Неточные совпадения
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры,
вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась в простую
женщину, уходила в мелочи жизни, как будто пряча свои силы и величие опять — до случая, даже
не подозревая, как она вдруг выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
Смирение значит —
выносить взгляд укоризны чистой
женщины, бледнеть под этим взглядом целые годы, всю жизнь, и
не сметь роптать.
А потом, согласитесь сами, выскочить из спальни
женщины мне уже показалось до того монстрюозным, что я решился скорее молча
выносить ваши плевки, но
не показываться…
Странное же и мгновенное исцеление беснующейся и бьющейся
женщины, только лишь, бывало, ее подведут к дарам, которое объясняли мне притворством и сверх того фокусом, устраиваемым чуть ли
не самими «клерикалами», происходило, вероятно, тоже самым натуральным образом, и подводившие ее к дарам бабы, а главное, и сама больная, вполне веровали, как установившейся истине, что нечистый дух, овладевший больною, никогда
не может
вынести, если ее, больную, подведя к дарам, наклонят пред ними.
Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков, что тут никакого нет притворства, что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая о тяжелой судьбе нашей сельской
женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ слишком вскоре после тяжелых, неправильных, безо всякой медицинской помощи родов; кроме того, от безвыходного горя, от побоев и проч., чего иные женские натуры
выносить по общему примеру все-таки
не могут.
— Так, Саша; смотри же, что я думала, а теперь это обнаруживается для меня еще резче. Я думала: если женский организм крепче выдерживает разрушительные материальные впечатления, то слишком вероятно, что
женщина должна была бы легче, тверже
выносить и нравственные потрясения. А на деле мы видим
не то.
Об этом спрашивает молодая
женщина, «пробужденная им к сознательной жизни». Он все откроет ей, когда придет время… Наконец однажды, прощаясь с нею перед отъездом в столицу, где его уже ждет какое-то важное общественное дело, — он наклоняется к ней и шопотом произносит одно слово… Она бледнеет. Она
не в силах
вынести гнетущей тайны. Она заболевает и в бреду часто называет его имя, имя героя и будущего мученика.
Не могу удержаться от странного и, может быть, совершенно
не идущего к делу замечания. Из трехчасового моего разговора с Катей я
вынес, между прочим, какое-то странное, но вместе с тем глубокое убеждение, что она до того еще вполне ребенок, что совершенно
не знает всей тайны отношений мужчины и
женщины. Это придавало необыкновенную комичность некоторым ее рассуждениям и вообще серьезному тону, с которым она говорила о многих очень важных вещах…
Аннинька
не могла больше
выносить и, как тигренок, бросилась на свою жертву, стараясь вцепиться ей прямо в лицо. Неожиданность нападения совсем обескуражила Братковского, он стоял неподвижно и глупо смотрел на двух отчаянно боровшихся
женщин, которые скоро упали на пол и здесь уже продолжали свою борьбу.
— Сжальтесь надо мной! — заговорила она, —
не покидайте меня; что я теперь без вас буду делать? я
не вынесу разлуки. Я умру! Подумайте:
женщины любят иначе, нежели мужчины: нежнее, сильнее. Для них любовь — все, особенно для меня: другие кокетничают, любят свет, шум, суету; я
не привыкла к этому, у меня другой характер. Я люблю тишину, уединение, книги, музыку, но вас более всего на свете…
— Правда, что самый серьезный человек может задавать самые удивительные вопросы. И чего вы так беспокоитесь? Неужто из самолюбия, что вас
женщина первая бросила, а
не вы ее? Знаете, Николай Всеволодович, я, пока у вас, убедилась, между прочим, что вы ужасно ко мне великодушны, а я вот этого-то и
не могу у вас
выносить.
Все эти таланты и посредственность, а вкупе с нею и вся художественная бездарность
вынесли из воспитательной среды этого заведения художественные прихоти великих дарований: они любят поощрять в себе разнузданность страстей и страстишек, воспитывают в себе характеры примитивные и бредят любовью к
женщинам и любовью к природе,
не понимая самых простых обязательств, вытекающих из любви к
женщине, и
не щадя природы человека в самых глубочайших недрах человеческого духа.
Девственный Бенни был для этого самый плохой компанион: он
не любил и даже
не выносил вида никаких оргий, сам почти ничего
не пил, в играх никаких
не участвовал, легких отношений к
женщинам со стороны порядочных людей даже
не допускал, а сам и вовсе
не знал плотского греха и считал этот грех большим преступлением нравственности (Артур Бенни был девственник, — это известно многим близко знавшим его лицам и между прочим одному уважаемому и ныне весьма известному петербургскому врачу, г-ну Т-му, пользовавшему Бенни от тяжких и опасных болезней, причина которых лежала в его девственности, боровшейся с пламенным темпераментом его пылкой, почти жгучей натуры).
Я позвал горничных
женщин и с помощью их
вынес бесчувственную Марью Виссарионовну; Пионову тоже вывели в двои руки. Пришел священник, Леонид очень долго исповедовался, причастился и ни слова уже потом
не говорил. Приехали медики, но было бесполезно: он умер.
Платонов.
Вынесет!
Не она
вынесет, так я
вынесу! Зачем же ты сначала
не сказал, что она жива? Анна Петровна? Милая
женщина! Воды стакан холодной, и я счастлив! Простите меня, господа, все! Анна Петровна!.. Я с ума схожу!.. (Целует у Анны Петровны руку.) Жива Саша… Воды, воды… моя дорогая!
—
Не смогу хутор отстоять от огня,
не смогу? — горячо возразил Юрка. — Да
не сгореть же хутору! Забыть болезнь надо в такое время! Ах, господи! Вот несчастье! Бедный папа! Митька, беги, разбуди сейчас же
женщин, да смотри,
не испугай их зря-то. А только чтобы наготове были… да все ценные вещи
вынесли подальше от дома на всякий случай… Да Аркашку мне сюда! Аркашка смирный и
не сбросит, как Востряк. Скорее Аркашку, а потом беги будить!
— Я всё про барыньку думаю, про вдовушку, — сказал он. — Этакая роскошь! Жизнь бы отдал! Глаза, плечи, ножки в лиловых чулочках… огонь баба! Баба — ой-ой! Это сейчас видно! И этакая красота принадлежит чёрт знает кому — правоведу, прокурору! Этому жилистому дуралею, похожему на англичанина!
Не выношу, брат, этих правоведов! Когда ты с ней о предчувствиях говорил, он лопался от ревности! Что говорить, шикарная
женщина! Замечательно шикарная! Чудо природы!
— Видишь, я права, — с жаром начала Надежда Александровна. — Я при Акиме сдержалась, но теперь прямо скажу, что этого
выносить не стану и при себе терпеть другую
женщину не буду. Я тебе
не жена и терпеть
не обязана. Если ты осмелишься и я замечу — сейчас же брошу тебя. Что это за бесстыдство! Но помни, я тебе еще и отомщу за себя. Жестоко отомщу!
«Я
не смею об этом и думать, я поклялась быть ему верной женой перед церковным алтарем, и его пример
не может служить извинением, это мой долг… Если Бог в супружестве послал мне крест, я безропотно обязана нести его, Он наказывает меня, значит, я заслужила это наказание и должна смиренно его
вынести», — думала молодая
женщина.
Дарья Алексеевна со стойкостью древней спартанки
вынесла эти, один почти вслед за другим, обрушившиеся на нее удары судьбы — между смертью ее двух сыновей
не прошло и двух месяцев, — но все же эти удары
не могли пройти бесследно для ее здоровья, и вместо доброй пожилой
женщины, вместо прежней «бой-бабы» была теперь дряхлая, расслабленная старушка.
— Вы, душа моя, — сказала она мне, — идете исполинскими шагами. Вы знаете ли, что я, при всей моей привычке,
не сразу решилась заглянуть в те места, где торгуют
женщиной. Страшную боль
выносите вы оттуда. Скажу вам наперед, что быть там и
не думать о себе самой, подавить свои личные ощущения, — на первый раз невозможно!
— Оно, конечно, по весне лучше, — облегченно вздохнул Строганов, — а то теперь и дорога тяжела, метели да вьюги, где же ей, слабой
женщине,
вынести… Но с ней-то
не сообразишь…
Каким образом этот крест попал к ней, она
не помнила; только
не забыла, что
женщина, которая
вынесла ее из пожарища, когда горел отцовский дом, строго наказывала ей никогда
не покидать святого знамения Христа и, как она говорила, благословения отцовского.
— Бежать, бежать… Куда-нибудь… Но совсем… Такую пытку
вынести мне
не по силам… Я сохраню к Маше в моей душе чистое, светлое чувство… Клянусь, что ни одну
женщину я
не прижму отныне к моей груди…
Не прижму и ее, так как я теперь недостоин ее…
— Если вам доставляет развлечение смеяться надо мною, то мне, как гостю, ничего
не остается делать, как bonne mine a mauvais jeu и
выносить безропотно насмешки больной, скучающей, но при этом очаровательной
женщины, — сказал граф.