Неточные совпадения
Но что там он поссорился с
начальником и поехал назад в Москву, но
дорогой так заболел, что едва ли встанет, — писала она.
Но при всем том трудна была его
дорога; он попал под начальство уже престарелому повытчику, [Повытчик —
начальник отдела («выть» — отдел).] который был образ какой-то каменной бесчувственности и непотрясаемости: вечно тот же, неприступный, никогда в жизни не явивший на лице своем усмешки, не приветствовавший ни разу никого даже запросом о здоровье.
Дорогой адмирал послал сказать
начальнику города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что тот не хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь
начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
Начальник острова пользуется на Сахалине огромною и даже страшною властью, но однажды, когда я ехал с ним из Верхнего Армудана в Арково, встретившийся гиляк не постеснялся крикнуть нам повелительно: «Стой!» — и потом спрашивать, не встречалась ли нам по
дороге его белая собака.
Началось оно с того, что у некоторых чиновников, получающих даже очень маленькое жалованье, стали появляться
дорогие лисьи и собольи шубы, а в гиляцких юртах появилась русская водочная посуда; [
Начальник Дуйского поста, майор Николаев, говорил одному корреспонденту в 1866 г.: — Летом я с ними дела не имею, а зимой зачастую скупаю у них меха, и скупаю довольно выгодно; часто за бутылку водки или ковригу хлеба от них можно достать пару отличных соболей.
Летом 1889 г. из 131 каторжных, работавших в Тарайке на
дороге, было 37 больных, а остальные явились к приехавшему
начальнику острова «в самом ужасном виде: ободранные, многие без рубах, искусанные москитами, исцарапанные сучьями деревьев, но никто не жаловался» (приказ 1889 г., № 318).
В двенадцать часов Рациборский проводил Ярошиньского на петербургскую железную
дорогу, постоял у барьера, пока тронулся поезд, и, кивнув друг другу, иезуит-подчиненный расстался с иезуитом-начальником.
Ты пишешь, что стараешься любить своих
начальников и делать им угодное. Судя по воспитанию, тобою полученному, я иного и не ожидала от тебя. Но знаешь ли, друг мой, почему
начальники так
дороги твоему сердцу, и почему мы все,tous tant que nous sommes, [все, сколько нас ни на есть (франц.)] обязаны любить данное нам от бога начальство? Прошу тебя, выслушай меня.
— Ну да! Молодой земской
начальник Смурыгин для блага вверенного участка приказал с первых же дней обсадить березками все проселочные
дороги.
Я залез под вагон соседнего пустого состава и наблюдал за платформой, по которой металось разное начальство, а старик Сергей Иванович Игнатов с седыми баками,
начальник станции, служивший с первого дня открытия
дороги, говорил двум инженерам...
Впереди всех, на вороном коне, ехал
начальник отряда; он отличался от других казаков не платьем, которое было весьма просто, но богатой конской сбруею и блестящим оружием, украшенным
дорогою серебряной насечкой.
Присоединясь к толпе, путешественники и их провожатые остановились, ожидая, когда дойдет до них очередь явиться пред лицом грозного отца Еремея, к которому подходили, один после другого, отрядные
начальники со всех
дорог, ведущих к Москве.
— Почему? — продолжала сестра. — Почему? Ну, если не поладил с
начальником, ищи себе другое место. Например, отчего бы тебе не пойти служить на железную
дорогу? Я сейчас говорила с Анютой Благово, она уверяет, что тебя примут на железную
дорогу, и даже обещала похлопотать за тебя. Бога ради, Мисаил, подумай! Подумай, умоляю тебя!
— О, преважные! но только не для нас, — перервал
начальник отряда, рассматривая книжник. — Adorable ami… cher Adolphe… [обожаемый друг…
дорогой Адольф… (франц.)] А вот и локон волос…
Наши приятели, распростясь с
начальником отряда, отправились в
дорогу и, догнав в четверть часа пленных, были свидетелями восторгов кирасирского офицера. Покрывая поцелуями портрет своей любезной, он повторял: «Боже мой, боже мой! кто бы мог подумать, чтоб этот казак, этот варвар имел такую душу!.. О, этот русской достоин быть французом! Il est Francais dans l'вame!» [Он француз в душе! (франц.)]
Аксинья вошла в долю с Хрымиными, и их фабрика теперь называется так: «Хрымины Младшие и K°». Открыли около станции трактир, и уже играют на
дорогой гармонике не на фабрике, а в этом трактире, и сюда часто ходит
начальник почтового отделения, который тоже завел какую-то торговлю, и
начальник станции тоже. Глухому Степану Хрымины Младшие подарили золотые часы, и он то и дело вынимает их из кармана и подносит к уху.
Дело было летом; работа нетяжелая, снегу отгребать не надо, да и поезды на той
дороге редко. Обойдет Семен свою версту два раза в сутки, кое-где гайки попробует подвинтить, щебенку подровняет, водяные трубы посмотрит и идет домой хозяйство свое устраивать. В хозяйстве только у него помеха была: что ни задумает сделать, обо всем дорожного мастера проси, а тот
начальнику дистанции доложит; пока просьба вернется, время и ушло. Стали Семен с женою даже скучать.
Пошел в праздник Аггей в церковь. Пришел он туда с женою своею в пышных одеждах: мантии на них были златотканые, пояса с
дорогими каменьями, а над ними несли парчовый балдахин. И впереди их и сзади шли воины с мечами и секирами и довели их до царского места, откуда им слушать службу. Вокруг них стали
начальники да чиновники. И слушал Аггей службу и думал по-своему, как ему казалось, верно или неверно говорится в Святом Писании.
И видит Аггей: идут его воины-телохранители с секирами и мечами, и
начальники, и чиновники в праздничных одеждах. И идут под балдахином парчовым правитель с правительницей: одежды на них золототканые, пояса
дорогими каменьями украшенные. И взглянул Аггей в лицо правителю и ужаснулся: открыл ему Господь глаза, и узнал он ангела Божия. И бежал Аггей в ужасе из города.
Больной на прощанье наплевал полную плевательницу и затопал к
начальнику. Но до
начальника он не дотопал, потому что
дорогу ему преградил секретарь.
Губернатор снова предложил тост за
дорогого гостя, а
дорогой гость ответил тостом за здоровье почтенного, многоуважаемого, достойного и всеми любимого
начальника губернии;
начальник губернии — за здоровье князя Кейкулатова, князь Кейкулатов — за здоровье
начальника губернии и опять-таки
дорогого гостя;
дорогой гость за князя Кейкулатова...
К вечеру эскадра стала на якорь, и на следующее утро началась перевозка десанта. В течение дня все войска были свезены, и часа в четыре отряд, наконец, двинулся к назначенному месту, отстоявшему верстах в пятнадцати от пункта высадки.
Дорога была неважная, и Ашанин порядочно-таки устал, шагая вместе с другими. Лошадей ни у кого не было. Только
начальник отряда, полковник de Palanca, ехал впереди на маленьком конике, остальные офицеры шли пешком.
— Этого уж я не знаю. Нас же принимают теперь за кондукторов! Намедни
начальник движения на здешней
дороге идет, знаете ли, в своей инженерной шинели, по-нынешнему без погонов, а какой-то генерал и кричит: «Кондуктор, скоро ли поезд пойдет?» Вцепились! Скандал! Об этом в газетах нельзя писать, но ведь… всем известно! Шила в мешке не утаишь!
Отъехав немного по милости лошади, которой я пустил поводья, я стал различать белые четвероугольные палатки, потом и черные колеи
дороги; через полчаса, спросив раза три
дорогу, раза два зацепив за колышки палаток, за что получал всякий раз ругательства из палаток, и раза два остановленный часовым, я приехал, к
начальнику артиллерии.
В тот же вечер мы уехали. Все население Бестуди высыпало нас провожать. Бек-наиб дал нам двух нукеров в провожатые, но Абрек смело заявил, что
дорога спокойна и что на нем одном лежит забота доставить маленькую княжну и княжича его
начальнику.
До
начальника артиллерии было с полверсты, вся
дорога шла между палаток.
В тот год, с которого начинается мой рассказ, я служил
начальником полустанка на одной из наших юго-западных железных
дорог.
Сколько тут было боев с поляками, сколько посечено казацкими шашками ляшских голов! Я был Тарас Бульба, Витя-Малый — Кукубенко, невидимо присутствовали и Остап, и Андрий, и Мосий Шило, и Демид Попович. У нас были вырезанные мною из дерева шашки, ружья, кинжалы. Мы бешено врубались в крапиву и прокладывали себе
дорогу сквозь гущу ляхов и лихо сбивали головы их
начальникам, — красноголовым репейникам-татарникам.
Полковнику выданы деньги на удовлетворение солдат только за проезд по железной
дороге, остальное они должны получить у местного воинского
начальника.
Земский отряд получил от
начальника санитарной части телеграмму: по приказанию главнокомандующего, всем учреждениям земским и Красного Креста, не имеющим собственных перевозочных средств, немедленно свернуться, идти в Мукден, а оттуда по железной
дороге уезжать на север. Но палаты земского отряда, как и наших госпиталей, были полны ранеными. Земцы прочли телеграмму, посмеялись — и остались.
Главный врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам, не беря проводника. Опять мы сбивались с
дороги, ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз.
Начальник обоза показал нам новый приказ, по которому мы должны были идти на станцию Суятунь.
С ним была чернильница и все принадлежности для письма. Из хижины вынесена доска и поставлена на два пня: она служила письменным столом. Послание было наскоро изготовлено, отдано одному из солдат, который казался более надежным, и привязано ему на крест. Служивые выпровожены с благословением на
дорогу к Менцену, дав клятву исполнить сделанное им поручение. С другой стороны,
начальник раскольников, довольный своими замыслами, отправился с братьею, куда счел надежнее.
Кончив смотр и возвращаясь домой, Григорий Александрович встретил по
дороге неисправного траншейного
начальника.
Григорий, заметивший на щитах некоторых рейтаров девиз Доннершварца, до того времени не участвовавшего в битве, ринулся на них, и скоро меч его прочистил ему
дорогу к их
начальнику.
Ветер дул, к несчастью Давыдова, от Москвы, и
начальник очистки
дороги, защищаясь от ветра рогожным шатром, не видал, как государь подъехал к его стойбищу и изволил громко закричать...
Уже перед вечером конвойный
начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую
дорогу.
И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а
начальник гошпиталей, — куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо, государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть и не один, а несколько) предлагает новый проект, диаметрально-противуположный плану выхода на Калужскую
дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противуположное тому, что́ говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал, все описывают различно положение неприятельской армии.
Казалось бы в этой-то кампании бегства французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую
дорогу и до бегства
начальника от армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле.
От Оршы побежали дальше по
дороге в Вильну, точно так же играя в жмурки с преследующею армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный
начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог, — уехал тоже, кто не мог, — сдался или умер.
Не успел капельмейстер щеки себе поскоблить — слышит, насупротив в команде крик, старший унтер-офицер истошным голосом орет. Побежал немец через
дорогу, как был в мыле, в музыкантское помещение заскочил. Хочь и вольнонаемный
начальник, скомандовал ему навстречу дневальный: «Встать, смирно!» Кто привстал, руками за брюхо держится, а кто так на койке турецким дураком сидит… Что такое?
Как дважды два доказал он губернскому
начальнику, что народ обеднял и промыслы упали, и в торговле застой оказался, самое даже отечество бедствует единственно по той причине, что чубаровская почтовая
дорога проложена не там, где следует быть.