Неточные совпадения
Дверь в столовую
была приоткрыта, там, за столом, сидели трое мужчин и Елена. В жизни Клима Ивановича Самгина неожиданные встречи
были часты и уже
не удивляли его, но каждая из них вызывала все более
тягостное впечатление ограниченности жизни, ее узости и бедности.
Вообще пред ним все чаще являлось нечто сновидное, такое, чего ему
не нужно
было видеть. Зачем нужна глупая сцена ловли воображаемого сома, какой смысл в нелепом смехе Лютова и хромого мужика?
Не нужно
было видеть
тягостную возню с колоколом и многое другое, что,
не имея смысла, только отягощало память.
Пушки стреляли
не часто,
не торопясь и, должно
быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами
были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней,
не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу,
пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
— Ну, так лучше
не ожидайте, потому что, «может
быть», ничего
не будет, — пролепетал я с невыразимо
тягостным чувством.
Уход Дерсу произвел на меня
тягостное впечатление, словно что-то оборвалось в груди. Закралось какое-то нехорошее предчувствие; я чего-то боялся, что-то говорило мне, что я больше его
не увижу. Я
был расстроен на весь день; работа валилась у меня из рук. Наконец я бросил перо, оделся и вышел.
Когда я встретился с ней в той роковой комнате, во мне еще
не было ясного сознания моей любви; оно
не проснулось даже тогда, когда я сидел с ее братом в бессмысленном и
тягостном молчании… оно вспыхнуло с неудержимой силой лишь несколько мгновений спустя, когда, испуганный возможностью несчастья, я стал искать и звать ее… но уж тогда
было поздно.
Наступил урок химии. Игнатович явился несколько взволнованный; лицо его
было серьезно, глаза чаще потуплялись, и голос срывался. Видно
было, что он старается овладеть положением и
не вполне уверен, что это ему удастся. Сквозь серьезность учителя проглядывала обида юноши, урок шел среди
тягостного напряжения.
Антон дольше всех остался на ногах; он долго шептался с Апраксеей, охал вполголоса, раза два перекрестился; они оба
не ожидали, чтобы барин поселился у них в Васильевском, когда у него под боком
было такое славное именье с отлично устроенной усадьбой; они и
не подозревали, что самая эта усадьба
была противна Лаврецкому; она возбуждала в нем
тягостные воспоминания.
Я ехал недовольный, измученный, расстроенный. В М***, где
были у меня дела по имению, ничто мне
не удалось. Дела оказались запущенными; мои требования встречали или прямой отпор, или такую уклончивость, которая
не предвещала ничего доброго. Предвиделось судебное разбирательство, разъезды, расходы. Обладание правом представлялось чем-то сомнительным, почти
тягостным.
Она
не отвечала, подавленная
тягостным разочарованием. Обида росла, угнетая душу. Теперь Власовой стало ясно, почему она ждала справедливости, думала увидать строгую, честную тяжбу правды сына с правдой судей его. Ей представлялось, что судьи
будут спрашивать Павла долго, внимательно и подробно о всей жизни его сердца, они рассмотрят зоркими глазами все думы и дела сына ее, все дни его. И когда увидят они правоту его, то справедливо, громко скажут...
Ожидание
не показалось особенно
тягостным Санину; он расхаживал взад и вперед по дорожке, прислушивался, как
пели птицы, следил за пролетавшими «коромыслами» и, как большая часть русских людей в подобных случаях, старался
не думать.
— Как — один?! — сказал я, забывшись. Вдруг вся кровь хлынула к сердцу. Я вспомнил, что сказала мне Фрези Грант. Но
было уже поздно. Биче смотрела на меня с
тягостным, суровым неудовольствием. Момент молчания предал меня. Я
не сумел ни поправиться, ни твердостью взгляда отвести тайную мысль Биче, и это передалось ей.
Любовь Александровна смотрела на него с глубоким участием; в его глазах, на его лице действительно выражалась
тягостная печаль; грусть его особенно поражала, потому что она
не была в его характере, как, например, в характере Круциферского; внимательный человек понимал, что внешнее, что обстоятельства, долго сгнетая эту светлую натуру, насильственно втеснили ей мрачные элементы и что они разъедают ее по несродности.
Мысль разлуки, мысль о том, что нет писем, стала горче, стала
тягостнее при мысли, что Володя
не придет поздравить ее, что он, может
быть, забудет и там ее поздравить…
Грустно
было выражение лица его. Жена, Дуня, приемыш, Кондратий
не были его родные дети; родные дети
не окружали его изголовья. Он думал умереть на руках детей своих — умирал почти круглым, бездетным сиротою. Он долго, почти все утро, оставался погруженным в молчаливое,
тягостное раздумье; глаза его
были закрыты; время от времени из широкой, но впалой груди вырывался тяжелый, продолжительный вздох.
Я это все знала, потому что княгиня ведь со мною, если у них
было что на сердце
тягостное, все говорили, и тогда, хотя я еще и молоденькая, даже против них девочка
была, а они от меня
не скрывали.
Народ никак
не хотел приписывать самому Алексею Михайловичу что-нибудь дурное и твердо верил, что все
тягостные для него меры
суть произведение коварных бояр, окружающих царя.
Видно
было по всему, что он уже совсем упал духом; день пропал задаром: лошадь
не продана, сам он измучился, измаялся, проголодался; вдобавок каждый раз, как являлся новый покупщик и дело, по-видимому, уже ладилось, им овладевало неизъяснимо
тягостное чувство: ему становилось все жальче и жальче лошаденку, так жаль, что в эту минуту он готов
был вернуться в Троскино и перенести все от Никиты Федорыча, чтобы только
не разлучаться с нею; но теперь почему-то заболело еще пуще по ней сердце; предчувствие ли лиха какого или что другое, только слезы так вот и прошибали ресницы, и многих усилий стоило бедному Антону, чтобы
не зарыдать вслух.
Отроду моя солдатская шинель
не была мне столь
тягостною — от роду эполеты
не казались мне столь завидными; наконец у самого Аничкина моста догнал я гороховую шинель.
Быть довольным провидением (хотя бы оно предназначило нам сейчас в нашей земной жизни самый трудный путь) в высшей степени важно и для того, чтобы
не терять среди
тягостной жизни мужества, и, главное, для того, чтобы,
не сваливая вину на судьбу,
не упускать из виду нашей собственной вины, которая и
есть единственная причина всех зол.
Но этот гнет
не казался ему
тягостным: он
не хотел освободиться из-под него; напротив, его манило отдаться течению всех этих странных обстоятельств, проникнуть далее и далее в глубь и сущность дела, увидеть, понять, разгадать, чтó это за мир и чтó за сила, и,
быть может, сознательно отдаться ей…
Случай, устроивший странную судьбу мою,
быть может, совершенно исключительный, но полоса смятений на Руси еще далеко
не прошла: она, может
быть, только едва в начале, и к тому времени, когда эти строки могут попасть в руки молодой русской девушки, готовящейся
быть подругой и матерью, для нее могут потребоваться иные жертвы, более серьезные и
тягостные, чем моя скромная и безвестная жертва: такой девушке я хотела бы сказать два слова, ободряющие и укрепляющие силой моего примера.
Внезапная смерть Водопьянова произвела самое
тягостное впечатление
не только на весь бодростинский дом, но и на все село. Это
была словно прелюдия к драме, которая ждалась издавна и представлялась неминучею. В селе опять
были вспомянуты все злые предзнаменования: и раки, выползавшие на берег, и куцый мундир Бодростина с разрезанною спиной.
Протянулось очень длинное молчание. Теркину оно
не показалось
тягостным. Он и
не требовал, чтобы его занимали… Ему
было хорошо. Из цветника долетало благоухание ветерка. В парке защелкал соловей. Позади, внизу, неслышно текла река, куда ему хотелось спуститься под руку с Саней.
В громадном, роскошном доме князей Гариных, на набережной реки Фонтанки, царила какая-то
тягостная атмосфера. Несмотря на то, что это
был разгар сезона 187* года, солидному швейцару, видимо из заслуженных гвардейцев, с достоинством носившему княжескую ливрею и треуголку, привычно и величественно опиравшемуся на булаву, с блестевшим, как золото, медным шаром, —
было отдано строгое приказание: никого
не принимать.
Было воскресенье, четвертый час дня — визитные часы петербургского большого света.
Надежды Воскресенского, что власти его „варвара“ и „тирана“, как он мысленно обзывал Минкину, с женитьбою графа придет конец, и он
будет иметь возможность разорвать так опрометчиво завязанные им с этой женщиной отношения, с часу на час становившиеся для него все
тягостнее и
тягостнее, как мы видели,
не оправдались.
Для хозяйки минута
была самая
тягостная. Она
не могла представить Ихменьева. Но и удерживать его
не решалась. Ее разбирал страх, как бы гостья или ее сын
не спросили ее: кто этот странного вида господин и как он попал к ней? Тогда пришлось бы выслушать что-нибудь злобно-пошлое или нахальное или давать объяснения, которые для нее
были бы слишком унизительны.
Почти такого ж содержания
было письмо к воспитателю; в нем присовокуплял только
тягостные свои сомнения насчет перемены исповедания и тут же успокоивал свою совесть тем, что принимал постановления церкви,
не зараженной злоупотреблениями, какие унижают западную.
Вольдемар и
не ожидал его ответа: от имени обоих благодарил он пастора, обещал воспользоваться великодушными его предложениями только для того, чтобы посетить его и побывать в Мариенбурге на короткий срок; присовокупил, что странническая жизнь, может
быть унизительная в глазах света,
не менее того сделалась их потребностью, что оседлость, вероятно, покажется им ограничением их свободы, всегда для человека
тягостным, и что поэтический, причудливый характер друга его, которому
было тесно и душно в доме родительском,
не потерпит на себе и легких цепей единообразной жизни богадельни.
И чудны
были его мысли — яркие и чистые они
были, как воздух ясного утра, и какие-то новые: таких мыслей никогда еще
не пробегало в его голове, омраченной скорбными и
тягостными думами.