Неточные совпадения
Он подошел к двери и затворил ее; потом с остановившимся взглядом и со стиснутыми крепко
зубами подошел к столу,
взял револьвер, оглянул его, перевернул
на заряженный ствол и задумался.
Наталья Савишна молча выслушала все это, потом,
взяв в руки документ, злобно взглянула
на него, пробормотала что-то сквозь
зубы и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Позвали Чебарова, десять целковых ему в
зубы, а бумагу назад, и вот честь имею ее вам представить, —
на слово вам теперь верят, — вот,
возьмите, и надорвана мною как следует.
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в
зубах, заметил
на подзеркальнике золотые часы Варвары,
взял их, взвесил
на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы в карман своих брюк. Затем, взглянув
на отраженное в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку. В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая горсть серебра.
— А ты
возьми глаза-то в
зубы, да и посмотри, — хрипло отозвался Данила Семеныч, грузно вваливаясь в переднюю. — Что, не узнал, старый хрен? Девичья память-то у тебя под старость стала… Ну, чего вытаращил
на меня шары-то? Выходит, что я самый и есть.
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни
взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать, только
зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются
на лоб жидкие пряди желтых волос.
Позвали от Аничкина моста из противной аптеки химика, который
на самых мелких весах яды взвешивал, и ему показали, а тот сейчас
взял блоху, положил
на язык и говорит: «Чувствую хлад, как от крепкого металла». А потом
зубом ее слегка помял и объявил...
Евсеич с отцом
взяли свои меры, чтобы щуки не отгрызали крючков: они навязали их
на поводки из проволоки или струны, которых щуки не могли перекусить, несмотря
на свои острые
зубы.
Майзель торжественно разостлал
на траве макинтош и положил
на нем свою громадную датскую собаку. Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости выпил рюмку водки. Дамы со страху попрятались за спины мужчин, но это было совершенно напрасно: особенно страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей головой, собака не думала бежать, а только скалила свои вершковые
зубы, когда он делал вид, что хочет
взять макинтош. Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
Ощутил лесной зверь, что у него
на лбу будто
зубы прорезываются.
Взял письма, прочитал — там всякие такие неудобные подробности изображаются. Глупая была баба! Мало ей того, чтоб грех сотворить, — нет,
возьмет да
на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел вот так, а я села вот этак, а потом ты
взял меня за руку, а я, дескать, хотела ее отнять, ну, а ты»… и пошла, и пошла! да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все не то чтоб дело какое-нибудь, а так, пустяки одни.
Я вижу, что уже он не свернет,
взял в сторону, да, поравнявшись с ним, стоя
на стременах, впервые тогда заскрипел
зубами да как полосну его во всю мочь вдоль спины кнутом.
После этого мы пили вдвоем с ним очень много рому, до того, что он раскраснелся и говорит, как умел: «Ну, теперь, мол, открывай, что ты с конем делал?» А я отвечаю: «Вот что…» — да глянул
на него как можно пострашнее и
зубами заскрипел, а как горшка с тестом
на ту пору при себе не имел, то
взял да для примеру стаканом
на него размахнул, а он вдруг, это видя, как нырнет — и спустился под стол, да потом как шаркнет к двери, да и был таков, и негде его стало и искать.
— И вы дали себя перевязать и пересечь, как бабы! Что за оторопь
на вас напала? Руки у вас отсохли аль душа ушла в пяты? Право, смеху достойно! И что это за боярин средь бело дня напал
на опричников? Быть того не может. Пожалуй, и хотели б они извести опричнину, да жжется! И меня, пожалуй, съели б, да
зуб неймет! Слушай, коли хочешь, чтоб я
взял тебе веру, назови того боярина, не то повинися во лжи своей. А не назовешь и не повинишься, несдобровать тебе, детинушка!
Да, было чем порадоваться
на старости лет Глебу Савинову! Одного вот только не мог он
взять в толк: зачем бы обоим ребятам так часто таскаться к соседу Кондратию
на озеро? Да мало ли что! Не все раскусят старые
зубы, не все смекает старая стариковская опытность. Впрочем, Глеб, по обыкновению своему, так только прикидывался. С чего же всякий раз, как только Гришка и Ваня возвращаются с озера, щурит он глаза свои, подсмеивается втихомолку и потряхивает головою?..
Откуда-то прошла большая лохматая собака с недоглоданною костью и, улегшись,
взяла ее между передними лапами. Слышно было, как
зубы стукнули о кость и как треснул оторванный лоскут мяса, но вдруг собака потянула чутьем, глянула
на черный сундук, быстро вскочила, взвизгнула, зарычала тихонько и со всех ног бросилась в темное поле, оставив свою недоглоданную кость
на платформе.
Елена надеялась обратною ходьбой согреть себя, но, выйдя, увидела, что решительно не может идти, потому что в худых местах ботинком до того намяла себе кожу, что ступить ни одной ногой не могла, и принуждена была
взять извозчика, едучи
на котором, еще больше прозябла; когда, наконец, она вошла к себе в комнату, то у нее
зуб с
зубом не сходился.
Возьмет в толстенькие, короткие пальчики карандаш — бумага оживает и смеется; положит те же коротенькие пальчики
на клавиши: старый рояль с пожелтевшими
зубами вдруг помолодел, поет, весело завирается; а то сама выдумает страшную сказку, сочинит веселый анекдот.
Вот
взяли его под руки и, поддерживая сзади голову, повели куда-то; вот стакан блеснул перед глазами и стукнул по
зубам, и вода пролилась
на грудь; вот маленькая комната, посреди две постели рядом, покрытые чистыми, белыми, как снег, покрывалами. Он повалился
на одну постель и зарыдал.
— Да мы не
на кулаки с тобой драться будем, — произнес он со скрежетом
зубов: — пойми ты! А я тебе дам нож и сам
возьму… Ну, и посмотрим, кто кого. Алексей! — скомандовал он мне, — беги за моим большим ножом, знаешь, черенок у него костяной — он там
на столе лежит, а другой у меня в кармане.
Она, вися
на воздухе, не разжала
зубов своих дорогой (расстояние было с полверсты), и мы с Тургеневым сами отворили ей рот и потом произвели следствие над окунем и щуренком, который,
взяв на окуня, как
на насадку, сам сделался в свою очередь насадкою.
На одну из таких удочек с червяком
взял небольшой окунь и проглотил крючок в кутырь;
на окунь
взяла и заглотала также небольшая щучка, или щуренок, а его схватила поперек большая щука, с лишком в пять фунтов, и так увязила
зубы в своей добыче, что рыбак без всякой осторожности вытащил ее из воды, никак не подозревая, чтобы крючок не вонзился в ее жабры; но когда он разглядел эту диковинную штуку, то поспешил принесть щуку к нам.
За работу Петрович
взял двенадцать рублей — меньше никак нельзя было: всё было решительно шито
на шелку, двойным мелким швом, и по всякому шву Петрович потом проходил собственными
зубами, вытесняя ими разные фигуры.
— Ну так где же, где же
взять эти пятьдесят тысяч франков, — повторил я, скрежеща
зубами, — точно так и возможно было вдруг их поднять
на полу. — Послушайте: мистер Астлей? — спросил я, обращаясь к ней с началом какой-то странной идеи.
Он пошел в дом и немного погодя вернулся со свертком; развернул — и блеснули рубли, совершенно новые. Он
взял один, попробовал
на зуб, бросил
на поднос; потом бросил другой…
— Buon giornо, mon cher monsieur Arbousoffff! [Добрый день, мой дорогой господин Арбузов (ит., фр.).] — воскликнул нараспев акробат, сверкая белыми, прекрасными
зубами и широко разводя руки, точно желая обнять Арбузова. — Я только чичас окончил мой repetition [Репетицию (фр.).]. Allons donc prendre quelque chose. Пойдем что-нибудь себе немножко
взять? Один рюмок коньяк? О-о, только не сломай мне руку. Пойдем
на буфет.
Выскочила я
на минуточку
на улицу — тут у нас, в нашем же доме, под низом кондитерская, —
взяла десять штучек песочного пирожного и прихожу; сама поставила самовар; сама чаю чашку ей налила и подаю с пирожным. Она
взяла из моих рук чашку и пирожное
взяла, откусила кусочек, да меж
зубов и держит. Кусочек держит, а сама вдруг улыбается, улыбается, и весело улыбается, а слезы кап-кап-кап, так и брызжут; таки вот просто не текут, а как сок из лимона, если подавишь, брызжут.
Бурмистр(пожимая плечами). Седьмой десяток теперь живу
на свете, а таких господ не привидывал, ей-богу: мучают, терзают себя из-за какого-нибудь мужика — дурака необразованного. Ежели позвать его теперь сюда, так я его при вас двумя словами обрезонлю. Вы сами теперь, Сергей Васильич, помещик и изволите знать, что мужику коли дать поблажку, так он
возьмет ее вдвое. Что ему так оченно в зубы-то смотреть?.. Досконально объяснить ему все, что следует, и баста: должен слушаться, что приказывают.
—
На выдумки ловок, беда! Нож из жести оконной у него, об камень выточен. А шапку видели…
на окне у него лежит? Тоже сам сшил. Окно-то у него разбито, чорт ему кошку шальную и занеси. Он ее сцапал, содрал шкуру
зубами, — вот и шапка! Иголка тоже у него имеется, нитки из тюфяка дергает… Ну, зато набожен: молитвы получше иного попа знает. Бога у него свои, а молитвы наши… Молится, да!.. И послушен тоже… Тимошка, спой песенку! Тимошка прервал молитву,
взял в руки палку и повернулся к Михеичу.
— Эх, черт
возьми! досадно! — бурчал себе сквозь
зубы Ардальон, поглядывая
на это скудное количество субъектов, долженствовавших изображать собою простой «народ». — Ослы! илоты!.. Ничем не прошибешь их!.. Рассея — матушка!
— Со мною нельзя рассуждать, потому что я говорю правду, что я вопию к человеческому правосудию и состраданию; потому что я убит, да, да, убит, уничтожен; что у меня ничего нет, и с меня нечего
взять, а с Алиной Дмитриевной и с Кишенским можно дела делать… Гм! — взглянул он, заскрипев
зубами и ринувшись вперед
на Горданова, — так вот же делайте, подлецы, делайте со мною, что вы хотите! Делайте, а я вас не боюсь.
Это сильное средство уничтожает нерв, и его можно капнуть только
на нижний
зуб, а для верхнего считалось невозможным, но я
взял одну бабу, у которой болел верхний
зуб, обвязал ей ноги платком и поставил ее в углу кверху ногами и капнул, и она потом меня благословляла.
В его «одолжил» и «кушать» слышалось тоже что-то типичное, имевшее очень много общего с характерным в лице, но что именно, я всё еще не мог никак понять. Чтобы внушить к себе доверие и показать, что я вовсе не сержусь, я
взял предложенный им кусочек. Колбаса действительно была ужасная; чтобы сладить с ней, нужно было иметь
зубы хорошей цепной собаки. Работая челюстями, мы разговорились. Начали с того, что пожаловались друг другу
на продолжительность службы.
Был у Самокатова, для счастья даже
взял с собою в карман волчий
зуб, которым меня ссудила хозяйка, но
на место не попал.
— Вчера я был у Ивана Федорыча… С Петром Петровичем большой шлем
на без козырях
взяли… Ей-богу… Ольга Андреевна до того взбеленилась, что у нее изо рта искусственный
зуб выпал.
Вслед за этой третьей заповедью приводится четвертая ссылка и излагается четвертая заповедь (Матф. V, 38—42; Лук. VI, 29, 30). «Вы слышали, что сказано: око за око и
зуб за
зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет судиться с тобою и
взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. И кто принудит тебя идти с ним
на одно поприще, иди с ним
на два. Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся».
— Бессовестные! Право бессовестные! — заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузьминишны. — Эка толсторожий, зубы-то скалит.
На это вас
взять! Там всё не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!