Неточные совпадения
Левин знал брата и ход его мыслей; он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем
той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих
научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с
теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
«Да, да, — говорил он какой-нибудь бабе в мужском армяке и рогатой кичке, вручая ей стклянку гулярдовой воды или банку беленной мази, — ты, голубушка, должна ежеминутно бога благодарить за
то, что сын мой у меня гостит: по самой
научной и новейшей методе тебя лечат теперь, понимаешь ли ты это?
Другое дело, о котором просила Богодуховская, состояло в
том, чтобы выхлопотать содержащемуся в Петропавловской крепости Гуркевичу разрешение на свидание с родителями и на получение
научных книг, которые ему нужны были для его ученых занятий.
Научное познание обычно определяют, как познание
того или иного объекта.
— Я на твоем месте, Александр, говорил бы
то же, что ты; я, как ты, говорю только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место в этом вопросе; я знаю, что он никого из нас не касается, мы говорим только, как ученые, о любопытных сторонах общих
научных воззрений, кажущихся нам справедливыми; по этим воззрениям, каждый судит о всяком деле с своей точки зрения, определяющейся его личными отношениями к делу, я только в этом смысле говорю, что на твоем месте стал бы говорить точно так же, как ты.
Но если он держал себя не хуже прежнего,
то глаза, которые смотрели на него, были расположены замечать многое, чего и не могли бы видеть никакие другие глава, — да, никакие другие не могли бы заметить: сам Лопухов, которого Марья Алексевна признала рожденным идти по откупной части, удивлялся непринужденности, которая ни на один миг не изменила Кирсанову, и получал как теоретик большое удовольствие от наблюдений, против воли заинтересовавших его психологическою замечательностью этого явления с
научной точки зрения.
Марья Алексевна собирала сведения о жизни дочери и разбойника, — не
то чтобы постоянно и заботливо, а так, вообще, тоже больше из чисто
научного инстинкта любознательности.
—
То есть, фантастическая грязь, по
научной терминологии, — говорит Алексей Петрович.
В этом отрицании, в этом улетучивании старого общественного быта — страшная сила Прудона; он такой же поэт диалектики, как Гегель, — с
той разницей, что один держится на покойной выси
научного движения, а другой втолкнут в сумятицу народных волнений, в рукопашный бой партий.
Пока еще не разразилась над нами гроза, мой курс пришел к концу. Обыкновенные хлопоты, неспаные ночи для бесполезных мнемонических пыток, поверхностное учение на скорую руку и мысль об экзамене, побеждающая
научный интерес, все это — как всегда. Я писал астрономическую диссертацию на золотую медаль и получил серебряную. Я уверен, что я теперь не в состоянии был бы понять
того, что тогда писал и что стоило вес серебра.
Общие вопросы, гражданская экзальтация — спасали нас; и не только они, но сильно развитой
научный и художественный интерес. Они, как зажженная бумага, выжигали сальные пятна. У меня сохранилось несколько писем Огарева
того времени; о тогдашнем грундтоне [основном тоне (от нем. Grundton).] нашей жизни можно легко по ним судить. В 1833 году, июня 7, Огарев, например, мне пишет...
Так сложился, например, наш кружок и встретил в университете, уже готовым, кружок сунгуровский. Направление его было, как и наше, больше политическое, чем
научное. Круг Станкевича, образовавшийся в
то же время, был равно близок и равно далек с обоими. Он шел другим путем, его интересы были чисто теоретические.
С точки зрения современной психологии мою изначальную
тему можно было бы формулировать как различение между бессознательным и сознанием, но
научная психология и ее представители не способны к философскому обоснованию и развитию учения о бессознательном.
У нигилистов было подозрительное отношение к высокой культуре, но был культ науки, т. е. естественных наук, от которых ждали решения всех вопросов. Сами нигилисты не сделали никаких
научных открытий. Они популяризировали естественно-научную философию, т. е. в
то время материалистическую философию.
Научный кризис зашел так далеко, что нынешнее естествознание отрицает само существование материи, унижает материю в
той области, которую она считала безраздельно своей.
Великое значение Ницше для нашей эпохи в
том и заключается, что он с неслыханной дерзостью решился сказать что-то; он нарушил этикет критической эпохи, пренебрег приличиями
научного века, был самой жизнью, криком ее глубин, а не — о жизни.
Если вера есть свободный подвиг,
то научное знание есть тяжелый долг труда, возложенный на человека.
Августин не был наукой, он был что-то,
то, о чем пишут
научные исследования.
Ведомости об инородцах составляются канцеляристами, не имеющими ни
научной, ни практической подготовки и даже не вооруженными никакими инструкциями; если сведения собираются ими на месте, в гиляцких селениях,
то делается это, конечно, начальническим тоном, грубо, с досадой, между
тем как деликатность гиляков, их этикет, не допускающий высокомерного и властного отношения к людям, и их отвращение ко всякого рода переписям и регистрациям требуют особенного искусства в обращении с ними.
Если бы, вместо переводчика, значился по штату чиновник,
научным образом знакомый с этнографией и статистикой,
то это было бы куда лучше.]
Я положил умереть в Павловске, на восходе солнца и сойдя в парк, чтобы не обеспокоить никого на даче. Мое «Объяснение» достаточно объяснит всё дело полиции. Охотники до психологии и
те, кому надо, могут вывести из него всё, что им будет угодно. Я бы не желал, однако ж, чтоб эта рукопись предана была гласности. Прошу князя сохранить экземпляр у себя и сообщить другой экземпляр Аглае Ивановне Епанчиной. Такова моя воля. Завещаю мой скелет в Медицинскую академию для
научной пользы.
— Не железные дороги, нет-с! — возражал Лебедев, в одно и
то же время и выходивший из себя, и ощущавший непомерное наслаждение. — Собственно одни железные дороги не замутят источников жизни, а всё это в целом-с проклято, всё это настроение наших последних веков, в его общем целом,
научном и практическом, может быть, и действительно проклято-с.
— Да ведь всеобщая необходимость жить, пить и есть, а полнейшее,
научное, наконец, убеждение в
том, что вы не удовлетворите этой необходимости без всеобщей ассоциации и солидарности интересов, есть, кажется, достаточно крепкая мысль, чтобы послужить опорною точкой и «источником жизни» для будущих веков человечества, — заметил уже серьезно разгорячившийся Ганя.
С учением дело шло очень туго. Все эти самозванные развиватели, вместе и порознь, говорили о
том, что образование человеческого ума и воспитание человеческой души должны исходить из индивидуальных мотивов, но на самом деле они пичкали Любку именно
тем, что им самим казалось нужным и необходимым, и старались преодолеть с нею именно
те научные препятствия, которые без всякого ущерба можно было бы оставить в стороне.
Вышедши замуж, она день ото дня все больше и больше начинала говорить о разных отвлеченных и даже
научных предметах, и все более и более отборными фразами, и приводила
тем в несказанный восторг своего добрейшего супруга.
Мари в самом деле, — когда Павел со свойственною всем юношам болтливостью, иногда по целым вечерам передавал ей свои разные
научные и эстетические сведения, — вслушивалась очень внимательно, и если делала какое замечание,
то оно ясно показывало, что она до тонкости уразумевала
то, что он ей говорил.
—
Тем хуже для тебя! Если я погибаю,
то погибаю только одной своей особой, от чего никому ни тепло, ни холодно, а ты хочешь затянуть мертвой петлей десятки тысяч людей во имя своих экономических фантазий. Иначе я не могу назвать твоей системы… Что это такое, вся эта ученая галиматья, если ее разобрать хорошенько? Самая некрасивая подтасовка
научных выводов, чтобы угодить золотому тельцу.
У нас эту математически-моральную задачу в полминуты решит любой десятилетний нумер; у них не могли — все их Канты вместе (потому что ни один из Кантов не догадался построить систему
научной этики,
то есть основанной на вычитании, сложении, делении, умножении).
Позитивисты, коммунисты и все проповедники
научного братства проповедуют расширять
ту любовь, которую люди имеют к себе и к своим семьям и к государству, на всё человечество, забывая
то, что любовь, которую они проповедуют, есть любовь личная, которая могла, разжижаясь, распространиться до семьи; еще более разжижаясь, распространиться до естественного отечества; которая совершенно исчезает, касаясь искусственного государства, как Австрия, Англия, Турция, и которой мы даже не можем себе представить, когда дело касается всего человечества, предмета вполне мистического.
Люди же, делающие
те же дела воровства, грабежа, истязаний, убийств, прикрываясь религиозными и
научными либеральными оправданиями, как это делают все землевладельцы, купцы, фабриканты и всякие слуги правительства нашего времени, призывают других к подражанию своим поступкам и делают зло не только
тем, которые страдают от него, но тысячам и миллионам людей, которых они развращают, уничтожая для этих людей различие между добром и злом.
Делают они это, потому что находятся в подобном же церковным людям заблуждении о
том, что они обладают такими приемами изучения предмета, что, если только употреблены эти приемы, называемые
научными,
то не может уже быть сомнения в истинности понимания обсуживаемого предмета.
Каковы бы ни были образ мыслей и степень образования человека нашего времени, будь он образованный либерал какого бы
то ни было оттенка, будь он философ какого бы
то ни было толка, будь он
научный человек, экономист какой бы
то ни было школы, будь он необразованный, даже религиозный человек какого бы
то ни было исповедания, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права на жизнь и блага мира, что одни люди не лучше и не хуже других, что все люди равны.
Лицемерие, имевшее прежде одну религиозную основу в учении о падении рода человеческого, об искуплении и о церкви, в этом учении получило в наше время новую
научную основу и вследствие этого захватило в свои сети всех
тех людей, которые уже не могут по степени своего развития опираться на лицемерие религиозное.
Пусть совершатся все
те внешние усовершенствования, о которых могут только мечтать религиозные и
научные люди; пусть все люди примут христианство и пусть совершатся все
те улучшения, которых желают разные Беллами и Рише со всевозможными добавлениями и исправлениями, но пусть при этом останется
то лицемерие, которое есть теперь; пусть люди не исповедуют
ту истину, которую они знают, а продолжают притворяться, что верят в
то, во что не верят, и уважают
то, чего не уважают, и положение людей не только останется
то же, но будет становиться всё хуже и хуже.
Но так бы это было, если бы не было метафизики лицемерия, которая говорит, что с религиозной точки зрения владение или невладение землей — безразлично для спасения, а с
научной точки зрения —
то, что отказ от владения землей был бы бесполезным личным усилием и что содействие благу людей совершается не этим путем, а постепенным изменением внешних форм.
Такой взгляд на Христа и его учение вытекает из моей книги. Но, к удивлению моему, из числа в большом количестве появившихся на мою книгу критик, не было ни одной, ни русской, ни иностранной, которая трактовала бы предмет с
той самой стороны, с которой он изложен в книге, т. е. которая посмотрела бы на учение Христа как на философское, нравственное и социальное (говоря опять языком
научных людей) учение. Ни в одной критике этого не было.
Причина и в
том, что люди полагают, что они поняли учение это, когда решили, как это делают церковники, что оно сверхъестественным способом передано им; или, как это делают люди
научные, что они поняли его, когда изучили часть
тех внешних явлений, которыми оно выразилось.
Так что если прежде только человек, исповедующий церковное религиозное учение, мог, признавая себя при этом чистым от всякого греха, участвовать во всех преступлениях, совершаемых государством, и пользоваться ими, если он только при этом исполнял внешние требования своего исповедания,
то теперь и все люди, не верящие в церковное христианство, имеют такую же твердую светскую
научную основу для признания себя чистыми и даже высоконравственными людьми, несмотря на свое участие в государственных злодеяниях и пользование ими.
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов за день, не перестанет страдать, потому что, работая вещи, которыми он не будет пользоваться, работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только
научное положение о
том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
Позитивисты же и все проповедники
научного братства, не принимая во внимание ослабление чувства по мере расширения предмета, теоретически рассуждают далее в
том же направлении.
Научные люди теоретически учат
тому, что жизнь осмысленная и добрая есть только жизнь служения всему человечеству, и в этом самом учении видят смысл христианского учения; к этому учению сводят христианское учение; для этого своего учения отыскивают подтверждение в христианском учении, предполагая, что их учение и христианское — одно и
то же.
— Если поэзия не решает вопросов, которые кажутся вам важными, — сказал Ярцев, —
то обратитесь к сочинениям по технике, полицейскому и финансовому праву, читайте
научные фельетоны. К чему это нужно, чтобы в «Ромео и Жульетте», вместо любви, шла речь, положим, о свободе преподавания или о дезинфекции тюрем, если об этом вы найдете в специальных статьях и руководствах?
В университетах наших очень плохо учат, но там есть какой-то
научный запах; там человек, по крайней мере, может усвоить некоторые приемы, как потом образовать самого себя; но у нас и
того не было.
Он заведывал всей экономическою частью корпуса совершенно самостоятельно. Беспрестанно занятый
научною частью, директор Перский совсем не вмешивался в хозяйство, да это было и не нужно при таком экономе, как бригадир Бобров. К
тому же оба они были друзья и верили друг другу безгранично.
Поэтому, если мы встречаем человека, который, говоря о жизни, драпируется в мантию
научных, умственных и общественных интересов и уверяет, что никогда не бывает так счастлив и не живет такою полною жизнью, как исследуя вопрос о пришествии варягов или о месте погребения князя Пожарского,
то можно сказать наверное, что этот человек или преднамеренно, или бессознательно скрывает свои настоящие чувства.
Ведь по всем учениям церковным придет конец мира и по всем учениям
научным неизбежно
то же самое.
Все мы немножко Крекшины в своих
научных воззрениях,
то есть все основываем нередко общие положения на своих личных понятиях и даже предубеждениях.
Что касается позднейших превращений этого основного воззрения под влиянием понятий о мире, доставленных наукою, эти видоизменения мы считаем лишним исчислять и еще менее находим нужды подвергать их особенной критике, потому что все они, подобно понятию новейших эстетиков о трагическом, представляясь следствием стремления согласить непримиримое — фантастические представления полудикого и
научные понятия, — страждут такою же несостоятельностью, как и понятие новейших эстетиков о трагическом: различие только
то, что натянутость соединения противоположных начал в предшествующих попытках сближения была очевиднее, нежели в понятии о трагическом, которое составлено с чрезвычайным диалектическим глубокомыслием.
Может быть, более
научного достоинства имеет труд Щербатова, которого начало появилось около
того же времени (49), но, во всяком случае, в прошедшем столетии и начале нынешнего он пользовался гораздо меньшею известностию, нежели «Записки» Екатерины.