Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну вот видишь, дура, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни,
гость изволил стоять
на коленях; а ты вдруг вбежала как сумасшедшая. Ну вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала: ты недостойна такого счастия.
Он отодвинул свой стул от стола, высвободил немного пространства между столом и своими
коленями и ждал несколько в напряженном положении, чтобы
гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться, и
гость полез через узкое пространство, торопясь и спотыкаясь. Достигнув стула, он сел и мнительно поглядел
на Разумихина.
Наконец они решились, и мы толпой окружили их: это первые наши
гости в Японии. Они с боязнью озирались вокруг и, положив руки
на колени, приседали и кланялись чуть не до земли. Двое были одеты бедно:
на них была синяя верхняя кофта, с широкими рукавами, и халат, туго обтянутый вокруг поясницы и ног. Халат держался широким поясом. А еще? еще ничего; ни панталон, ничего…
Слуга подходил, ловко и мерно поднимал подставку, в знак почтения, наравне с головой, падал
на колени и с ловким, мерным движением ставил тихонько перед
гостем.
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу
гостей; каждый нес обеими руками чашку с чаем, но без блюдечка. Подойдя к
гостю, слуга ловко падал
на колени, кланялся, ставил чашку
на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Даже Бурмакина удивила форма, в которую вылились эти вопросы. Если б она спросила его, будет ли он ее «баловать», — о! он наверное ответил бы: баловать! ласкать! любить! и, может быть, даже бросился бы перед ней
на колени… Но «ездить в
гости», «наряжать»! Что-то уж чересчур обнаженное слышалось в этих словах…
— Матушка! ведь вас никто не просит мешаться! — произнес Григорий Григорьевич. — Будьте уверены, что
гость сам знает, что ему взять! Иван Федорович, возьмите крылышко, вон другое, с пупком! Да что ж вы так мало взяли? Возьмите стегнушко! Ты что разинул рот с блюдом? Проси! Становись, подлец,
на колени! Говори сейчас: «Иван Федорович, возьмите стегнушко!»
Княжна любит детей. Часто она затевает детские вечеринки и от души занимается маленькими своими
гостями. Иногда случается ей посадить себе
на колени какого-нибудь туземного малютку; долго она нянчится с ним, целует и ласкает его; потом как будто задумается, и вдруг начнет целовать, но как-то болезненно, томительно. «Ишь как ее разобрало! — глубокомысленно замечают крутогорцы, — надо, ох, надо Антигоне мужа!»
Верочка так и родилась ангелочком. Когда ее maman, [маменька (франц.)] Софья Михайловна Братцева, по окончании урочных шести недель, вышла в гостиную, чтобы принимать поздравления
гостей, то Верочка сидела у нее
на коленях, и она всем ее показывала, говоря...
Передонов поспешно пошел из гостиной. Гудаевский сложил ему из своих длинных пальцев длинный нос, а потом поддал в воздухе
коленом, словно выталкивая
гостя. Антоша захихикал. Гудаевский сердито прикрикнул
на него.
Было ясно, что все смущены.
Гость сел, положил картуз
на колено и крякнул.
— Моё почтение! — неестественно громко вскричал поп, вскакивая
на ноги; бледное, усталое лицо Горюшиной вспыхнуло румянцем, она села прямо и молча, не взглянув в глаза
гостя, протянула ему руку, а попадья, опустив газету
на колени, не своим голосом спросила...
Но, отшатнувшись от Ильи, Кирик снова нагнул голову и пошёл
на него.
Гости молча смотрели. Никто не двинулся с места, только Травкин, ступая
на носки сапог, тихо отошёл в угол, сел там
на лежанку и, сложив руки ладонями, сунул их между
колен.
В бедных хибарах мелкого сошки все перепугались наезда такого важного
гостя, сам старик Честунов едва решился вылезть к князю из боковуши в низенькую комнату, исправлявшую должность зальцы, но через какие-нибудь полчаса это все изменилось: неравенство исчезло, князь обласкал Честунова, обдарил прислугу и вернулся домой, привезя рядом с собой в коляске самого дворянина, а
на коленях его пятилетнюю дочку, из которой потом вышла моя бабушка, княгиня Варвара Никаноровна Протозанова, некогда замечательная придворная красавица, пользовавшаяся всеобщим уважением и расположением императрицы Марии Феодоровны.
Эта же богиня усаживала меня верхом
на колени к молодой красавице соседке нашей Александре Николаевне Зыбиной, когда последняя приезжала в
гости к мама и садилась в своем светлосером шелковом платье
на кресло в гостиной около дивана.
В самом начале зимы племянник Ильи, мужик Николай, пошел
на свои именины в Кромы, в
гости, и не возвратился, а через две недели его нашли
на опушке у Селиванова леса. Николай сидел
на пне, опершись бородою
на палочку, и, по-видимому, отдыхал после такой сильной усталости, что не заметил, как метель замела его выше
колен снегом, а лисицы обкусали ему нос и щеки.
Он снял с тарелки ручник, или полотенце, положил к себе
на колени — и все
гости, обоих полов, сделали то же.
Усадив
гостя в кресла, он нетерпеливо уселся
на своей постели,
на шаг от кресел, принагнулся, уперся ладонями в свои
колени и раздражительно ждал, когда тот заговорит.
Один… так точно! — Измаил!
Безвестной думой угнетаем,
Он солнце тусклое следил,
Как мы нередко провождаем
Гостей докучливых;
на нем
Черкесский панцырь и шелом,
И пятна крови омрачали
Местами блеск военной стали.
Младую голову Селим
Вождю склоняет
на колени;
Он всюду следует за ним,
Хранительной подобно тени;
Никто ни ропота, ни пени
Не слышал
на его устах…
Боится он или устанет,
На Измаила только взглянет —
И весел труд ему и страх!
И при помощи жены он так перетасовал
гостей, что парочки, склонные к флирту или соединенные давнишней, всему городу известной связью, очутились вместе. Эта милая предупредительность всегда принята
на семейных вечерах, и потому нередко, нагнувшись за упавшей салфеткой, одинокий наблюдатель увидит под столом переплетенные ноги, а также руки, лежащие
на чужих
коленях.
Хозяйка дома, краснощекая, румяная баба, стояла против дюжего багрового мельника, кланялась ему низменно и упрашивала откушать еще пирожка; она не обращала ровно никакого внимания
на то, что стол перед мельником был покрыт грудами съестного; еще менее заботилась старостиха о том, что кусочки лепешек, пирогов и каравая, за неимением другого места, покоились гуськом
на коленях именитого
гостя; она только кланялась да приговаривала...
Савелий сердито выдыхнул из груди весь воздух и резко повернулся к стене. Минуты через три он опять беспокойно заворочался, стал в постели
на колени и, упершись руками о подушку, покосился
на жену. Та все еще не двигалась и глядела
на гостя. Щеки ее побледнели, и взгляд загорелся каким-то странным огнем. Дьячок крякнул, сполз
на животе с постели и, подойдя к почтальону, прикрыл его лицо платком.
Кроме блондинки, в зале была еще одна женщина, очень полная и высокая, с нерусским лицом и с обнаженными руками. Она сидела около рояля и раскладывала у себя
на коленях пасьянс.
На гостей она не обратила никакого внимания.
Только что пьяницы пропели покойнику вечную память, как вдруг с темного надворья в окно кабака раздался сильный удар, глянула чья-то страшная рожа, — и оробевший целовальник в ту же минуту задул огонь и вытолкал своих
гостей взашей
на темную улицу. Приятели очутились по
колено в грязи и в одно мгновение потеряли друг друга среди густого и скользкого осеннего тумана, в который бедный Сафроныч погрузился, как муха в мыльную пену, и окончательно обезумел.
И в дверь, как штопор, ввинтился. Шинельку
на пол. За Алешку уцепился, да к батальонному в кабинетный угол дорогим званым
гостем, как галка в квашню, ввалился. Выскользнул у него Алешка из-под руки. Стоит, зубками лязгает. Налетел с мылом
на полотенце… А что сделаешь? Хоть и в дамском виде, однако простой солдат, — корнета
коленом под пуговку в сугроб не выкатишь…
Проводив одного
гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив
на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда
на русском, иногда
на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправлял редкие седые волосы
на лысине, и опять звал обедать.