Неточные совпадения
На другой день, дамы еще не вставали, как охотничьи экипажи, катки и тележка стояли у подъезда, и Ласка, еще
с утра понявшая, что едут
на охоту, навизжавшись и напрыгавшись досыта, сидела
на катках подле кучера, взволнованно и неодобрительно за промедление глядя
на дверь, из которой все еще не выходили охотники.
Купец, который
на рысаке был помешан, улыбался
на это
с особенною, как говорится,
охотою и, поглаживая бороду, говорил: «Попробуем, Алексей Иванович!» Даже все сидельцы [Сиделец — приказчик, продавец в лавке.] обыкновенно в это время, снявши шапки,
с удовольствием посматривали
друг на друга и как будто бы хотели сказать: «Алексей Иванович хороший человек!» Словом, он успел приобресть совершенную народность, и мнение купцов было такое, что Алексей Иванович «хоть оно и возьмет, но зато уж никак тебя не выдаст».
— Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? — захрипел Захар, за неимением
другого голоса, который, по словам его, он потерял
на охоте с собаками, когда ездил
с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.
«Нужна деятельность», — решил он, — и за неимением «дела» бросался в «миражи»: ездил
с бабушкой
на сенокос, в овсы, ходил по полям, посещал
с Марфенькой деревню, вникал в нужды мужиков и развлекался также: был за Волгой, в Колчине, у матери Викентьева, ездил
с Марком удить рыбу, оба поругались опять и надоели один
другому, ходил
на охоту — и в самом деле развлекся.
— И лень, и претит. Одна умная женщина мне сказала однажды, что я не имею права
других судить потому, что «страдать не умею», а чтобы стать судьей
других, надо выстрадать себе право
на суд. Немного высокопарно, но в применении ко мне, может, и правда, так что я даже
с охотой покорился суждению.
— Если б я зараньше сказал, то мы бы
с тобой только рассорились и ты меня не
с такой бы
охотою пускал к себе по вечерам. И знай, мой милый, что все эти спасительные заранее советы — все это есть только вторжение
на чужой счет в чужую совесть. Я достаточно вскакивал в совесть
других и в конце концов вынес одни щелчки и насмешки.
На щелчки и насмешки, конечно, наплевать, но главное в том, что этим маневром ничего и не достигнешь: никто тебя не послушается, как ни вторгайся… и все тебя разлюбят.
Еще страннее происшествие случилось
с Беном. Он,
с товарищами же, ходил далеко внутрь
на большую
охоту и попал
на племя, которое воевало
с другим.
На обратном пути я занялся
охотой на рябчиков и подошел к биваку
с другой стороны. Дым от костра, смешанный
с паром, густыми клубами валил из палатки. Та м шевелились люди, вероятно, их разбудили мои выстрелы.
Около устья реки Давасигчи было удэгейское стойбище, состоящее из четырех юрт. Мужчины все были
на охоте, дома остались только женщины и дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять
других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось невозможным. К моей радости, лаохозенские удэгейцы согласились идти
с нами дальше.
Утром 25 сентября мы распрощались
с Такемой и пошли далее
на север. Я звал Чан Лина
с собой, но он отказался. Приближалось время соболевания; ему надо было приготовить сетку, инструменты и вообще собраться
на охоту на всю зиму. Я подарил ему маленькую берданку, и мы расстались
друзьями [В 1925 году Чан Лин трагически погиб там же,
на реке Такеме, в местности Илимо.].
В сумерки мы
с Дерсу пошли
на охоту за изюбрами. Они уже отабунились. Самцы не хотели вступать в борьбу и хотя и отвечали
на зов
друг другу, но держались позади стада и рогами угоняли маток
с места, где мог явиться соперник.
Выбрав место для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить палатку, а сам
с Дерсу пошел
на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы шли и тихонько разговаривали, он — впереди, а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я остановился. Я думал сначала, что он прислушивается, но скоро увидел
другое: он поднимался
на носки, наклонялся в стороны и усиленно нюхал воздух.
Один человек остался
с раненым,
другой отправился за нартами, а остальные снова пошли
на охоту.
А теперь я от себя прибавлю только то, что
на другой же день мы
с Ермолаем чем свет отправились
на охоту, а
с охоты домой, что чрез неделю я опять зашел к Радилову, но не застал ни его, ни Ольги дома, а через две недели узнал, что он внезапно исчез, бросил мать, уехал куда-то
с своей золовкой.
— Оригинал, оригинал! — подхватил он,
с укоризной качая головой… — Зовут меня оригиналом…
На деле-то оказывается, что нет
на свете человека менее оригинального, чем ваш покорнейший слуга. Я, должно быть, и родился-то в подражание
другому… Ей-богу! Живу я тоже словно в подражание разным мною изученным сочинителям, в поте лица живу; и учился-то я, и влюбился, и женился, наконец, словно не по собственной
охоте, словно исполняя какой-то не то долг, не то урок, — кто его разберет!
Вот-с в один день говорит он мне: «Любезный
друг мой, возьми меня
на охоту: я любопытствую узнать — в чем состоит эта забава».
Многие охотники рассказывают о том, что они били медведя без всякого страха, и выставляют при этом только комичные стороны
охоты. По рассказу одних, медведь убегает после выстрела;
другие говорят, что он становится
на задние лапы и идет навстречу охотнику, и что в это время в него можно влепить несколько пуль. Дерсу не соглашался
с этим. Слушая такие рассказы, он сердился, плевался, но никогда не вступал в пререкания.
Хотелось мне, во-вторых, поговорить
с ним о здешних интригах и нелепостях, о добрых людях, строивших одной рукой пьедестал ему и
другой привязывавших Маццини к позорному столбу. Хотелось ему рассказать об
охоте по Стансфильду и о тех нищих разумом либералах, которые вторили лаю готических свор, не понимая, что те имели, по крайней мере, цель — сковырнуть
на Стансфильде пегое и бесхарактерное министерство и заменить его своей подагрой, своей ветошью и своим линялым тряпьем
с гербами.
Мортье вспомнил, что он знал моего отца в Париже, и доложил Наполеону; Наполеон велел
на другое утро представить его себе. В синем поношенном полуфраке
с бронзовыми пуговицами, назначенном для
охоты, без парика, в сапогах, несколько дней не чищенных, в черном белье и
с небритой бородой, мой отец — поклонник приличий и строжайшего этикета — явился в тронную залу Кремлевского дворца по зову императора французов.
Но Белинский
на другой день прислал мне их
с запиской, в которой писал: «Вели, пожалуйста, переписать сплошь, не отмечая стихов, я тогда
с охотой прочту, а теперь мне все мешает мысль, что это стихи».
— Что ж так-то сидеть! Я всю дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь, нет ли работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь.
С недельку
на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и
на дорогу хлебца дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и
другую работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и
на охоту схожу, дичинки добуду.
Что касается до нас, то мы знакомились
с природою случайно и урывками — только во время переездов
на долгих в Москву или из одного имения в
другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой
охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется, в целом доме не было. Раза два-три в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей семьей в лес по грибы или в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
На обширных болотах, не слишком топких или по крайней мере не везде топких, не зыблющихся под ногами, но довольно твердых и способных для ходьбы, покрытых небольшими и частыми кочками, поросших маленькими кустиками, не мешающими стрельбе, производить
охоту целым обществом; охотники идут каждый
с своею собакой, непременно хорошо дрессированною, в известном
друг от
друга расстоянии, ровняясь в одну линию.
Первое и важнейшее правило, чтоб у собаки был один хозяин и никто
другой не заставлял ее повторять те уроки, которые она учит, а потому весьма недурно, если первый и даже второй год уже настоящей
охоты она будет запираема или привязываема
на цепочке или веревочке немедленно по возвращении
с поля да и во все свободное время от
охоты; впоследствии это сделается ненужным.
На другой день Мансуров ходил
на охоту с ружьем также вместе
с моим отцом;
с ними было две легавых собаки, привезенных Мансуровым.
Рано утром,
на другой день, назначена была
охота на оленя. Зверь был высмотрен лесообъездчиками верстах в десяти от Рассыпного Камня, куда охотники должны были явиться верхами. Стоявшие жары загоняли оленей в лесную чащу, где они спасались от одолевавшего их овода. Обыкновенно охотник выслеживает зверя по сакме [Сакма — свежий след зверя
на траве. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] и ночлегам, а потом выжидает, когда он
с наступлением жаркого часа вернется в облюбованное им прохладное местечко.
Собаку-фаворитку привезли только накануне, и она
с радостным визгом принялась прыгать около хозяина, вертела хвостом и умильно заглядывала набобу прямо в рот.
Другие собаки взвизгивали
на сворах у егерей, подтянутых и вычищенных, как картинки. Сегодня была приготовлена настоящая парадная
охота, и серебряный охотничий рог уже трубил два раза сбор.
Пробовали мы его в свою компанию залучить, однако пользы не оказалось никакой; первое дело, что отец отпускал ему самую малую сумму, всего тысяч десять
на серебро в год, и, следовательно, денег у него в наличности не бывало; второе дело, что хотя он заемные письма и
с охотою давал, но уплаты по ним приходилось ждать до смерти отца, а это в нашем быту не расчет; третье дело, чести в нем совсем не было никакой:
другой, если ткнуть ему кулаком в рожу или назвать при всех подлецом, так из кожи вылезет, чтобы достать деньги и заплатить, а этот ничего, только смеется.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или
другим способом, теми или
другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры,
охоты, скачки и вместе
с тем, не переставая, уверяют себя и
друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах,
на богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди
на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют
друг другу любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
Мой отец тоже признавал этот способ воспитания, хотя мы
с ним были вместе
с тем большими
друзьями, ходили
на охоту и по нескольку дней, товарищами, проводили в лесах и болотах. В 12 лет я отлично стрелял и дробью и пулей, ездил верхом и был неутомим
на лыжах. Но все-таки я был безобразник, и будь у меня такой сын теперь, в XX веке, я, несмотря ни
на что, обязательно порол бы его.
Мы продолжали жить в той же квартире
с дедом и отцом, а
на лето опять уезжали в «Светелки», где я и дед пропадали
на охоте, где дичи всякой было невероятное количество, а подальше, к скитам, медведи, как говорил дед, пешком ходили. В «Светелках» у нас жил тогда и беглый матрос Китаев, мой воспитатель, знаменитый охотник,
друг отца и деда
с давних времен.
Кроме того, что она бывает необыкновенно толста, даже пузаста — из самок течет жидкая икра, а из самцов — беловатая слизь, похожая
на молоко.] и рыбьи самки почувствуют
охоту или надобность выкинуть из себя обременяющую их икру, а самцы — молоки, и те и
другие собираются стаями; самцы теснятся вплоть за самками, даже смешиваются
с ними: первые выпускают икру, вторые обливают ее молоками; за ними следят
другие породы рыб, преимущественно хищные: щуки, окуни, судаки, жерихи, налимы и проч., и даже не называемые хищными головли и язи.
На турьей
охоте с нами был горец, который обратил мое внимание: ну совсем Аммалат-бек из романа Марлинского или лермонтовский Казбич. Или, скорее, смесь того и
другого. Видно только, что среди горцев он особа важная — стрелок и джигит удивительный, шашка, кинжал и газыри в золоте.
На тамаши в глухом горном ауле, где была нам устроена
охота, горцы
на него смотрели
с каким-то обожанием, держались почтительно и сами не начинали разговоров, и он больше молчал.
Уланбекова. Не жалеешь ты матери; ну
с твоим ли здоровьем, мой
друг,
на охоту ходить! Захвораешь еще, сохрани господи, тогда ты меня просто убьешь! Ах, боже мой, сколько я страдала
с этим ребенком! (Задумывается).
В этот же самый день князь ехал
с другом своим бароном в Москву осматривать ее древности, а потом обедать в Троицкий трактир. Елена
на этот раз
с охотой отпустила его от себя, так как все, что он делал для мысли или для какой-нибудь образовательной цели, она всегда
с удовольствием разрешала ему; а тут он ехал просвещать своего
друга историческими древностями.
Благодаря собственному ружью я теперь уже мог самостоятельно ходить
на охоту, а это представлялось таким удовольствием, равного которому нет. К этому времени у меня был уже большой
друг, Костя, сын заводского служащего, у которого было тоже свое собственное ружье. Теперь мы делали уже настоящие походы в горы втроем, главным образом,
на Осиновую гору, где у Николая Матвеича был устроен собственный балаган. Это было счастливое время, о котором я и сейчас вспоминаю
с большим удовольствием.
Ночь мы проводили в балагане
на Осиновой, а чем свет отправлялись
на охоту. В этих случаях Николай Матвеич был неумолим и не позволял нежиться. После целого дня шатания
с ружьем по горам мы возвращались домой к вечеру, усталые до последней степени, и клялись
друг другу, что это уже в последний раз.
Григорий Иваныч опять был недоволен; он не одобрил моего намерения и потребовал, чтобы я каждый день ходил
на охоту или от утра до обеда, или от обеда до вечера; но чтобы каждый день три-четыре часа я занимался
с участием и прилежанием, особенно историей и географией, в которых я был несколько слабее
других отличных учеников.
Видя безуспешность убеждений, Григорий Иваныч испытал
другое средство:
на целую неделю оставил он меня
на свободе
с утра до вечера бегать
с ружьем до упаду, до совершенного истощения; он надеялся, что я опомнюсь сам, что пресыщение новой
охотой и усталость возвратят мне рассудок; но напрасно: я не выпускал ружья из рук, мало ел, дурно спал, загорел, как арап, и приметно похудел.
Я скоро нашел его: он
с другими мальчиками играл у церковной паперти в бабки. Я отозвал его в сторону и, задыхаясь и путаясь в речах, сказал ему, что мои родные гневаются
на меня за то, что я отдал часы, и что если он согласится мне их возвратить, то я ему
с охотой заплачу за них деньгами… Я,
на всякий случай, взял
с собою старинный, елизаветинский рубль [Елизаветинский рубль — старинный серебряный рубль, отчеканенный при императрице Елизавете Петровне (1741–1761).], весь мой наличный капитал.
— Нет слушай: у него был добрый сосед, его
друг и приятель, занимавший первое место за столом его, товарищ
на охоте, ласкавший детей его, — простосердечный, который всегда стоял
с ним рядом в церкви, снабжал его деньгами в случае нужды, ручался за него своею головою — что ж… разве этого не довольно для погибели человека? — погоди… не бледней… дай руку: огонь, текущий в моих жилах, перельется в тебя… слушай далее: однажды
на охоте собака отца твоего обскакала собаку его
друга; он посмеялся над ним:
с этой минуты началась непримиримая вражда — 5 лет спустя твой отец уж не смеялся.
Охота производится следующим образом: как скоро ляжет густая пороша, двое или трое охотников, верхами
на добрых незадушливых конях, [В Оренбургской губернии много есть лошадей, выведенных от башкирских маток и заводских жеребцов; эта порода отлично хороша вообще для
охоты и в особенности для гоньбы за зверем] вооруженные арапниками и небольшими дубинками, отправляются в поле, разумеется рано утром, чтобы вполне воспользоваться коротким осенним днем; наехав
на свежий лисий нарыск или волчий след, они съезжают зверя; когда он поднимется
с логова, один из охотников начинает его гнать, преследовать неотступно, а
другой или
другие охотники, если их двое, мастерят, то есть скачут стороною, не допуская зверя завалиться в остров (отъемный лес), если он случится поблизости, или не давая зверю притаиться в крепких местах, как-то: рытвинах, овражках, сурчинах и буераках, поросших кустарником.
Много раз езжал я
с другими охотниками
на охоту за волками
с живым поросенком, много раз караулил волков
на привадах, много раз подстерегал тех же волков из-под гончих, стоя
на самом лучшем лазу из острова, в котором находилась целая волчья выводка, — и ни одного волка в глаза не видал. Но вот что случилось со мной в молодости. Это было в 1811 году, 21 сентября.
— Слушай же, Сережа! я там, как
другие прочие были, ничего этого не знаю, да и знать про это не хочу; ну а только как ты меня
на эту теперешнюю нашу любовь сам улещал и сам знаешь, что сколько я пошла
на нее своею
охотою, сколько ж и твоей хитростью, так ежели ты, Сережа, мне да изменишь, ежели меня да
на кого да нибудь,
на какую ни
на есть иную променяешь, я
с тобою,
друг мой сердечный, извини меня, — живая не расстанусь.
У князя Юсупова он ужинал, у княгини N. N. завтракал, у графа Шереметева обедал, у графини N. N. был
на бале,
с его высокопревосходительством ездил
на охоту, со всеми короткий
друг — только у него было и речей.
Серые, каменные, несокрушимо крепкие стены были украшены квадратами картин: одна изображала
охоту на волков,
другая — генерала Лорис-Меликова
с оторванным ухом, третья — Иерусалим, а четвертая — гологрудых девиц, у одной
на широкой груди было четко написано печатными буквами: «Верочка Галанова, любима студентами, цена 3 коп.», у
другой — выколоты глаза. Эти нелепые, ничем не связанные пятна возбуждали тоску.
Устин Петрович, иначе Жюстин, явился в своем чистеньком лиловом фрачке
с серебряными пуговицами, и дядя отдал ему приказание, чтобы к завтрашней «садке», или
охоте на Сганареля, стрелками в секретах были посажены Флегонт — известнейший стрелок, который всегда бил без промаха, а
другой Храпошка.
— Видели, как Кун вчера якобы
на охоту с ружьем ходил? — рассказывал Собакин. — Думает, что так ему и поверили… а еще немец! Агашков прошлой ночью сам ездил потихоньку посмотреть место… Да и
другие тоже. И все, главное, думают, что никто и ничего не знает, точно все оглохли и ослепли.
В смутном предчувствии именно этой-то полосы жизни я и начинал много раз свой дневник
с целью заносить в него каждую мелочь, чтоб потом ее пережить, хотя и в воспоминании, но возможно ярче и полнее… Однако дни проходили за днями, по-прежнему тягучие и однообразные… Необыкновенное не наступало, и я, потеряв всякую
охоту к ежедневной сухой летописи полковых событий, надолго забрасывал дневник за этажерку, а потом сжигал его вместе
с другим бумажным сором при переезде
на новую квартиру.
Не
охота бы говорить, а нельзя премолчать, не тот мы дух
на Москве встретили, которого жаждали. Обрели мы, что старина тут стоит уже не
на добротолюбии и благочестии, а
на едином упрямстве, и,
с каждым днем в сем все более и более убеждаясь, начали мы
с Левонтием
друг друга стыдиться, ибо видели оба то, что мирному последователю веры видеть оскорбительно: но, однако, сами себя стыдяся, мы о всем том
друг другу молчали.