Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на
свете еще
не было, что может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому
не учите, это я делаю
не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что
есть нового на
свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
«
Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру
было весело:
У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На
свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Скотинин. Завтре и я проснусь с
светом вдруг.
Будь он умен, как изволит, а и с Скотининым развяжешься
не скоро. (Отходит.)
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я
не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать
не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в
свете быть возможно.
Он
был по службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан в большом
свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание еще и
не входило.
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик
был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать,
есть ли на
свете ученый лоб, который бы от такого тумака
не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец!
Не нынешний
был век. Нас ничему
не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и
не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Скотинин. Суженого конем
не объедешь, душенька! Тебе на свое счастье грех пенять. Ты
будешь жить со мною припеваючи. Десять тысяч твоего доходу! Эко счастье привалило; да я столько родясь и
не видывал; да я на них всех свиней со бела
света выкуплю; да я, слышь ты, то сделаю, что все затрубят: в здешнем-де околотке и житье одним свиньям.
Простаков. От которого она и на тот
свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет
не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на
свете шестьдесят лет. Случалось
быть часто раздраженным, ино-гда
быть собой довольным. Ничто так
не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда
не бывал я так собой доволен, как если случалось из рук вырвать добычь от порока.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою
был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что
не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом
был! Жизни
не жалел, чтоб из сундука ничего
не вынуть. Перед другим
не похвалюсь, от вас
не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на
свет что-то иное, чему еще
не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно
было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет,
не головотяпами следует вам называться, а глуповцами!
Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в
свете глупее, — и тот
будет володеть вами!
Был у нее, по слухам, и муж, но так как она дома ночевала редко, а все по клевушка́м да по овинам, да и детей у нее
не было, то в скором времени об этом муже совсем забыли, словно так и явилась она на
свет божий прямо бабой мирскою да бабой нероди́хою.
Рассказывали, что возвышением своим Угрюм-Бурчеев обязан
был совершенно особенному случаю. Жил будто бы на
свете какой-то начальник, который вдруг встревожился мыслию, что никто из подчиненных
не любит его.
— Нужды нет, что он парадов
не делает да с полками на нас
не ходит, — говорили они, — зато мы при нем, батюшке,
свет у́зрили! Теперича, вышел ты за ворота: хошь — на месте сиди; хошь — куда хошь иди! А прежде сколько одних порядков
было — и
не приведи бог!
—
Не знаешь ли, любезный рукосуюшко, где бы нам такого князя сыскать, чтобы
не было его в
свете глупее? — взмолились головотяпы.
С этой минуты исчез старый Евсеич, как будто его на
свете не было, исчез без остатка, как умеют исчезать только «старатели» русской земли.
— Глупые вы, глупые! — сказал он, —
не головотяпами следует вам по делам вашим называться, а глуповцами!
Не хочу я володеть глупыми! а ищите такого князя, какого нет в
свете глупее, — и тот
будет володеть вами.
— Ежели
есть на
свете клеветники, тати, [Тать — вор.] злодеи и душегубцы (о чем и в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же тебе, Ионке, на ум взбрело, чтоб им
не быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сих людей от природных их званий отставить и зауряд с добродетельными людьми в некоторое смеха достойное место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия
есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич
не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и
не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том
свете, когда и на этом жить
было бы очень весело.
В глазах родных он
не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в
свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему
было тридцать два года,
были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен
был казаться для других)
был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то
есть бездарный малый, из которого ничего
не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
— Я больше тебя знаю
свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого
не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и
не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого
не понимаю, но это так.
Когда графиня Нордстон позволила себе намекнуть о том, что она желала чего-то лучшего, то Кити так разгорячилась и так убедительно доказала, что лучше Левина ничего
не может
быть на
свете, что графиня Нордстон должна
была признать это и в присутствии Кити без улыбки восхищения уже
не встречала Левина.
Это
было не предположение, — она ясно видела это в том пронзительном
свете, который открывал ей теперь смысл жизни и людских отношений.
Казалось, ему надо бы понимать, что
свет закрыт для него с Анной; но теперь в голове его родились какие-то неясные соображения, что так
было только в старину, а что теперь, при быстром прогрессе (он незаметно для себя теперь
был сторонником всякого прогресса), что теперь взгляд общества изменился и что вопрос о том,
будут ли они приняты в общество, еще
не решен.
«Честолюбие? Серпуховской?
Свет? Двор?» Ни на чем он
не мог остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже
не было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую грудь, чтобы дышать свободнее, прошелся по комнате. «Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы
не было стыдно», добавил он медленно.
Знаменитая певица
пела второй раз, и весь большой
свет был в театре. Увидав из своего кресла в первом ряду кузину, Вронский,
не дождавшись антракта, вошел к ней в ложу.
Он
не хотел видеть и
не видел, что в
свете уже многие косо смотрят на его жену,
не хотел понимать и
не понимал, почему жена его особенно настаивала на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко
было до лагеря полка Вронского.
— Если
свет не одобряет этого, то мне всё равно, — сказал Вронский, — но если родные мои хотят
быть в родственных отношениях со мною, то они должны
быть в таких же отношениях с моею женой.
— Если вы любите свое чадо, то вы, как добрый отец,
не одного богатства, роскоши, почести
будете желать своему детищу; вы
будете желать его спасения, его духовного просвещения
светом истины.
Разве
не молодость
было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он увидел на ярком
свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного поля и за полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в синей дали?
— Я пожалуюсь? Да ни за что в
свете! Разговоры такие пойдут, что и
не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А
не будь этого — бросай всё! Беги на край
света!
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала
была довольна — и потому, что ничто, по ее понятиям,
не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем
свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много говорившая о своем сыне,
была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные женщины, по понятиям графини Вронской.
Занятия его и хозяйством и книгой, в которой должны
были быть изложены основания нового хозяйства,
не были оставлены им; но как прежде эти занятия и мысли показались ему малы и ничтожны в сравнении с мраком, покрывшим всю жизнь, так точно неважны и малы они казались теперь в сравнении с тою облитою ярким
светом счастья предстоящею жизнью.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в
свете отношение, что два человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что
не могут даже серьезно обращаться друг с другом и
не могут даже
быть оскорблены один другим.
Это
было чувство омерзения к чему-то: к Алексею ли Александровичу, к себе ли, ко всему ли
свету, — он
не знал хорошенько.
Даже
не было надежды, чтоб ее пригласили, именно потому, что она имела слишком большой успех в
свете, и никому в голову
не могло прийти, чтоб она
не была приглашена до сих пор.
Вронский понял, что дальнейшие попытки тщетны и что надо пробыть в Петербурге эти несколько дней, как в чужом городе, избегая всяких сношений с прежним
светом, чтобы
не подвергаться неприятностям и оскорблениям, которые
были так мучительны для него.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен
был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот
свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и всегда в Петербурге, он выехал из дома с тем, чтобы
не возвращаться до поздней ночи.
— Мне нужно, чтоб я
не встречал здесь этого человека и чтобы вы вели себя так, чтобы ни
свет, ни прислуга
не могли обвинить вас… чтобы вы
не видали его. Кажется, это
не много. И за это вы
будете пользоваться правами честной жены,
не исполняя ее обязанностей. Вот всё, что я имею сказать вам. Теперь мне время ехать. Я
не обедаю дома.
Третий круг наконец, где она имела связи,
был собственно
свет, —
свет балов, обедов, блестящих туалетов,
свет, державшийся одною рукой за двор, чтобы
не спуститься до полусвета, который члены этого круга думали, что презирали, но с которым вкусы у него
были не только сходные, но одни и те же.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем
были намеки на то, что она готова
была помогать ему для успеха в
свете и на службе, а
не для жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
Она встала ему навстречу,
не скрывая своей радости увидать его. И в том спокойствии, с которым она протянула ему маленькую и энергическую руку и познакомила его с Воркуевым и указала на рыжеватую хорошенькую девочку, которая тут же сидела за работой, назвав ее своею воспитанницей,
были знакомые и приятные Левину приемы женщины большого
света, всегда спокойной и естественной.
Матери
не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в
свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками;
не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся,
не велика ли
будет честь, если он сделает предложение, и
не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо
было объясниться.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от
света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он
не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь
была неумолима к ней за то, что она
была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она
не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в
свете, — в обычайный час, то
есть в 8 часов утра, проснулся
не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую жену, она поняла, что болезненная жена считает себя непонятою женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся
свет на них. Но интересного тут ничего
не было, и она продолжала свою мысль.
— Я уже просил вас держать себя в
свете так, чтоб и злые языки
не могли ничего сказать против вас.
Было время, когда я говорил о внутренних отношениях; я теперь
не говорю про них. Теперь я говорю о внешних отношениях. Вы неприлично держали себя, и я желал бы, чтоб это
не повторялось.