Неточные совпадения
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как
на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в
поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда
на баринаНе работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не барская,
А наша полоса!
Несмотря
на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице
на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный
пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с
господами.
Вронский снял с своей головы мягкую с большими
полями шляпу и отер платком потный лоб и отпущенные до половины ушей волосы, зачесанные назад и закрывавшие его лысину. И, взглянув рассеянно
на стоявшего еще и приглядывавшегося к нему
господина, он хотел пройти.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы
господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал
на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим
на небрежно замалеванное
поле на картине.
Наконец бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною рукою придерживал
полу своего сюртука, ибо не любил, чтобы расходились
полы, а другою стал помогать ему вылезать из брички. Половой тоже выбежал, со свечою в руке и салфеткою
на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду
барина, неизвестно, по крайней мере, они перемигнулись с Селифаном, и обыкновенно суровая его наружность
на этот раз как будто несколько прояснилась.
Селифан молча слушал очень долго и потом вышел из комнаты, сказавши Петрушке: «Ступай раздевать
барина!» Петрушка принялся снимать с него сапоги и чуть не стащил вместе с ними
на пол и самого
барина.
Блестела золотая парча, как ржаное
поле в июльский вечер
на закате солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал в отделе живописи, где «объясняющий
господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего из художников — божьей рукой».
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут
на пол! Вот мое житье — как перед
Господом Богом! Только и света что в палате да по добрым людям.
Дамы пойдут в сад и оранжерею, а
барин с гостем отправились по гумнам, по
полям,
на мельницу,
на луга.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То в
поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они
на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут
на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать
на богомолье пешком ходил.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в улицу, которая вела в
поле и в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли
на террасу и, усталые, сели
на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что
господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг сам — слышите,
господа, сам — заявил про него в своей речи, именно в том месте, где он указывает
на нелепость предположения, что убил Смердяков: „Не было бы этого пакета, не останься он
на полу как улика, унеси его грабитель с собою, то никто бы и не узнал в целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым“.
«Ну, а обложка денег, а разорванный
на полу пакет?» Давеча, когда обвинитель, говоря об этом пакете, изложил чрезвычайно тонкое соображение свое о том, что оставить его
на полу мог именно вор непривычный, именно такой, как Карамазов, а совсем уже не Смердяков, который бы ни за что не оставил
на себя такую улику, — давеча,
господа присяжные, я, слушая, вдруг почувствовал, что слышу что-то чрезвычайно знакомое.
Но, взглянув в окно, увидала страшное зрелище:
барин лежал навзничь
на полу, без движения.
Я вас спрашиваю,
господа присяжные, поступил ли бы так Смердяков, оставил ли бы он конверт
на полу?
Чертопханов толкнул его ногою, примолвив: «Вставай, ворона!» Потом отвязал недоуздок от яслей, снял и сбросил
на землю попону — и, грубо повернув в стойле послушную лошадь, вывел ее вон
на двор, а со двора в
поле, к крайнему изумлению сторожа, который никак не мог понять, куда это
барин отправляется ночью, с невзнузданною лошадью в поводу?
А то прослышит, что где-нибудь охота проявилась — в отъезжее
поле богатый
барин собрался, — он сейчас туда — и гарцует в отдалении,
на горизонте, удивляя всех зрителей красотой и быстротою своего коня и близко никого к себе не подпуская.
Сделалось смятение. Люди бросились в комнату старого
барина. Он лежал в креслах,
на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до
полу, голова опущена была
на грудь, не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги окружили труп, оставленный
на их попечение, вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили
на тот самый стол, за которым столько лет они служили своему
господину.
—
Господа! — кричал он, —
на поле! — Об артиллерии!
В таком же беспорядочном виде велось хозяйство и
на конном и скотном дворах. Несмотря
на изобилие сенокосов, сена почти никогда недоставало, и к весне скотина выгонялась в
поле чуть живая. Молочного хозяйства и в заводе не было. Каждое утро посылали
на скотную за молоком для
господ и были вполне довольны, если круглый год хватало достаточно масла
на стол. Это было счастливое время, о котором впоследствии долго вздыхала дворня.
Но зато, как только выпадет первый вёдреный день, работа закипает не
на шутку. Разворачиваются почерневшие валы и копны; просушиваются намокшие снопы ржи. Ни пощады, ни льготы — никому. Ежели и двойную работу мужик сработал, все-таки, покуда не зашло солнышко,
барин с
поля не спустит. Одну работу кончил — марш
на другую!
На то он и образцовый хозяин, чтоб про него говорили...
Его тащил
на цепи дед-вожатый с бородой из льна, и медведь, гремя цепью, показывал, как ребята горох в
поле воруют, как хозяин пляшет и как
барин водку пьет и пьяный буянит.
Все мелкие сорты дроби пригодны для этой стрельбы, потому что перепелок особенно осенью, охотник может стрелять
на каком угодно расстоянии: чистое
поле, крепость лежки и близость взлета, к которому заблаговременно приготовиться, если собака имеет хорошую стойку, делают охотника полным
господином расстояния: он может выпускать перепелку в меру, смотря по сорту дроби, которою заряжено его ружье.
Я видел, как
господин бросался во все стороны, чтобы найти мне порожний стул, как он схватил, наконец, с одного стула лохмотья, бросил их
на пол и, торопясь, подал мне стул, осторожно меня усаживая.
— Остаются, стало быть, трое-с, и во-первых,
господин Келлер, человек непостоянный, человек пьяный и в некоторых случаях либерал, то есть насчет кармана-с; в остальном же с наклонностями, так сказать, более древнерыцарскими, чем либеральными. Он заночевал сначала здесь, в комнате больного, и уже ночью лишь перебрался к нам, под предлогом, что
на голом
полу жестко спать.
— А ведь хозяин-то не больно бы, кажись, рачительный, — подхватила Анна Гавриловна, показав головой
на барина (она каждый обед обыкновенно стояла у Еспера Иваныча за стулом и не столько для услужения, сколько для разговоров), — нынче все лето два раза в
поле был!
Вероятно, думал: увидит
барин, какую Лукьяныч махину соорудил, скажет:"Эге! стало быть, хорошо старостой-то служить!"Представил мне всю семью, от старшего сына, которого незадолго перед тем из Москвы выписал, до мелконького-мелконького внучка Фомушки, ползавшего по
полу на карачках.
P. S. Вчера, в то самое время, как я разыгрывал роли у Полины, Лиходеева зазвала Федьку и поднесла ему стакан водки. Потом спрашивала, каков
барин?
На что Федька ответил:"
Барин насчет женского
полу — огонь!"Должно быть, ей это понравилось, потому что сегодня утром она опять вышла
на балкон и стояла там все время, покуда я смотрел
на нее в бинокль. Право, она недурна!"
— Мы и сами в ту пору дивились, — сообщает, в свою очередь, староста (из местных мужичков), которого он
на время своего отсутствия, по случаю совершения купчей и первых закупок, оставил присмотреть за усадьбой. — Видите — в
поле еще снег не тронулся, в лес проезду нет, а вы осматривать приехали. Старый-то
барин садовнику Петре цалковый-рупь посулил, чтоб вас в лес провез по меже: и направо и налево — все, дескать, его лес!
— И котлетку, и кофею, и вина прикажите еще прибавить, я проголодался, — отвечал Петр Степанович, с спокойным вниманием рассматривая костюм хозяина.
Господин Кармазинов был в какой-то домашней куцавеечке
на вате, вроде как бы жакеточки, с перламутровыми пуговками, но слишком уж коротенькой, что вовсе и не шло к его довольно сытенькому брюшку и к плотно округленным частям начала его ног; но вкусы бывают различны.
На коленях его был развернут до
полу шерстяной клетчатый плед, хотя в комнате было тепло.
— Нет врешь, ты не уйдешь от меня! Лошадей!! — закричал было Петр Григорьич, но
на том и смолк, потому что грохнулся со стула длинным телом своим
на пол. Прибежавшие
на этот стук лакеи нашли
барина мертвым.
Молился он о тишине
на святой Руси, молился о том, чтоб дал ему
господь побороть измену и непокорство, чтобы благословил его окончить дело великого поту, сравнять сильных со слабыми, чтобы не было
на Руси одного выше другого, чтобы все были в равенстве, а он бы стоял один надо всеми, аки дуб во чистом
поле!
— Да еще что выдумала, — раздраженно говорила Варвара, — это, говорит, может быть,
барин скушали. Они, говорит,
на кухню за чем-то выходили, когда я
полы мыла, и долго, говорит, там пробыли.
«Всю ночь до света шатался в
поле и вспоминал Евгеньины слова про одинокие города, вроде нашего; говорила она, что их более восьми сотен. Стоят они
на земле, один другого не зная, и, может, в каждом есть вот такой же плутающий человек, так же не спит он по ночам и тошно ему жить. Как
господь смотрит
на города эти и
на людей, подобных мне? И в чём, где оправдание нам?
— «Для начала недурно», как сказал турок, посаженный
на кол… Да, не вредно,
господин Запорожец, а удары судьбы были провиденциальным назначением каждого доброго запорожца…
На всякий случай поздравляю «с
полем», как говорят охотники, когда убита первая дичь.
Они перещипывают, а Аграфена Ивановна после приказывают стряпухе: «станешь сажать, — говорят, — в печку, так людские шесть пирогов
на пол урони, чтобы они в сору обвалялись»; а
барин за это взыск…
— Самую что ни
на есть мелкую пташку, и ту не оставляет
господь без призрения, Глеб Савиныч, и об той заботится творец милосердный! Много рассыпал он по земле всякого жита, много зерен
на полях и дорогах! Немало также и добрых людей посылает
господь на помощь ближнему неимущему!.. Тогда… тогда к тебе приду, Глеб Савиныч!
Епифан поклонился, пробормотал: «здравия желаем, васясо», особенно-нежно выговаривая последнее слово, и глаза его мгновенно обежали всю фигуру
барина, избу,
пол и потолок, не останавливаясь ни
на чем; потом он торопливо подошел к полатям, стащил оттуда зипун и стал надевать его.
— Да чтò ж? Известно, батюшка, Дутловы люди сильные; во всей вотчине почитай первый мужик, — отвечала кормилица, поматывая головой. — Летось другую связь из своего леса поставил,
господ не трудили. Лошадей у них, окромя жеребят да подростков, троек шесть соберется, а скотины, коров да овец как с
поля гонят, да бабы выйдут
на улицу загонять, так в воротах их-то сопрется, что беда; да и пчел-то колодок сотни две, не то больше живет. Мужик оченно сильный, и деньги должны быть.
Выбрав в
поле место для ночлега
И нуждаясь в отдыхе давно,
Спит гнездо бесстрашное Олега —
Далеко подвинулось оно!
Залетело, храброе, далече,
И никто ему не
господин —
Будь то сокол, будь то гордый кречет.
Будь то черный ворон — половчин.
А в степи, с ордой своею дикой
Серым волком рыская чуть свет,
Старый Гзак
на Дон бежит великий,
И Кончак спешит ему вослед.
В это время к квартире Анны Михайловны шибко подкатил
на лихаче молодой белокурый
барин, с туго завитыми кудрями и самой испитой, ничего не выражающей физиономией. Он быстро снялся с линейки, велел извозчику ждать себя, обдернул
полы шикарного пальто-пальмерстона и, вставив в правый глаз 'стеклышко, скрылся за резными дверями парадного подъезда.
— Нет, вы,
барин,
на меня поглядите-сь, каким я теперь — хоть сейчас под венец, — обратился ко мне Спирька, охорашиваясь и поправляя
полы спереди узкого, короткого сюртука.
— Как вскочит Пашка с
полу, выхватил ножище да как бросится
на барина — страшный такой, как бык бешеный, который сорвется, коли его худо оглушат обухом, глаза-то кровью налились.
Тогда все бросились меня обнимать и целовать, что под конец сделалось для меня даже обременительным, потому что делегаты вздумали качать меня
на руках и чуть-чуть не уронили
на пол. Тем временем наступил адмиральский час, Прокоп наскоро произнес:
господа, милости просим хлеба-соли откушать! — и повел нас в столовую, где прежде всего нашим взорам представилась севрюжина… но какая это была севрюжина!
— Он самый,
барин. Да еще Горчак с Разбойником… Тут нашему брату сплавщику настоящее горе. Бойцы щелкают наши барочки, как бабы орехи. По мерной воде еще ничего, можно пробежать, а как за пять аршин перевалило — тут держись только за землю. Как в квашонке месит… Непременно надо до Кумыша схватиться и обождать малость, покамест вода спадет хоть
на пол-аршина.
— Уж не извольте опасаться, батюшка! — сказал Шурлов, поседевший в отъезжих
полях ловчий, который имел исключительное право говорить и даже иногда перебраниваться с своим
барином. — У нас косой не отвертится — поставим прямехонько
на вас; извольте только стать вон к этому отъемному острову.
Перешагнув через порог, он заметил
на стене свою безобразную тень; мучительное чувство… как бешеный он выбежал из дома и пустился в
поле; поутру явился он
на дворе, таща за собою огромного волка… блуждая по лесам, он убил этого зверя длинным ножом, который неотлучно хранился у него за пазухой… вся дворня окружила Вадима, даже
господа вышли подивиться его отважности… Наконец и он насладился минутой торжества! — «Ты будешь моим стремянным!» — сказал Борис Петрович.
Одевали ее к венцу, песни пели, косу девичью расчесывая под честной венец; благословляли образами сначала мать с Костиком, потом
барин с барыней; она никому ни словечка не промолвила, даже плачущую Машу молча поцеловала и поставила ее
на пол.
Григорий поставил
на пол гусей, которые крикнули с радости и тотчас же оставили
на полу знаки своего прибытия, а Настя подошла с своей тарелкой к
барину.
Я поднял голову и несколько мгновений остался в такой позе неподвижно. Наверху, облокотившись
на перила подъезда, стоял небольшого роста коренастый и плотный
господин в осеннем порыжелом пальто; его круглая, остриженная под гребенку голова была прикрыта черной шляпой с широкими
полями. Он смотрел
на меня своими близорукими выпуклыми глазами и улыбался. Нужно было видеть только раз эту странную улыбку, чтобы никогда ее не забыть: так улыбаются только дети и сумасшедшие.