Неточные совпадения
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали
споить его, но он,
не отказываясь от водки, только потел, а
секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда
был одинаков, и
секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая
не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
— А мне без свечки виднее то, что я вижу и о чем я молился. Вот чуть
было не сказал
секрет! — весело засмеявшись, сказал Сережа.
Но ничуть
не бывало! Следовательно, это
не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть
не может: тут начинается наше постоянство — истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство;
секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть цели, то
есть конца.
— Нет,
не нужно, — сказал учитель, укладывая карандаши и рейсфедер в задвижной ящичек, — теперь прекрасно, и вы больше
не прикасайтесь. Ну, а вы, Николенька, — прибавил он, вставая и продолжая искоса смотреть на турка, — откройте наконец нам ваш
секрет, что вы поднесете бабушке? Право, лучше
было бы тоже головку. Прощайте, господа, — сказал он, взял шляпу, билетик и вышел.
— А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты это очень хорошо давеча рассудил, чтобы тайны и
секреты эти
не узнавать. Оставь до времени,
не беспокойся. Все в свое время узнаешь, именно тогда, когда надо
будет. Вчера мне один человек сказал, что надо воздуху человеку, воздуху, воздуху! Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под этим разумеет.
Сам теперь все открывай, все ваши
секреты, так я еще и слушать-то, может
быть,
не стану, плюну и уйду.
— Вы
не можете представить себе, что такое письма солдат в деревню, письма деревни на фронт, — говорил он вполголоса, как бы сообщая
секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый человек, смотревший на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее место среди животных.
Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная дама, актриса театра Суворина.
— Это — медовуха действует.
Ешь — сколько хочешь, она как метлой чистит. Немцы больше четырех рюмок
не поднимают ее, балдеют. Вообще медовуха — укрощает.
Секрет жены, он у нее в роду лет сотню держится, а то и больше. Даже и я
не знаю, в чем тут дело, кроме крепости, а крепость —
не так уж велика, 65–70 градусов.
Она молча сидела с Викентьевым; шептать им
было не о чем. Они и прежде беседовали о своих
секретах во всеуслышание. И редко, редко удавалось Райскому вызвать ее на свободный лепет, или уж Викентьев так рассмешит, что терпенья никакого
не станет, и она прорвется нечаянно смехом, а потом сама испугается, оглянется вокруг, замолчит и погрозит ему.
«Да, если б как сестру только!» — думала она и
не хотела открывать бабушке о страсти Райского к ней; это
был не ее
секрет.
Папашу оставляли в покое, занимались музыкой, играли,
пели — даже
не брали гулять, потому что (я говорю тебе это по
секрету, и весь Петербург
не иначе, как на ухо, повторяет этот
секрет), когда карета твоей кузины являлась на островах, являлся тогда и Милари, верхом или в коляске, и ехал подле кареты.
Ни с кем она так охотно
не пила кофе, ни с кем
не говорила так охотно
секретов, находя, может
быть, в Анне Ивановне сходство с собой в склонности к хозяйству, а больше всего глубокое уважение к своей особе, к своему роду, фамильным преданиям.
— Так. Вы мне дадите право входить без доклада к себе, и то
не всегда: вот сегодня рассердились,
будете гонять меня по городу с поручениями — это привилегия кузеней, даже советоваться со мной, если у меня
есть вкус, как одеться; удостоите искреннего отзыва о ваших родных, знакомых, и, наконец, дойдет до оскорбления… до того, что поверите мне сердечный
секрет, когда влюбитесь…
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется,
не для того, чтоб рассказать ему вчерашний
секрет князя. Мне только захотелось сделать намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я достиг цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что ему, может
быть, и тут кое-что известно. Я
не ответил на его вопрос: «какие акции», а промолчал; а он, любопытно это, так и
не продолжал об этом.
— Про это я ничего
не знаю, — заключил Васин. — Лидия Ахмакова умерла недели две спустя после своего разрешения; что тут случилось —
не знаю. Князь, только лишь возвратясь из Парижа, узнал, что
был ребенок, и, кажется, сначала
не поверил, что от него… Вообще, эту историю со всех сторон держат в
секрете даже до сих пор.
— Это он только говорил; у него про себя
есть другой
секрет. А
не правда ли, что письмо свое он ужасно смешно написал?
Раз заведя, я
был уверен, что проношу долго; я два с половиной года нарочно учился носить платье и открыл даже
секрет: чтобы платье
было всегда ново и
не изнашивалось, надо чистить его щеткой сколь возможно чаще, раз по пяти и шести в день.
— Конечно, я должен бы
был тут сохранить
секрет… Мы как-то странно разговариваем с вами, слишком секретно, — опять улыбнулся он. — Андрей Петрович, впрочем,
не заказывал мне
секрета. Но вы — сын его, и так как я знаю ваши к нему чувства, то на этот раз даже, кажется, хорошо сделаю, если вас предупрежу. Вообразите, он приходил ко мне с вопросом: «Если на случай, на днях, очень скоро, ему бы потребовалось драться на дуэли, то согласился ль бы я взять роль его секунданта?» Я, разумеется, вполне отказал ему.
— Андрей Петрович, — схватил я его за руку,
не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело
было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь вы видели это, — я все молчал до сих пор, знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их
не знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут вас из моего сердца уже совсем, а я
не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои
секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел!
Не так ли?
Упомяну лишь, что главный характер их приемов состоял в том, чтоб разузнать кой-какие
секреты людей, иногда честнейших и довольно высокопоставленных; затем они являлись к этим лицам и грозили обнаружить документы (которых иногда совсем у них
не было) и за молчание требовали выкуп.
— Если тебя Александр спросит, почему ты
не приехал в «Магнит», сообщи ему под
секретом, что у тебя
было назначено rendez-vous [свидание (фр.).] с одной замужней женщиной. Ведь он глуп и
не догадается…
— Дело
не в персоне, а в том… да вот лучше спроси Александра Павлыча, — прибавила Антонида Ивановна. — Он, может
быть, и откроет тебе
секрет, как понравиться mademoiselle Sophie.
— Вот вам и весь
секрет, почему Половодов сразу рванул такой куш:
не из чего
было выбирать. Изволь-ка его теперь ловить по всей Европе, когда у него в кармане голеньких триста тысяч…
— Ах,
секрет самый простой:
не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами
будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только в этом и согласны между собой.
— Да, с этой стороны Лоскутов понятнее. Но у него
есть одно совершенно исключительное качество… Я назвал бы это качество притягательной силой, если бы речь шла
не о живом человеке. Говорю серьезно… Замечаешь, что чувствуешь себя как-то лучше и умнее в его присутствии; может
быть, в этом и весь
секрет его нравственного влияния.
—
Не знаю. Может, мне-то он и хочет сказать, да
не смеет. Предупреждает.
Секрет, дескать,
есть, а какой
секрет —
не сказал.
— Перемена, перемена! — быстро подхватила Грушенька. — У них
секрет, у них
был секрет! Митя мне сам сказал, что
секрет, и, знаешь, такой
секрет, что Митя и успокоиться
не может. А ведь прежде
был веселый, да он и теперь веселый, только, знаешь, когда начнет этак головой мотать, да по комнате шагать, а вот этим правым пальцем себе тут на виске волосы теребить, то уж я и знаю, что у него что-то беспокойное на душе… я уж знаю!.. А то
был веселый; да и сегодня веселый!
Я ведь знаю, тут
есть секрет, но
секрет мне ни за что
не хотят открыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись, в чем дело, рявкну «осанну», и тотчас исчезнет необходимый минус и начнется во всем мире благоразумие, а с ним, разумеется, и конец всему, даже газетам и журналам, потому что кто ж на них тогда станет подписываться.
— Уж конечно, объясню,
не секрет, к тому и вел. Братишка ты мой,
не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может
быть, себя хотел бы исцелить тобою, — улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша
не видал у него такой улыбки.
Опять-таки и то взямши, что никто в наше время,
не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с,
не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в
секрете спасаются, так что их и
не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то
есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них
не простит?
Как раз пред тем, как я Грушеньку пошел бить, призывает меня в то самое утро Катерина Ивановна и в ужасном
секрете, чтобы покамест никто
не знал (для чего,
не знаю, видно, так ей
было нужно), просит меня съездить в губернский город и там по почте послать три тысячи Агафье Ивановне, в Москву; потому в город, чтобы здесь и
не знали.
— Ее. У этих шлюх, здешних хозяек, нанимает каморку Фома. Фома из наших мест, наш бывший солдат. Он у них прислуживает, ночью сторожит, а днем тетеревей ходит стрелять, да тем и живет. Я у него тут и засел; ни ему, ни хозяйкам
секрет не известен, то
есть что я здесь сторожу.
— Говорите ваш
секрет, Чарли; отсюда папа
не будет слышно.
Только, Вера Павловна, если уж случилось вам видеть меня в таком духе, в каком я
был бы рад
быть всегда, и дошло у нас до таких откровенностей, — пусть это
будет секрет, что я
не по своей охоте мрачное чудовище.
Передняя и девичья составляли единственное живое удовольствие, которое у меня оставалось. Тут мне
было совершенное раздолье, я брал партию одних против других, судил и рядил вместе с моими приятелями их дела, знал все их
секреты и никогда
не проболтался в гостиной о тайнах передней.
Не знаю, какие именно «большие
секреты» она сообщила сестре, но через некоторое время в городе разнесся слух, что Басина внучка выходит замуж. Она
была немного старше меня, и восточный тип делал ее еще более взрослой на вид. Но все же она
была еще почти ребенок, и в первый раз, когда Бася пришла к нам со своим товаром, моя мать сказала ей с негодующим участием...
Впрочем, опытные охотники знают этот
секрет, берут на цель пониже, под самую белизну; кучным зарядом вскинет убитого зайца вверх, и в меру, на чистом месте, промаха никогда
не будет.
Секрета не было никакого, кроме одних чрезвычайных, так сказать, задыхающихся от волнения (может
быть, выделанного) просьб «беречься Рогожина».
Один из таких тунеядцев, приближаясь к старости, объявил сам собою и без всякого принуждения, что он в продолжение долгой и скудной жизни своей умертвил и съел лично и в глубочайшем
секрете шестьдесят монахов и несколько светских младенцев, — штук шесть, но
не более, то
есть необыкновенно мало сравнительно с количеством съеденного им духовенства.
(Князь узнал от нее уже потом, что она
не раз служила в
секрете Рогожину и Аглае Ивановне; ей и в голову
не приходило, что тут могло
быть что-нибудь во вред князю…)
— Я хочу ему два слова сказать — и довольно! — быстро отрезала генеральша, останавливая возражение. Она
была видимо раздражена. — У нас, видите ли, князь, здесь теперь всё
секреты. Всё
секреты! Так требуется, этикет какой-то, глупо. И это в таком деле, в котором требуется наиболее откровенности, ясности, честности. Начинаются браки,
не нравятся мне эти браки…
Словом, все дело велось в таком страшном
секрете, что ничего нельзя
было узнать, и притом продолжалось оно до самого возвращения казака Платова с тихого Дона к государю, и во все это время мастера ни с кем
не видались и
не разговаривали.
— Напрасно так нас обижаете, — мы от вас, как от государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усумнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, — мы вам
секрета нашей работы теперь
не скажем, а извольте к государю отвезти — он увидит, каковы мы у него люди и
есть ли ему за нас постыждение.
Аннушка мне пишет, что в Нижний ждут Басаргиных и что Полинька невеста Павла Менделеева, что служит в Омске. Может, это
секрет,
не выдавай меня. Летом они, кажется, едут в Сибирь. Когда узнаю, что Басаргин в Нижнем, напишу к нему, что его крестник теперь Пущин, а
не Васильев, хоть, может
быть, ему это все равно, но я помню, как они много для меня сделали, когда этот купчик явился на свет…
Я часто вспоминаю слова ваши, что
не трудно жить, когда хорошо, а надобно
быть довольным, когда плохо. Благодаря бога я во всех положениях довольно спокоен и очень здоров — что бог даст вперед при новом нашем образе жизни в Читинской, что до сих пор от нас под большим
секретом, — и потому я заключаю, что должно
быть одно из двух: или очень хорошо, или очень дурно.
— То-то, Бертольдинька, надо всегда жить так, чтобы
не было никаких
секретов, — говорил ей Розанов, повторяя в шутку ее собственные слова.
Между девочками и нами тоже появилась какая-то невидимая преграда; у них и у нас
были уже свои
секреты; как будто они гордились перед нами своими юбками, которые становились длиннее, а мы своими панталонами со штрипками. Мими же в первое воскресенье вышла к обеду в таком пышном платье и с такими лентами на голове, что уж сейчас видно
было, что мы
не в деревне и теперь все пойдет иначе.
— То-то последствия, а из чего? Где доказательства? Дела
не так делаются, и я тебе под
секретом теперь говорю. А зачем я об этом с тобой заговорил — потом объясню. Значит, так надо
было. Молчи и слушай и знай, что все это
секрет…
Эта бумага
была плодом заветнейших замыслов Плешивцева. Он писал ее по
секрету и по
секрету же сообщил об ней лишь одному мне. Читая ее, он говорил:"Я здесь — Плешивцев! понимаешь? Плешивцев, а
не чиновник!"И затем представив свою работу князю Ивану Семенычу, он даже несколько побаивался за ее судьбу.