Неточные совпадения
На этом участке Бикин принимает в себя справа: Алайчи, Ланжихезу 1-ю (хлебная речка), Ланжихезу 2-ю, Мажичжуйзу (агатовый рот, пещера, грот) и На-минял
с притоками Хояки, берущую
начало с горы Чомуынза (вершина
с гречихой), а слева — Гохсан-зафар (гольдское
название), Ханихезу (глинистая речка), Нюдергу (по-китайски Нюонихеза — речка, где в грязи залегают коровы) и Шаньзягаму (высокое пастбище семьи Шань).
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то есть река, на которой живут многие.]) к реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно,
название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей
начало из озера Ханка в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27'
с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро на высоте 86 м над уровнем моря.
Следующий день мы продолжали свой маршрут по реке Инза-Лазагоу. Долина ее в средней части суживается, но затем опять
начинает расширяться. Горы
с правой стороны крутые и скалистые. В их обрывах когда-то нашли прожилки серебросвинцовой руды, отчего и долина получила свое настоящее
название. Долина Инза-Лазагоу большей частью свободна от леса, но так как почва в ней каменистая, она совершенно неудобна для земледелия. Вот почему люди игнорировали ее и поселились около устья.
Все эти реки берут
начало с Сихотэ-Алиня [Маньчжурское
название водораздельного горного хребта.].
Славянофилы,
с своей стороны,
начали официально существовать
с войны против Белинского; он их додразнил до мурмолок и зипунов. Стоит вспомнить, что Белинский прежде писал в «Отечественных записках», а Киреевский
начал издавать свой превосходный журнал под заглавием «Европеец»; эти
названия всего лучше доказывают, что вначале были только оттенки, а не мнения, не партии.
Наполз нэп. Опять засверкал «Эрмитаж» ночными огнями. Затолпились вокруг оборванные извозчики вперемежку
с оборванными лихачами, но все еще на дутых шинах.
Начали подъезжать и отъезжать пьяные автомобили. Бывший распорядитель «Эрмитажа» ухитрился мишурно повторить прошлое модного ресторана. Опять появились на карточках
названия: котлеты Помпадур, Мари Луиз, Валларуа, салат Оливье… Но неугрызимые котлеты — на касторовом масле, и салат Оливье был из огрызков… Впрочем, вполне к лицу посетителям-нэпманам.
После моего выздоровления я
начинаю помнить себя уже дитятей, не крепким и резвым, каким я сделался впоследствии, но тихим, кротким, необыкновенно жалостливым, большим трусом и в то же время беспрестанно, хотя медленно, уже читающим детскую книжку
с картинками под
названием «Зеркало добродетели».
Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал
с священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам [Низамские убийцы. — Низамы —
название турецких солдат регулярной армии.], ползли по земле, — и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров
начинал говорить — и особенно когда он доходил до увлечения.
С этою целью он
начал сочинение, которому, по бывшему уже примеру, присвоил
название:"О повреждении нравов"и которое должно было служить, так сказать, готовою программой на случай, если его"призовут".
[В прежние времена — да, пожалуй, и теперь это не перевелось — когда,
начиная с мая месяца, множество русских появлялось во Франкфурте, во всех магазинах цены увеличивались и получали
название: «Russen-, или — увы! — Narren-Preise».
Я в первый раз познакомился
с этой газетой, носившей громкое
название «Московские губернские ведомости», в
начале 80-х годов, на охоте под Коломной, где в сельской лавочке в половину этой газеты мне завернули фунт мятных пряников.
— Ах, эти
названия я могу вам объяснить, но для этого должно
начать со слова «масон»! — воскликнула
с одушевлением gnadige Frau.
Условные положения, установленные сотни лет назад, признававшиеся веками и теперь признаваемые всеми окружающими и обозначаемые особенными
названиями и особыми нарядами, кроме того подтверждаемые всякого рода торжественностью, воздействием на внешние чувства, до такой степени внушаются людям, что они, забывая обычные и общие всем условия жизни,
начинают смотреть на себя и всех людей только
с этой условной точки зрения и только этой условной точкой зрения руководствуются в оценке своих и чужих поступков.
Все в ней светло, понятно, и все обвеяно дремотною дымкой какой-то влюбленной тишины; все в ней молчит, и все приветно; все в ней женственно,
начиная с самого имени; недаром ей одной дано
название Прекрасной.
Бучинский любил прибавить для красного словца, и в его словах можно было верить любой половине, но эта характеристика Гараськи произвела на меня впечатление против всякого желания. При каждой встрече
с Гараськой слова Бучинского вставали живыми, и мне
начинало казаться, что действительно в этом изможденном теле жило что-то особенное, чему не приберешь
названия, но что заставляло себя чувствовать. Когда Гараська улыбался, я испытывал неприятное чувство.
А, наконец, некоторые утверждают, что они самим
названием «становой пристав» уже
начинают тяготиться, признавая его не исчерпывающим всего содержания их деятельности, и ходатайствуют, чтобы им присвоен был такой титул, который прямо говорил бы о сердцеведении, и чтобы в сообразность
с ним было, разумеется, увеличено и самое содержание.
Начать с того, что Александр Иванович сам склонен был к стихотворству и написал комедию, из которой отрывки нередко декламировал
с жестами; но Аполлон, видимо, стыдился грубого и безграмотного произведения отцовской музы. Зато сам он
с величайшим одушевлением декламировал свою драму в стихах под
названием: «Вадим Нижегородский». Помню, как, надев шлафрок на опашку, вроде простонародного кафтана, он, войдя в дверь нашего кабинета, бросался на пол, восклицая...
— Кокошкин также
начинал писать большую комедию в стихах, под
названием «Воспитание», и еще до моего приезда перевел комедию Делавиня «Урок старикам», которая давалась
с большим успехом на сцене.
Шаховской ничего не помнил наизусть, но сказал нам, что он привез
с собой
начало своей комедии, еще никому не читанной, под
названием «Игроки».
С самого
начала идет коротенький рассказ о баснословном времени славянской истории (V–IX века) и приводится рассказ новгородского летописца о скифах и славянах, которых он почитает единоплеменным народом, производя их
названия от имен князей Скифа и Славяна, родных братьев.
Название работы В.
С. Соловьева указано неточно; правильно — «Философские
начала цельного знания» (Соловьев В.
С. Соч.
Ципри-Кипри, маленькая барышня
с картофельным носом, даже до того забылась, что
начала проводить преступную мысль, будто бы женщине, живущей
с мужчиной, должно быть какое-нибудь
название, а название-де ей одно «жена», и потому брак нужно дозволить, и проч., и проч.
Воскресенские(Иверские) воротаКитай-города находились в современном Историческом проезде; сооружены в 1680 г. В
начале 30-х годов XX в. разобраны в связи
с реконструкцией Красной площади. Дали
название Воскресенской площади.
Он надеялся, что этот «мировой» и, по преимуществу «дамский» город волнами блонд и кружев, грудами изящных тканей, драгоценностей, всем тем «дамским счастьем», которое так реально и так увлекательно описано Эмилем Золя в романе под этим
названием, охватит все чувства молодой женщины, заставит забыть ее, хотя бы временно, обещанное им свидание
с дорогой матерью, образ которой все неотступнее и неотступнее
начинал преследовать Ирену.
С рокового дня 14 декабря, когда он по назначению членов «Союза благоденствия» — какою злою ирониею звучало в это время это
название — должен был
с некоторыми из своих сотоварищей изображать «бунтующий народ», вел несчастный, к ужасу своему прозревший в самый момент
начала безумного, братоубийственного дела, скитальческую жизнь — жизнь нового Каина.
В самом
начале нынешнего столетия в рязанской семинарии, по распоряжению местного епископа Симона, составлена была книга под
названием: «Наставление правильно состязаться
с раскольниками», в которой также перечислены разные раскольнические секты, на основании сведений, заимствованных из сочинений Феофилакта Лопатинского и протоиерея Журавлева.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали
с речами обеды севастопольским героям и им же,
с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские
начала на европейской почве, но
с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские
начала, однако
с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все
названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые
названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.