Неточные совпадения
[
На амурских пароходах и «Байкале» арестанты помещаются
на палубе вместе с
пассажирами III класса.
Троекратный пронзительный свист возвещает
пассажирам о приближении парохода к пристани. Публика первого и второго классов высыпает из кают
на палубу; мужики крестятся и наваливают
на плечи мешки. Жаркий июньский полдень;
на небе ни облака; река сверкает. Из-за изгиба виднеется большое торговое село Л., все залитое в лучах стоящего
на зените солнца.
Восьмого половина; солнце уже низко; ветер крепчает; колеса парохода мерно рассекают мутные волны реки; раздается троекратный неистовый свист, возвещающий близость пристани. Виднеется серенький городишко, у которого пароход должен, по положению, иметь получасовую остановку.
Пассажиры третьего класса как-то безнадежно слоняются по
палубе, и между ними, накинув
на плеча плед и заложив руки в карманы пальто, крупными шагами расхаживает адвокат.
Быстро полетел пароход, выбравшись
на взморье. Многолюдная толпа
пассажиров весело толпилась
на палубе, и один только Калинович был задумчив; но князь опять незаметно навел разговор
на прежний предмет.
На место Максима взяли с берега вятского солдатика, костлявого, с маленькой головкой и рыжими глазами. Помощник повара тотчас послал его резать кур: солдатик зарезал пару, а остальных распустил по
палубе;
пассажиры начали ловить их, — три курицы перелетели за борт. Тогда солдатик сел
на дрова около кухни и горько заплакал.
А люди носились по
палубе всё быстрее, выскочили классные
пассажиры, кто-то прыгнул за борт, за ним — другой, и еще; двое мужиков и монах отбивали поленьями скамью, привинченную к
палубе; с кормы бросили в воду большую клетку с курами; среди
палубы, около лестницы
на капитанский мостик, стоял
на коленях мужик и, кланяясь бежавшим мимо него, выл волком...
Я спал около машинного трюма,
на столе,
на котором мыл посуду, и когда проснулся от выстрела и сотрясения,
на палубе было тихо, в машине горячо шипел пар, часто стучали молотки. Но через минуту все палубные
пассажиры разноголосно завыли, заорали, и сразу стало жутко.
За кормою, вся в пене, быстро мчится река, слышно кипение бегущей воды, черный берег медленно провожает ее.
На палубе храпят
пассажиры, между скамей — между сонных тел — тихо двигается, приближаясь к нам, высокая, сухая женщина в черном платье, с открытой седой головою, — кочегар, толкнув меня плечом, говорит тихонько...
Пароход остановился
на ночь в заливе, и никого не спускали до следующего утра.
Пассажиры долго сидели
на палубах, потом бо́льшая часть разошлась и заснула. Не спали только те, кого, как и наших лозищан, пугала неведомая доля в незнакомой стране. Дыма, впрочем, первый заснул себе
на лавке. Анна долго сидела рядом с Матвеем, и порой слышался ее тихий и робкий голос. Лозинский молчал. Потом и Анна заснула, склонясь усталой головой
на свой узел.
Тогда
пассажиры третьего класса выползали
на носовую
палубу, долговязый венгерец начинал играть
на дудке, молодой немец
на скрипке, а молодежь брала шведских барышень за талью и кружилась, обходя осторожно канаты и цепи.
Погода была прекрасная, и все
пассажиры после стола вышли
на палубу, чтобы пить кофе.
Пассажиры толпились
на правом борту, у перил, лицом к берегу. Называли вслух места и фамилии владельцев.
На середине
палубы, около люка, двое музыкантов — скрипка и арфа — играли вальс, и избитый, пошлый мотив звучал необыкновенно красиво и бодро в морском воздухе.
После полудня стало так жарко, что
пассажиры I-го и II-го классов один за другим перебрались
на верхнюю
палубу.
К вечеру «Коршун» снялся с якоря, имея
на палубе нового и весьма забавного
пассажира: маленькую обезьяну из породы мартышек, которую купил Ашанин у торговца фруктами за полфунта стерлингов. Кто-то из матросов окликнул ее «Сонькой». Так с тех пор за нею и осталась эта кличка, и Сонька сделалась общей любимицей.
Большой пароход, ходивший между Лисабоном и Рио-Жанейро, гудел парами, готовый к отплытию.
На палубе его толпилось много
пассажиров, среди которых обращали
на себя внимание моряков «Коршуна» черные рясы и уродливые, похожие
на приплюснутые треуголки, шляпы католических монахов. Их было особенно много.
Новых
пассажиров всего только двое было: тучный купчина с масленым смуглым лицом, в суконном тоже замасленном сюртуке и с подобным горе животом. Вошел он
на палубу, сел
на скамейку и ни с места. Сначала молчал, потом вполголоса стал молитву творить. Икота одолевала купчину.
Пассажиры, укрываясь от непогоды, все сидят по каютам, один Меркулов остается
на кормовой
палубе.
Носовая
палуба уже спала.
На кормовой сидело и ходило несколько человек. Безлунная, очень звездная ночь ласкала лица
пассажиров мягким ветерком. Под шум колес не слышно было никаких разговоров.
На палубе гам возрастал. Пронеслись над ним слова в рупор: — Что ж вы, разбойники! Наутек? Спасай
пассажиров! Черти! Слышите аль нет?..
Сентябрьская холодноватая ночь спустилась
на реку, и фонари парохода яркими тонами резали темноту.
На палубах, передней и задней, бродили совсем черные фигуры
пассажиров. Многие кутались уже в теплые пальто и чуйки
на меху — из мещан и купцов, возвращавшихся последними из Нижнего с ярмарки.
На носовой
палубе сидел Теркин и курил, накинув
на себя пальто-крылатку. Он не угодил вверх по Волге
на собственном пароходе «Батрак». Тот ушел в самый день его приезда в Нижний из Москвы. Да так и лучше было. Ему хотелось попасть в свое родное село как можно скромнее, безвестным
пассажиром. Его пароход, правда, не всегда и останавливался у Кладенца.
Вернувшись
на пароход, Шатов в рубку потребовал себе лист бумаги, перо и чернильницу и стал писать. Написав несколько строк, он сложил бумагу и положил ее себе в карман, потом, вернувшись в каюту, вынул из кобуры револьвер и поднялся
на палубу. Она, как и все каюты, была пуста.
Пассажиры, обрадовавшись остановке, высыпали
на берег.
— Да, от Тюмени до Томска пароходы одной компании Игнатова и Курбатова, которые возят почту и каждый рейс берет
на буксир арестантскую баржу. Пойдемте
на палубу и увидите; она уже прицеплена и готова принять своих даровых
пассажиров.
Погуляв
на палубе, они спустились вниз, вошли в рубку, куда и приказали дать себе чаю, Китманов оказался человеком побывавшим всюду, как в Западной, так и в Восточной Сибири, и рассказы его заинтересовали Шатова. Незаметно за беседою пронеслись часы.
На пароход стали собираться
пассажиры, хотя не особенно в большом количестве. Наступила ночь.
Пассажир занимал отдельную каюту, редко выходил
на палубу, а если и появлялся там, то был молчалив и сосредоточен и никому из остальных
пассажиров не пришлось с ним заговорить, если не считать нескольких пророненных им слов с некоторыми из его товарищей по путешествию.