Неточные совпадения
Разумеется, все это повествовалось и передавалось друг другу шепотом; хотя же и
находились смельчаки, которые предлагали поголовно
пасть на колена и просить прощенья, но и тех взяло раздумье.
Статью эту она читала беспрерывно, читала иногда даже вслух, чуть не
спала вместе с нею, а все-таки, где именно
находится теперь Родя, почти не расспрашивала, несмотря даже
на то, что с нею, видимо, избегали об этом разговаривать, — что уже одно могло возбудить ее мнительность.
Выбор начальства
пал на Матвея Ильича Колязина, сына того Колязина, под попечительством которого
находились некогда братья Кирсановы.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа
на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума.
На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы
находимся; мне казалось, что я
сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Если это не удастся, она берет кабаргу измором, для чего преследует ее до тех пор, пока та от усталости не
упадет; при этом, если
на пути она увидит другую кабаргу, то не бросается за нею, а будет продолжать преследование первой, хотя бы эта последняя и не
находилась у нее в поле зрения.
Гольды рассказывают, что уссурийский уж вообще большой охотник до пернатых. По их словам, он высоко взбирается
на деревья и
нападает на птиц в то время, когда они сидят в гнездах. В особенности это ему удается в том случае, если гнездо
находится в дупле. Это понятно. Но как он ухитрился поймать такую птицу, которая бегает и летает, и как он мог проглотить кулика, длинный клюв которого, казалось бы, должен служить ему большой помехой?
Я принялся расспрашивать удэгейца об Имане и узнал, что в верхнем течении река имеет направление течения параллельно Сихотэ-Алиню, причем истоки ее
находятся на высоте истоков Тютихе. Странное явление! Вода сбегает с водораздела в каких-нибудь 60 км от моря, течет
на запад, совершает длинный кружной путь для того, чтобы в конце концов
попасть в то же море.
Узнав, в чем дело, он тотчас же уступил мне свое место и сам поместился рядом. Через несколько минут здесь, под яром, я
находился в большем тепле и
спал гораздо лучше, чем в юрте
на шкуре медведя.
Устье реки Тангоузы [Тан-гоу-цзы — болотистая
падь.] раньше было
на месте нынешних озер Сан [Сан — разлившееся озеро.] и Эль-Поуза [Эр-цзо-цзы — вторая заповедь.], а устье реки Майхе [Майхе — река, где сеют много пшеницы.]
находилось немного выше того места, где теперь пересекает ее железная дорога.
Наконец в стороне что-то стало чернеть. Владимир поворотил туда. Приближаясь, увидел он рощу. Слава богу, подумал он, теперь близко. Он поехал около рощи, надеясь тотчас
попасть на знакомую дорогу или объехать рощу кругом: Жадрино
находилось тотчас за нею. Скоро нашел он дорогу и въехал во мрак дерев, обнаженных зимою. Ветер не мог тут свирепствовать; дорога была гладкая; лошадь ободрилась, и Владимир успокоился.
Похороны совершились
на третий день. Тело бедного старика лежало
на столе, покрытое саваном и окруженное свечами. Столовая полна была дворовых. Готовились к выносу. Владимир и трое слуг подняли гроб. Священник пошел вперед, дьячок сопровождал его, воспевая погребальные молитвы. Хозяин Кистеневки последний раз перешел за порог своего дома. Гроб понесли рощею. Церковь
находилась за нею. День был ясный и холодный. Осенние листья
падали с дерев.
Обед был большой. Мне пришлось сидеть возле генерала Раевского, брата жены Орлова. Раевский был тоже в
опале с 14 декабря; сын знаменитого Н. Н. Раевского, он мальчиком четырнадцати лет
находился с своим братом под Бородином возле отца; впоследствии он умер от ран
на Кавказе. Я рассказал ему об Огареве и спросил, может ли и захочет ли Орлов что-нибудь сделать.
Отец встает из-за стола и старческими шагами направляется в свою комнату. Комната эта неудобна; она
находится возле лакейской и довольно холодна, так что старик постоянно зябнет. Он медленно раздевается и, удостоверившись, что выданные ему
на заутреню два медных пятака лежат в целости около настольного зеркала, ложится
спать.
Опасность налетела так быстро и так быстро пронеслась, что скитники опомнились и пришли в себя только вечером, когда приехали в свою раскольничью деревню и остановились у своих. Анфим всю дорогу оглядывался, ожидая потони, но
на их счастье в деревне не
нашлось ни одной сытой лошади, чтобы догонять скитников. Михей Зотыч угнетенно молчал и заговорил только, когда улеглись
спать.
В первое время японцы имели свои фактории только
на берегу Анивы и в Мауке, и главный их пункт
находился в
пади Кусун-Котан, где теперь живет японский консул.
Когда Микрюков отправился в свою половину, где
спали его жена и дети, я вышел
на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то
на небо, то
на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я
нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
По одной стороне коридора
находились те три комнаты, которые назначались внаем, для «особенно рекомендованных» жильцов; кроме того, по той же стороне коридора, в самом конце его, у кухни,
находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих, в которой помещался сам отставной генерал Иволгин, отец семейства, и
спал на широком диване, а ходить и выходить из квартиры обязан был чрез кухню и по черной лестнице.
— Подумайте сами, мадам Шойбес, — говорит он, глядя
на стол, разводя руками и щурясь, — подумайте, какому риску я здесь подвергаюсь! Девушка была обманным образом вовлечена в это… в как его… ну, словом, в дом терпимости, выражаясь высоким слогом. Теперь родители разыскивают ее через полицию. Хорошо-с. Она
попадает из одного места в другое, из пятого в десятое… Наконец след
находится у вас, и главное, — подумайте! — в моем околотке! Что я могу поделать?
Некоторые родники были очень сильны и вырывались из середины горы, другие били и кипели у ее подошвы, некоторые
находились на косогорах и были обделаны деревянными срубами с крышей; в срубы были вдолблены широкие липовые колоды, наполненные такой прозрачной водою, что казались пустыми; вода по всей колоде переливалась через край,
падая по бокам стеклянною бахромой.
Хотя они около двадцати уже лет
находились в брачном союзе, но все еще были влюблены друг в друга,
спали на одной кровати и весьма нередко целовались между собой.
Лукьяныч выехал за мной в одноколке,
на одной лошади.
На вопрос, неужто не
нашлось попросторнее экипажа, старик ответил, что экипажей много, да в лом их лучше отдать, а лошадь одна только и осталась, прочие же «кои
пали, а кои так изничтожились».
— И все-таки стреляй, потому что ты адвокат. В случае чего, ты можешь целый роман выдумать, сказать, например, что
на тебя
напала толпа разбойников и ты
находился в состоянии самозащиты; а я сказать этого не могу, потому что лгать не привык.
Ведь недаром же храбрый полковник Варнавинцев
пал на поле сражения;
найдутся люди, которые, ради отца, вспомнят и о дочери…
У этого человека все курортное лакейство
находится в рабстве; он живет не в конуре, а занимает апартамент;
спит не
на дерюге, а
на тончайшем белье; обедает не за табльдотом, а особо жрет что-то мудреное; и в довершение всего жена его гуляет
на музыке под руку с сановником.
Спеша поскорее уйти от подобной сцены, Калинович
попал на Сенную, и здесь подмокшая и сгнившая в возах живность так его ошибла по носу, что он почти опрометью перебежал
на другую сторону, где хоть и не совсем приятно благоухало перележавшею зеленью, но все-таки это не был запах разлагающегося мяса. Из всех этих подробностей Калинович понял, что он
находится в самой демократической части города.
Направо от двери, около кривого сального стола,
на котором стояло два самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар в разных бумагах, сидела главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров
находились в разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу,
спал на диване; другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола.
Санин проснулся очень рано
на следующий день. Он
находился на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему
спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст свое имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его покой. В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока еще не выяснилось. Он вышел из дому, чтобы проветриться, освежиться. С готовым проектом — не иначе — хотел он предстать перед Джеммой.
При самом ее начале, направо от дороги, под двумя развесистыми березами,
находилась мелочная лавочка; окна в ней уже были все заперты, но широкая полоса света
падала веером из растворенной двери
на притоптанную траву и била вверх по деревьям, резко озаряя беловатую изнанку сплошных листьев.
Полдневный жар и усталость отряда заставили Михельсона остановиться
на один час. Между тем узнал он, что недалеко
находилась толпа мятежников. Михельсон
на них
напал и взял четыреста в плен; остальные бежали к Казани и известили Пугачева о приближении неприятеля. Тогда-то Пугачев, опасаясь нечаянного нападения, отступил от крепости и приказал своим скорее выбираться из города, а сам, заняв выгодное местоположение, выстроился близ Царицына, в семи верстах от Казани.
Алексис не был одарен способностью особенно быстро понимать дела и обсуживать их. К тому же он был удивлен не менее, как в медовый месяц после свадьбы, когда Глафира Львовна заклинала его могилой матери, прахом отца позволить ей взять дитя преступной любви. Сверх всего этого, Негров хотел смертельно
спать; время для доклада о перехваченной переписке было дурно выбрано: человек сонный может только сердиться
на того, кто ему мешает
спать, — нервы действуют слабо, все
находится под влиянием устали.
Несмотря, однако ж,
на все неудобства дороги, Гришка подвигался вперед быстро и весело. Свист его был даже причиной пробуждения нескольких собак, которые до того времени спокойно
спали под телегами и воротами. Он
находился в счастливейшем расположении духа и был похож
на ленивого школяра, которого только что выпроводили из школы и которому сказали: «Ступай
на все четыре стороны!»
Он
находился в полном убеждении, что дедушка Кондратий претерпел какую-нибудь неудачу в деле домашнем: плевок
на рыбу
напал, сети порвались, а новых купить не
на что, челнок просквозил и ушел
на дно озера.
Бабушка, разумеется, тоже была
на этих собраниях с дочерью и с Ольгою Федотовной, которая
находилась в гардеробных комнатах. Результатом первого же из этих съездов было то, что княгиня совсем против желания
попала в очень большой круг знакомств, имевших то необыкновенное начало, что здесь не родители знакомили детей, а дети сводили и сближали своих родителей.
Не зная, в каком состоянии
находится теперь сердце дочери, она перебрала все случаи, в которых оно могло
находиться, и наконец, догадалась, что
попала на истинный путь.
Здесь отдыхал в полдень Борис Петрович с толпою собак, лошадей и слуг; травля была неудачная, две лисы ушли от борзых и один волк отбился; в тороках у стремянного висело только два зайца… и три гончие собаки еще не возвращались из лесу
на звук рогов и протяжный крик ловчего, который, лишив себя обеда из усердия, трусил по островам с тщетными надеждами, — Борис Петрович с горя побил двух охотников, выпил полграфина водки и лег
спать в избе; —
на дворе всё было живо и беспокойно: собаки, разделенные по сворам, лакали в длинных корытах, — лошади валялись
на соломе, а бедные всадники поминутно
находились принужденными оставлять котел с кашей, чтоб нагайками подымать их.
Тихо Вадим приближался к церкви; сквозь длинные окна сияли многочисленные свечи и
на тусклых стеклах мелькали колеблющиеся тени богомольцев; но во дворе монастырском всё было тихо; в тени, окруженные высокою полынью и рябиновыми кустами, белели памятники усопших с надписями и крестами; свежая роса
упадала на них, и вечерние мошки жужжали кругом; у колодца стоял павлин, распуша радужный хвост, неподвижен, как новый памятник; не знаю, с какою целью, но эта птица
находится почти во всех монастырях!
— По существу — это точно, что особенной вины за вами нет. Но кабатчики… И опять-таки повторю: свобода… Какая свобода, и что оною достигается? В какой мере и
на какой конец? Во благовремении или не во благовремении? Откуда и куда? Вот сколько вопросов предстоит разрешить! Начни-ка их разрешать, — пожалуй, и в Сибири места не
найдется! А ежели бы вы в то время вместо «свободы»-то просто сказали: улучшение, мол, быта, — и дело было бы понятное, да и вы бы
на замечание не
попали!
Удостоверясь по вышесказанным мною признакам, что лисята точно
находятся в норе, охотники с того начинают, что, оставя один главный выход, все другие норы и поднорки забивают землей и заколачивают деревом наглухо; главную нору, ощупав ее направление палкой
на сажень от выхода, пробивают сверху четвероугольной шахтой (ямой, называемой подъямок), дно которой должно быть глубже норы по крайней мере
на два аршина; четырехугольные стенки этой шахты, имеющей в квадратном поперечнике около полутора аршина, должны быть совершенно отвесны и даже книзу несколько просторнее, чем кверху, для того чтобы лисята,
попав в этот колодезь, или западню, никак не могли выскочить.
Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки сестры (отец
находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись
на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь,
падали на паркет, оставляя
на нем следы рокового горенья.
Опала эта была ему весьма чувствительна: он постоянно расхаживал
на цыпочках по комнате, соседней с той, где
находилась матушка, предавался какой-то тревожной и подлой меланхолии, вздрагивал и шептал: «Чичас!»
Словом, тут
находились все те предметы и приспособления, которые мгновенно переносят воображение к людям, перелетающим в пространстве, женщинам, усиленно прыгающим в обруч, с тем чтобы снова
попасть ногами
на спину скачущей лошади, детям, кувыркающимся в воздухе или висящим
на одних носках под куполом.
Увидав, что Катя
спит, он закусил губу, закрыл глаза и пошел
на цыпочках; я сейчас заметила, что он
находился в том особенном настроении беспричинной веселости, которое я ужасно любила в нем и которое мы называли диким восторгом.
Они тоже сбились с дороги и,
попав к нашей кухне, думали, что
находятся где-то
на лугу у сенного омета.
Когда я проснулся в другой раз, было уже темно. Соболь
спал.
На душе у меня было покойно и хотелось поскорее домой. Я оделся и вышел из диванной. Иван Иваныч сидел у себя в кабинете в большом кресле совершенно неподвижно и глядел в одну точку, и видно было, что в таком состоянии оцепенения он
находился все время, пока я
спал.
Отец, уже седой, но еще свежий мужчина, бывший военный, занимал довольно важное место, утром
находился на службе, после обеда
спал, а вечером играл в карты в клубе…
Как ни удивительны представлялись мне эти соображения Прокопа, но в результате оказалось, что он прав. Третий год
находился Гаврюша в заведении — и ничего, даже экзамены выдерживал. Жаловались, правда, воспитатели, что он, во время препарации, забирается в шинельную
спать, но Прокоп так наивно возражал
на это: «так неужто ж ребенку не
спать?», что начальство махнуло рукой и вновь подтвердило обещание сделать Гаврюшу «человеком».
Но этого мало: он не женился и детей не имел, хотя у отца его была большая семья. Он рассуждал так: «Отцу шутя можно было прожить! В то время и щуки были добрее, и окуни
на нас, мелюзгу, не зарились. А хотя однажды он и
попал было в уху, так и тут
нашелся старичок, который его вызволил! А нынче, как рыба-то в реках повывелась, и пискари в честь
попали. Так уж тут не до семьи, а как бы только самому прожить!»
Дом, в котором она жила со дня рождения и который в завещании был записан
на ее имя,
находился на окраине города, в Цыганской слободке, недалеко от сада «Тиволи»; по вечерам и по ночам ей слышно было, как в саду играла музыка, как лопались с треском ракеты, и ей казалось, что это Кукин воюет со своей судьбой и берет приступом своего главного врага — равнодушную публику; сердце у нее сладко замирало,
спать совсем не хотелось, и, когда под утро он возвращался домой, она тихо стучала в окошко из своей спальни и, показывая ему сквозь занавески только лицо и одно плечо, ласково улыбалась…
При сем, матушка, с превеликим прискорбием возвещаем вам, что известный вам человек в прошедший вторник
находился во едином месте и доподлинно узнал о бурях и
напастях, хотящих
на все ваши жительства восстати.
— Ну, теперь делу шабáш, ступай укладывайся, — сказал Патап Максимыч. — Да смотри у меня за Прасковьей-то в оба, больно-то баловаться ей не давай. Девка тихоня,
спать бы ей только, да
на то полагаться нельзя — девичий разум, что храмина непокровенна, со всякой стороны ветру место
найдется… Девка молодая, кровь-то играет — от греха, значит,
на вершок, потому за ней и гляди… В лесах
на богомолье пущай побывает, пущай и в Китеж съездит, только чтоб, опричь стариц, никого с ней не было, из моло́дцов то есть.