Неточные совпадения
Она смотрела мимо дамы в окно
на точно как будто катившихся назад людей, провожавших
поезд и стоявших
на платформе.
Когда
поезд подошел к станции, Анна вышла в толпе других пассажиров и, как от прокаженных, сторонясь от них, остановилась
на платформе, стараясь вспомнить, зачем она сюда приехала и что намерена была делать.
Наш полупустой
поезд остановился
на темной наружной
платформе Ярославского вокзала, и мы вышли
на площадь, миновав галдевших извозчиков, штурмовавших богатых пассажиров и не удостоивших нас своим вниманием.
Мы высыпаем
на платформы и спешим проглотить по стакану скверного чая. При последнем глотке я вспоминаю, что пью из того самого стакана, в который, за пять минут до прихода
поезда, дышал заспанный мужчина, стоящий теперь за прилавком, дышал и думал: «Пьете и так… дураки!» Возвратившись в вагон, я пересаживаюсь
на другое место, против двух купцов, с бородами и в сибирках.
На прошлой неделе, когда он проходил по
платформе мимо того же курьерского
поезда, он заметил высокую, стройную, очень красивую даму в черном платье, стоявшую в дверях вагона первого класса.
Я собрался мигом, но момент отъезда был выбран не совсем удачно. Кёльнский
поезд выходил из Парижа вечером; сверху сыпалось что-то похожее
на пашу петербургскую изморозь, туман стлался по бульварам и улицам, и, в довершение всего,
платформа железнодорожной станции была до крайности скудно освещена. Все это, вместе взятое и осложненное перспективами дорожных неудобств, наводило уныние и тоску.
Послушная память тотчас же вызвала к жизни все увлечения и «предметы» Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца пронеслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали из окон летящего
на всех парах курьерского
поезда, а он стоял
на платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда прошлым летом по вечерам.
Стулья
на этот раз усиленно застучали. В зале произошло общее движение. Дорожный телеграф дал знать, что
поезд выехал с соседней станции и через двадцать минут будет в Бежецке. В то же время в залу ворвалась кучка новых пассажиров. Поднялась обычная дорожная суета. Спешили брать билеты, закусывали, выпивали. Стыд — скрылся. Мы с Глумовым простились с Редедей и выбежали
на платформу. Как вдруг мой слух поразил разговор.
Экстренный
поезд, заказанный Араби-пашой, был совсем готов, а
на платформе Редедю ожидала свита, состоявшая из двух египтян, Хлебодара и Виночерпия, и одного арапа, которого, как мне показалось, я когда-то видал в художественном клубе прислуживающим за столом.
Нилов, снимая свой узел, еще раз пристально и как будто в нерешимости посмотрел
на Матвея, но, заметив острый взгляд Дикинсона, взял узел и попрощался с судьей. В эту самую минуту Матвей открыл глаза, и они с удивлением остановились
на Нилове, стоявшем к нему в профиль.
На лице проснувшегося проступило как будто изумление. Но, пока он протирал глаза,
поезд, как всегда в Америке, резко остановился, и Нилов вышел
на платформу. Через минуту
поезд несся дальше.
Сойдя с
поезда, судья Дикинсон тотчас же подозвал единственного дэбльтоунского полисмена и, указав
на фигуру Матвея, нерешительно стоявшего
на залитой электрическим светом
платформе, сказал...
На рельсах вдали показался какой-то круг и покатился, и стал вырастать, приближаться, железо зазвенело и заговорило под ногами, и скоро перед
платформой пролетел целый
поезд… Завизжал, остановился, открылись затворки — и несколько десятков людей торопливо прошли мимо наших лозищан. Потом они вошли в вагон, заняли пустые места, и
поезд сразу опять кинулся со всех ног и полетел так, что только мелькали окна домов…
Но он спал, когда
поезд остановился
на довольно продолжительное время у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания из свежесрубленного леса.
На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики
на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
Однако Джону Келли скоро стало казаться, что у незнакомца не было никаких намерений. Он просто вышел
на платформу, без всякого багажа, только с корзиной в руке, даже, по-видимому, без всякого плана действий и тупо смотрел, как удаляется
поезд. Раздался звон, зашипели колеса,
поезд пролетел по улице, мелькнул в полосе электрического света около аптеки, а затем потонул в темноте, и только еще красный фонарик сзади несколько времени посылал прощальный привет из глубины ночи…
Представьте себе мою досаду: мои уехали — я один! Первое, что я сделал, не раздумывая, с почерку — это хватил кулаком жандарма по физиономии, и он загремел
на рельсы с высокой
платформы. Второе, сообразив мгновенно, что это пахнет бедой серьезной, я спрыгнул и бросился бежать поперек путей, желая проскочить под товарным
поездом, пропускавшим наш пассажирский…
На платформе раздался продолжительный звонок, возвещавший отход
поезда с ближайшей станции. Между инженерами произошло смятение. Андрей Ильич наблюдал из своего угла с насмешкой
на губах, как одна и та же трусливая мысль мгновенно овладела этими двадцатью с лишком человеками, как их лица вдруг стали серьезными и озабоченными, руки невольным быстрым движением прошлись по пуговицам сюртуков, по галстукам и фуражкам, глаза обратились в сторону звонка. Скоро в зале никого не осталось.
Раздался последний свисток, пассажиры зашевелились, начали собирать вещи, и через минуту
поезд уже остановился. Колесов вышел из вагона
на платформу. Его тотчас окружили «вызывалы» из мелких гостиниц и дурных номеров, насильно таща каждый к себе. Один прямо вырвал из руки Колесова его чемодан.
— И отлично это! — подхватил князь, и, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить себя от задушавшей его тоски, он вышел
на платформу и стал жадно вдыхать свежий и холодный воздух; при этом ему несколько раз приходила в голову мысль броситься
на рельсы, чтобы по нем прошел
поезд. «Но тут можно, пожалуй, не умереть, — думал он: — а сделаться только уродом; револьвер, в этом случае, гораздо вернее».
Не ожидая услышать ничего интересного, я встал, чтобы походить по
платформе до отхода
поезда. В дверях мне встретились адвокат с дамой,
на ходу про что-то оживленно разговаривавшие.
Я не пошел несколько дней. Перед вечером, когда я опять сидел в беседке
платформы, пассажирский
поезд, шедший из Москвы, стал замедлять ход. Опять замелькали освещенные окна, послышалось жужжание замкнутой вагонной жизни. Но когда
поезд тронулся,
на платформе осталась одинокая женская фигура…
Но я отмахнулся и пошел по
платформе. Из мглы выступали очертания
поезда, и в рельсах начинало переливаться что-то тоненьким металлическим клокотанием… Я почти выбежал
на холмик и вошел в аллею.
Поезд прошумел и затих… Вскоре послышался его свисток с ближайшего полустанка. В это время я сидел
на мокром откосе придорожной канавы и не помнил, как я сел, и сколько времени сидел, и как поднялся. Зубы мои стучали. Мне показалось, что внутри у меня холодно от вчерашнего железного скрежета.
В это время подошел пассажирский
поезд. Он
на минуту остановился; темные фигуры вышли
на другом конце
платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна.
Поезд двинулся далее. Свет из окон полз по
платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали. Из вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За
поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Спускались сумерки. По линии, в направлении к Москве, виднелись огоньки. Целое созвездие огоньков мерцало неопределенно и смутно. Один передвигался — это шел товарный
поезд. Беременная сторожиха выползла из будки. Больной ребенок был у нее
на одной руке, сигнальный фонарь в другой… Заговорили рельсы, тихо, тонко, чуть слышно, как будто что-то переливалось под землей. Потом это перешло в клокотание, и через две минуты тяжелый
поезд прогромыхал мимо
платформы.
В зале третьего класса и
на перроне царил ужас. Станция была узловая, и всегда, даже ночью, были ожидающие
поездов, — теперь все это бестолково металось, лезло в двери, топталось по дощатой
платформе. Голосили бабы и откуда-то взявшиеся дети. В стороне первого класса и помещения жандармов трещали выстрелы. Саша, несколько шагов пробежавший рядом с незнакомым мужиком, остановился и коротко крикнул Колесникову...
Он сел
на платформе вокзала, глядя, как маневрировали
поезда, суетились разные чумазые люди — смазчики, составители, сцепщики, кондуктора товарных
поездов.
В промежутки между вагонами пассажирского
поезда видно, как снуют пассажиры и прохаживается рыжий краснолицый жандарм; лакей во фраке и в белой как снег манишке, не выспавшийся, озябший и, вероятно, очень недовольный своею жизнью, бежит по
платформе и несет
на подносе стакан чаю с двумя сухарями.
Выйдя из вагона, Малахин не узнает своего
поезда. Его восемь вагонов с быками стоят в одном ряду с невысокими вагонами-платформами, каких раньше не было в
поезде.
На двух-трех
платформах навален бут, а остальные пусты. Вдоль
поезда снуют незнакомые кондуктора.
На вопросы они отвечают неохотно и глухо. Им не до Малахина; они торопятся составить
поезд, чтобы поскорее отделаться и идти в тепло.
Резкие звуки рожка, игравшего сбор, заставили меня вздрогнуть. Солдаты, вылезшие из вагонов и толпившиеся
на платформе, торопились усаживаться. Сейчас тронется
поезд, и я никого не увижу.
Так думал я, блуждая по границе
Финляндии, вникая в темный говор
Небритых и зеленоглазых финнов.
Стояла тишина. И у
платформыГотовый
поезд разводил пары.
И русская таможенная стража
Лениво отдыхала
на песчаном
Обрыве, где кончалось полотно.
Так открывалась новая страна —
И русский бесприютный храм глядел
В чужую, незнакомую страну.
До прихода
поезда студент стоял у буфета и пил чай, а почтальон, засунув руки в рукава, всё еще со злобой
на лице, одиноко шагал по
платформе и глядел под ноги.
Ужасы и скорби жизни теряют свою безнадежную черноту под светом таинственной радости, переполняющей творчески работающее тело беременной женщины. В темную осеннюю ночь брошенная Катюша смотрит с
платформы станции
на Нехлюдова, сидящего в вагоне первого класса.
Поезд уходит.
Несмотря
на сильный жар и духоту
на станционной
платформе было много публики: дачники, дачницы, помещики и пассажиры стоявшего
на запасном пути
поезда шныряли взад и вперед по
платформе и наполняли собой все станционные постройки.
Его лишь случайно нашел Кишенский
на станции Варшавской железной дороги. Они оба столкнулись, отвернулись друг от друга и разошлись, но потом снова столкнулись и заговорили, когда
поезд отъехал и они остались
на платформе.
Гремела до тех пор, пока не отошел от
платформы поезд, увозивший героев, защитников маленькой Сербии,
на их многострадальную родину, к возможной смерти, к бесспорной славе…
Они сел и в
поезд. Дали третий звонок.
Поезд свистнул и стал двигаться. Начальник станции, с толстым, бородатым лицом, что-то сердито кричал сторожу и указывал пальцем
на конец
платформы. Там сидели и лежали среди узлов человек десять мужиков, в лаптях и пыльных зипунах. Сторож, с злым лицом, подбежал к ним, что-то крикнул и вдруг, размахнув ногою, сильно ударил сапогом лежавшего
на узле старика. Мужики испуганно вскочили и стали поспешно собирать узлы.
Высунувшись наружу и глядя назад, я видел, как она, проводив глазами
поезд, прошлась по
платформе мимо окна, где сидел телеграфист, поправила свои волосы и побежала в сад. Вокзал уж не загораживал запада, поле было открыто, но солнце уже село, и дым черными клубами стлался по зеленой бархатной озими. Было грустно и в весеннем воздухе, и
на темневшем небе, и в вагоне.
В седьмом часу утра я услышал кругом шум и ходьбу. Это сажали в санитарный
поезд больных из гунчжулинских госпиталей. Я вышел
на платформу. В подходившей к вокзалу новой партии больных я увидел своего приятеля с ампутированной рукой. Вместе с другими его отправляли в Харбин. Мы проговорили с ним часа полтора, пока стоял санитарный
поезд.
Поезд стоял далеко от
платформы,
на запасном пути. Вокруг вагонов толпились солдаты, мужики, мастеровые и бабы. Монопольки уже две недели не торговали, но почти все солдаты были пьяны. Сквозь тягуче-скорбный вой женщин прорезывались бойкие переборы гармоники, шутки и смех. У электрического фонаря, прислонившись спиною к его подножью, сидел мужик с провалившимся носом, в рваном зипуне, и жевал хлеб.
Я пошел ходить по
платформе. Стоит что-то вроде барака, я зашел в него. Оказывается, фельдшерский пункт для приемки больных с санитарных
поездов. Дежурит фельдшер и два солдата. Я попросился у них посидеть и обогреться. Но обогреться было трудно, в бараке градусник показывал 3° мороза, отовсюду дуло. Солдат устроил мне из двух скамеек кровать, я постелил бурку, покрылся полушубком. Все-таки было так холодно, что за всю ночь только раза два я забылся
на полчаса.
В двенадцатом часу дня подали
поезд. Офицеры, врачи, военные чиновники высыпали
на платформу. Каждый старался стать впереди другого, чтоб раньше попасть в вагон. Каждый враждебно и внимательно косился
на своих соседей.
Поезд мчался по пустынным равнинам, занесенным снегом. В
поезде было три классных вагона; их занимали офицеры. В остальных вагонах, теплушках, ехали солдаты, возвращавшиеся в Россию одиночным порядком. Все солдаты были пьяны.
На остановках они пели, гуляли по
платформе, сидели в залах первого и второго класса.
На офицеров и не смотрели. Если какой-нибудь солдат по старой привычке отдавал честь, то было странно и необычно.
На одной станции сходил с
поезда денщик капитана Т. Капитан Т. вышел
на платформу и, прощаясь, горячо расцеловался с денщиком. Толпившимся
на платформе солдатам это очень понравилось.
Солнце садилось, мы всё стояли. Вдали,
на железнодорожной ветке, темнел роскошный
поезд Куропаткина, по
платформе у вагонов расхаживали часовые. Наши солдаты, злые и иззябшие, сидели у дороги и, у кого был, жевали хлеб.
Рассказывали, что он нашел в
поезде двух офицеров, спрятавшихся от него под пустой котел
на вагоне-платформе.
Верст за десять до Красноярска мы увидели
на станции несколько воинских
поездов необычного вида. Пьяных не было, везде расхаживали часовые с винтовками;
на вагонах-платформах высовывали свои тонкие дула снаряженные пулеметы и как будто молчаливо выжидали.
На станции собирался шедший из Маньчжурии Красноярский полк; поджидали остальных эшелонов, чтобы тогда всем полком пешим порядком двинуться
на мятежный Красноярск.
Поезд еще не успел остановиться у Флорентийского вокзала, медленно двигаясь у широкой
платформы, как до слуха Николая Герасимовича Савина долетели слова, сказанные
на чистом русском языке...
Довольно красивое здание вокзала всегда представляет пустыню: нет обычного
на железнодорожных станциях движения, не видно встречающих, сторожа, носильщики и лакеи при буфете апатично двигаются по
платформе и вокзалу даже при приближении пассажирского
поезда, прибывающего, впрочем, всего один раз в сутки, в ранний час утра.
Наконец, раздался третий звонок, и
поезд отошел от станции, напутствуемый прощальными возгласами и маханием платков со стороны провожающих, в числе которых стояли
на платформе граф и графиня Ратицыны.
— Станция Ломовис,
поезд стоит три минуты! — зычным голосом прокричал обер-кондуктор, соскочив
на станционную
платформу, у которой
поезд, уже останавливаясь, замедлил ход и, наконец, остановился совершенно.
В этот же вечер она довела до сведения княгини, что завтра с почтовым
поездом выезжает в Москву.
На другой день
на Николаевском вокзале дворецким князя Василия был вручен ей пакет, в котором она нашла одиннадцать радужных бумажек. Посланный, видимо действуя по приказанию, выждал, пока она взяла билет и села в вагон, и удалился с
платформы лишь тогда, когда
поезд тронулся.