тех домах, куда меня возили. Гоголь
уже умер. Другого «светила»
не было. Всего больше
говорили о «Додо», то есть
о графине Евдокии Ростопчиной.
— В таком
случае он был бы негодяем, изменником своему слову, дезертиром, так как он
уже состоит на службе.
Не оскорбляй меня подобными предположениями, Сергей! Ведь ты
говоришь о моем сыне.
— Как какие? — воззрился на него Петухов. —
Уж мы ли вас
не восхваляли на все лады, как светило
не только московской, но даже русской адвокатуры, но это в сторону. Я лучше буду
говорить не о том, что мы печатали, а
о том,
о чем мы умалчивали. В печати в наше время чаще всего молчание является именно золотом.
О ямщицком деле мне было известно — я промолчал; несчастный
случай с покойным Иваном Флегонтовичем тоже был из подозрительных.
Но
не говоря уже о всей несправедливости приложения отжившего закона возмездия к некоторым
случаям насилия, оставляя безнаказанными самые ужасные и жестокие насилия, совершаемые государством во имя суеверия будущего устройства, приложение грубого возмездия за насилия, совершаемые так называемыми разбойниками, ворами, кроме того явно неразумно и ведет прямо к противоположному той цели, ради которой совершается.
По
случаю первой заповеди, повелевающей почитать одного бога, катехизис научает почитать ангелов и святых,
не говоря уже о матери бога и трех лицах бога («Прост. катех.», стр. 107—108).