Неточные совпадения
Из всех этих слов народ
понимал только: «известно» и «наконец нашли». И когда грамотеи выкрикивали эти слова, то народ снимал шапки, вздыхал и крестился. Ясно, что в этом не только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний
начальства. Народ, доведенный до вздыхания, — какого еще идеала можно требовать!
Адмирал сказал им, что хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения места на берегу, но он
понимает, что губернаторы ничего без воли своего
начальства не делали и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды и т. п.; но просит только их представить своему
начальству, что если оно намерено вступить в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
«Сам видел, в руках у них видел три тысячи как одну копеечку, глазами созерцал, уж нам ли счету не понимать-с!» — восклицал Трифон Борисович, изо всех сил желая угодить «
начальству».
Знаю только, что потом, когда уже все успокоилось и все
поняли, в чем дело, судебному приставу таки досталось, хотя он и основательно объяснил
начальству, что свидетель был все время здоров, что его видел доктор, когда час пред тем с ним сделалась легкая дурнота, но что до входа в залу он все говорил связно, так что предвидеть было ничего невозможно; что он сам, напротив, настаивал и непременно хотел дать показание.
Трудно людям, не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим в канцеляриях, казармах и передней,
понять подобные явления — «флибустьер», сын моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием! Что он сделал для английского народа?.. И добрые люди ищут, ищут в голове объяснения, ищут тайную пружину. «В Англии удивительно, с каким плутовством умеет
начальство устроивать демонстрации… Нас не проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы знаем, что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
Сравнительно в усадьбе Савельцевых установилась тишина. И дворовые и крестьяне прислушивались к слухам о фазисах, через которые проходило Улитино дело, но прислушивались безмолвно, терпели и не жаловались на новые притеснения. Вероятно, они
понимали, что ежели будут мозолить
начальству глаза, то этим только заслужат репутацию беспокойных и дадут повод для оправдания подобных неистовств.
Слуги, не
понимая, в чем дело, притащили к
начальству испуганного Филиппова.
Даже сам Родион Потапыч не
понимал своего главного начальника и если относился к нему с уважением, то исключительно только по традиции, потому что не мог не уважать
начальства.
Жаль, что местное
начальство ничего не
понимает.
Доктор и Вязмитинов
понимали, что Сафьянос и глуп, и хвастун; остальные не осуждали
начальство, а Зарницын слушал только самого себя.
— Уйду, уйду, не навеки к вам пришла, — сказала она, поднимаясь, — только ты зайди ко мне потом; мне тебе нужно по этому делу сказать —
понимаешь ты, по этому самому делу, чтобы ты сказал о том
начальству своему.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний
начальства, отступал, когда можно еще было держаться против неприятеля, — в этом, видит бог и моя совесть, я никогда не был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке, тут видишь кровь, там мозг человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами, видевши и, может быть,
понимая, что тут происходит.
Как бы то ни было, но мы подоспели с своею деловою складкой совершенно ко времени, так что
начальство всех возможных ведомств приняло нас с распростертыми объятиями. В его глазах уже то было важно, что мы до тонкости
понимали прерогативы губернских правлений и не смешивали городских дум с городовыми магистратами. Сверх того, предполагалось, что, прожив много лет в провинции, мы видели лицом к лицу народ и, следовательно, знаем его матерьяльные нужды и его нравственный образ.
Зная твое доброе сердце, я очень
понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если
начальство твое желает этого, то что же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
— Прошлялся я по фабрикам пять лет, отвык от деревни, вот! Пришел туда, поглядел, вижу — не могу я так жить!
Понимаешь? Не могу! Вы тут живете — вы обид таких не видите. А там — голод за человеком тенью ползет и нет надежды на хлеб, нету! Голод души сожрал, лики человеческие стер, не живут люди, гниют в неизбывной нужде… И кругом, как воронье,
начальство сторожит — нет ли лишнего куска у тебя? Увидит, вырвет, в харю тебе даст…
Мать улыбнулась. Ей было ясно: если теперь листки появятся на фабрике, —
начальство должно будет
понять, что не ее сын распространяет их. И, чувствуя себя способной исполнить задачу, она вся вздрагивала от радости.
— Конечно! Вот что он пишет: «Мы не уйдем, товарищи, не можем. Никто из нас. Потеряли бы уважение к себе. Обратите внимание на крестьянина, арестованного недавно. Он заслужил ваши заботы, достоин траты сил. Ему здесь слишком трудно. Ежедневные столкновения с
начальством. Уже имел сутки карцера. Его замучают. Мы все просим за него. Утешьте, приласкайте мою мать. Расскажите ей, она все
поймет».
И вот, для того чтоб мы не оттопыривали губ, но
понимали этот предмет во всей его ясности, нам предлагается
начальство.
— Спасибо за это хорошее; отведал я его! — продолжал Михайло Трофимыч. — Таких репримандов насказал, что я ничего бы с него не взял и слушать-то его! Обидчик человек — больше ничего! Так я его и
понимаю. Стал было тоже говорить с ним, словно с путным: «Так и так, говорю, ваше высокородие, собственно этими казенными подрядами я занимаюсь столько лет, и хотя бы
начальство никогда никаких неудовольствий от меня не имело… когда и какие были?»
Ведь известно же всему миру еще с библейских времен, что всякое
начальство именно возражений не терпит, не любит, не
понимает и не переносит».
Училищное
начальство — и Дрозд в особенности —
понимало большое значение такого строгого и мягкого, семейного, дружеского военного воспитания и не препятствовало ему.
— Как же не
понять, помилуйте! Не олухи же они царя небесного! — горячился Иван Петрович. — И теперь вопрос, как в этом случае действовать в вашу пользу?.. Когда по
начальству это шло, я взял да и написал, а тут как и что я могу сделать?.. Конечно, я сегодня поеду в клуб и буду говорить тому, другому, пятому, десятому; а кто их знает, послушают ли они меня; будут, пожалуй, только хлопать ушами… Я даже не знаю, когда и баллотировка наступит?..
И, сознавши это, отпустил бы меня с миром, предварительно обнадежив, что
начальство очень хорошо
понимает мои колебания и отнюдь не сочтет их за противодействие властям.
Он очень хорошо
понимал, сколько он рисковал в этом деле: на него могли обратиться подозрения
начальства.
А мужики больше вздыхают: очень-де трудно жить на земле этой; бог — не любит,
начальство — не уважает, попы — ничему не учат, самим учиться — охоты нет, и никак невозможно
понять, на что мы родились и какое удовольствие в Тупом Углу жить?
— Вам бы, Матвей Савельич, не столь откровенно говорить среди людей, а то непривычны им ваши мысли и несколько пугают.
Начальство — не в полиции, а в душе людской поселилось. Я —
понимаю, конечно, добрые ваши намерения и весьма ценю, только — по-моему-с — их надо людям подкладывать осторожно, вроде тихой милостыни, невидимой, так сказать, рукою-с!
Цифры шеренгами и столбцами мелькают в моих глазах; мне тошно от них, я рад бы бежать куда глаза глядят, чтоб только не видеть их, однако я преодолеваю свою тошноту и целым рядом героических насилий над собою достигаю, наконец, итога, не только понятного для меня самого, но такого, который — я положительно в том уверен —
поймет и мое
начальство.
— Вы глупы, Chenapan! (Да, он сказал мне это, несмотря на то, что в то время был еще очень учтив относительно меня.) Вы не хотите
понять, что чем больше с моей стороны вмешательства, тем более я получаю прав на внимание моего
начальства. Если я усмирю в год одну революцию — это хорошо; но если я усмирю в году две революции — это уж отлично! И вы, который находитесь на службе у величайшего из усмирителей революций, — вы не
понимаете этого!
Сноситесь об этом по
начальству, пишите в Петербург: много там
поймут боевое дело «военные чиновники» и «моменты»!..
На вечернем учении повторилось то же. Рота
поняла, в чем дело. Велиткин пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом в соломенную подушку и на ужин не ходил. Солдаты шептались, но никто ему не сказал слова. Дело
начальства наказывать, а смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей Шлема Финкельштейн. Его перевели к нам из пятой роты, где над ним издевались командир и фельдфебель, а здесь его приняли как товарища.
Долгое время
начальство ничего не
понимало, а, может быть, даже думало, что я обдумываю какую-нибудь крамолу, но наконец-то меня поймали.
Кукушкина. Уж я там ваших наук не знаю, а вижу, что он почтителен, и есть в нем этакое какое-то приятное искательство к
начальству. Значит, он пойдет далеко. Я это сразу
поняла.
— Что? Вот что — я так
понимаю — одно
начальство ослабело, наше
начальство. Теперь поднимается на народ другое. Больше ничего!..
Такого рода логики и нравственности Елена решительно не могла
понять, и желание как-нибудь и чем-нибудь отомстить России и разным ее
начальствам снова овладело всем существом ее.
Открыть мне настоящее положение дел — ему сначала не хотелось: это значило войти в заговор с мальчиком против своего
начальства; он чувствовал даже, что я не
пойму его, что не буду уметь написать такого письма, какое мог бы одобрить Камашев; лишить мою мать единственного утешения получать мои задушевные письма — по доброте сердца он не мог.
Твой кивок в сторону Грацианова убеждает меня, что ты смешиваешь отечество с
начальством, или, по малой мере, ставишь представление о первом в зависимость от представления о последнем. Исполнять приказания
начальства — вот, по-твоему, что значит быть истинным сыном отечества. Ясно, что ты ровно ничего не
понимаешь.
— Странный вопрос! — ответил он мне, нимало не смущаясь, — но разве я имею право быть откровенным с урядниками? Я откровенен с
начальством — потому что оно
поймет меня; я откровенен с вами — потому что вы благородный человек… Но с урядниками… Извините меня, я даже удивляюсь вашему вопросу…
— Как, неужели вы намерены еще продолжать это проклятое дело! — вскричал он, — но что ж со мной-то вы делаете, о господи! Не смейте, не смейте, милостивый государь, или, клянусь вам!.. здесь есть тоже
начальство, и я… я… одним словом, по моему чину… и барон тоже… одним словом, вас заарестуют и вышлют отсюда с полицией, чтоб вы не буянили!
Понимаете это-с! — И хоть ему захватило дух от гнева, но все-таки он трусил ужасно.
«Другой-то? А вот какой: посмотри ты на себя, какой ты есть детина. Вот супротив тебя старик — все одно как ребенок. Он тебя сомущать, а ты бы ему благородным манером ручки-то назад да к
начальству. А ты, не говоря худого слова, бац!.. и свалил. Это надо приписать к твоему самоуправству, потому что этак не полагается.
Понял?»
— Нет, какой ведь хлюст! — восхищался Григорий. — Пришёл — точно десять лет знакомы… Обнюхал всё, разъяснил и… больше ничего! Ни крика, ни шума, хотя ведь и он
начальство тоже… Ах, раздуй его горой!
Понимаешь, Матрёна, тут, брат, есть о нас забота. Сразу видно… Желают нас сохранить в целости, а не то что… Это всё ерунда, насчёт мора, — бабьи сказки!
Они уже сами смотрели в оба, чтобы не попасться в «эдаком виде» кому-нибудь из высшего тюремного
начальства и не подвести старого Михеича, так как хорошо
понимали, что в подобном ротозействе не заключается ни «толку», ни «благородства».
—
Поймите, что выходит: все, значит, плати подать, а некоторым
начальство будет подать эту давать в долг, и эти некоторые на наши-то грошики скупят землю да и обратят всех нас, маломочных, в батраков себе.
С час времени занимались мы тем, что осторожно охаживали друг друга церемонными словами, ожидая, кто первый откроет настоящее своё лицо, и вижу я — старик ловкий; в пот его не однажды ударяло, а он всё пытает меня: то
начальство осудит за излишние строгости и за невнимание к нужде мужика, то мужиков ругает — ничего-де
понимать не могут, то похвалит деревенскую молодёжь за стремление к грамоте и тут же сокрушается о безбожии её и о том, что перестала она стариков слушать, хочет своим разумом жить.
В другой раз исключен был один из наших товарищей за грубость
начальству; все жалели о нем, потому что он был лучший между нами, но я утверждал, что он наказание вполне заслужил, и очень удивлялся, как он, будучи таким умным мальчиком, не мог
понять, что покорность старшим есть первый долг наш и первое условие счастья.
Ну, сами
понимаете,
начальству это не нравится.
— Конечно, не с привычки это… Потом много возил, привык. А тот раз чудно мне показалось: куда, думаю, мы ее везем, дитё этакое… И потом, признаться вам, господин, уж вы не осудите: что, думаю, ежели бы у
начальства попросить да в жены ее взять… Ведь уж я бы из нее дурь-то эту выкурил. Человек я тем более служащий… Конечно, молодой разум… глупый… Теперь могу
понимать… Попу тогда на духу рассказал, он говорит: «Вот от этой самой мысли порча у тебя и пошла. Потому что она, верно, и в бога-то не верит…»
В эти дни даже
начальство в острог не заглядывало, не делало обысков, не искало вина,
понимая, что надо же дать погулять, раз в год, даже и этим отверженцам и что иначе было бы хуже.
Людям кажется, что требуют от них всего этого не люди, а какое-то особое существо, которое они называют
начальством, правительством, государством. А стоит только спросить себя: кто такое это
начальство, правительство, государство, чтобы
понять, что это просто люди, такие же, как и все, и что приводить в исполнение все их предписания будет не кто иной, а только тот самый разряд людей, над которыми и производятся эти насилия.
— Долой!.. долой полицию! к черту! Вон! — довольно дружно подхватили в кучке, но городовые продолжали себе стоять как ни в чем не бывало, словно бы и не
понимая, что эти возгласы, в некотором роде, до них касаются, и только время от времени флегматично замечали близстоявшим, чтобы те расходились — «потому — нэможно!
начальство нэ велыть!».
Для их же собственной пользы и выгоды денежный выкуп за душевой надел заменили им личной работой, — не желают: «мы-де ноне вольные и баршшыны не хотим!» Мы все объясняем им, что тут никакой барщины нет, что это не барщина, а замена выкупа личным трудом в пользу помещика, которому нужно же выкуп вносить, что это только так, пока — временная мера, для их же выгоды, — а они свое несут: «Баршшына да баршшына!» И вот, как говорится, inde iraе [Отсюда гнев (лат.).], отсюда и вся история… «Положения» не
понимают, толкуют его по-своему, самопроизвольно; ни мне, ни полковнику, ни г-ну исправнику не верят, даже попу не верят; говорят: помещики и
начальство настоящую волю спрятали, а прочитали им подложную волю, без какой-то золотой строчки, что настоящая воля должна быть за золотой строчкой…