Неточные совпадения
— Да, убеждениями с этим
народом ничего не поделаешь! —
рассуждал бригадир, — тут не убеждения требуются, а одно из двух: либо хлеб, либо… команда!
— Головастик этот, Томилин, читал и здесь года два тому назад, слушала я его. Тогда он немножко не так
рассуждал, но уже можно было предвидеть, что докатится и до этого. Теперь ему надобно будет православие возвеличить. Религиозные наши мыслители из интеллигентов неизбежно упираются лбами в двери казенной церкви, — простой, сыромятный
народ самостоятельнее, оригинальнее. — И, прищурясь, усмехаясь, она сказала: — Грамотность — тоже не всякому на пользу.
— Это, конечно, главная линия раскола, — продолжал Радеев еще более певуче и мягко. — Но намечается и еще одна, тоже полезная: заметны юноши, которые учатся
рассуждать не только лишь о печалях
народа, а и о судьбах российского государства, о Великом сибирском пути к Тихому океану и о прочем, столь же интересном.
Он, вместо того чтоб
рассуждать, вглядывается в движение
народов, как будто оно перед глазами.
Знал Алеша, что так именно и чувствует и даже
рассуждает народ, он понимал это, но то, что старец именно и есть этот самый святой, этот хранитель Божьей правды в глазах
народа, — в этом он не сомневался нисколько и сам вместе с этими плачущими мужиками и больными их бабами, протягивающими старцу детей своих.
— Знаете, я ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты, то есть не в том смысле, про что они там
рассуждают (я, знаете, не политик), а в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением», то есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного
народа — вот что для нашего брата заманчиво!
— Теперь, этово-тово, ежели
рассудить, какая здесь земля, старички? — говорил Тит. — Тут тебе покос, а тут гора… камень… Только вот по реке сколько местов угодных и найдется. Дальше —
народу больше, а, этово-тово, в земле будет умаление. Это я насчет покосу, старички…
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна.
Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами
рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
Ну, и подлинно слушают, потому что
народ не
рассуждает; ему только скажи, что так, мол, при царе Горохе было или там что какой ни на есть папа Дармос был, которого тело было ввержено в реку Тивирь, и от этого в реке той вся рыба повымерла, — он и верит.
— Отчего же, — отвечает, — азиаты
народ рассудительный и степенный: они
рассудят, что зачем напрасно имение терять, и хану Джангару дадут, сколько он просит, а кому коня взять, с общего согласия наперепор пустят.
Нечего сказать, — находка! —
рассудили они, — собрали какую-то комиссию, нагнали со всех сторон
народу, заставили о светопреставлении толковать, да еще и мнений не выражай: предосудительно, вишь!"И кончается обыкновенно затея тем, что"комиссия"глохнет да глохнет, пока не выищется делопроизводитель попредприимчивее, который на все"труды"и"мнения"наложит крест, а внизу напишет:"пошел!"И готово.
— В белых вагонах — это холеру везде развозят, чтобы
народ морить… Кому надо
народ морить? Как холеру развозят? Зачем и кто? — так
рассуждали и говорили.
Народ проголодается», — вот как у нас
рассуждали.
К тому же,
рассуждает народ, господа лечить будут, потому что лекаря все-таки господа.
«Если бы Колумб так
рассуждал, он никогда не снялся бы с якоря. Сумасшествие ехать по океану, не зная дороги, по океану, по которому никто не ездил, плыть в страну, существование которой — вопрос. Этим сумасшествием он открыл новый мир. Конечно, если бы
народы переезжали из одного готового hotel garni в другой, еще лучший, — было бы легче, да беда в том, что некому заготовлять новых квартир. В будущем хуже, нежели в океане — ничего нет, — оно будет таким, каким его сделают обстоятельства и люди.
— Ученье свет, а неученье тьма, товарищ. Мало ли что глупый
народ толкует! Так и надо всему верить? Ну,
рассуди сам: как можно, чтоб Маринка обернулась сорокою? Ведь она родилась в Польше, а все ведьмы родом из Киева.
Гурмыжская. Ну, то-то же. Ты сам подумай, ведь мне деньги-то на доброе дело. Девушка на возрасте, ума большого не имеет, хочется заживо пристроить. Ну, что хорошего, без присмотру останется без меня; нынче
народ знаешь какой! Ты сам отец, так
рассудить можешь, у тебя тоже дочь, приятно ли тебе будет…
— Ты не гляди, что она трава, ваш этот самый чай, —
рассуждал старик. — А отчего ноне все на вонтаранты пошло? Вот от этой самой травы! Мужики с кругу снились, бабы балуются… В допрежние времена и звания не было этого самого чаю, а
народу было куды вольготнее. Это уж верно.
Долгов по поводу пьесы Татьяны Васильевны начал
рассуждать о
народе русском и столько навыдумал на этот
народ в ту и другую сторону, что ему Офонькин даже заметил: «Это не так, этого не бывает». У Долгова была удивительная способность нигде ничего не видеть настоящего и витать где-то между небом и землею.
Петр, как мы знаем, держал себя совершенно просто со всеми и не только запросто показывался
народу, но готов был
рассуждать о чем угодно со всяким матросом, плотником, кузнецом.
— Самый свободный
народ по духу, — усмехнулся мой собеседник. — Только — вы не сердитесь, я правильно
рассуждаю, так миллионы наши думают, да — сказать не умеют… Жизнь надо устроить проще, тогда она будет милосерднее к людям…
— Нет, батюшка Никита Федорыч, мы много благодарны вашей милости за твою ласку ко мне… да только извольте
рассудить, если б, примерно, было такое дело на другой мельнице, в Ломтевке или на Емельяновке, так я бы слова не сказал, не пришел бы тревожить из-за эвтого… там, изволите ли видеть, батюшка, место-то приточное, по большей части народ-то бывает вольный, богатый, до вина-то охочий; а вот здесь, у нас, так не то: мужики бедные, плохонькие… винца-то купить не на что… а мне-то и не приходится, батюшка Никита Федорыч…
Множество
народа всякого звания наполнило двор, множество гостей приехало на похороны, длинные столы расставлены были по двору; кутья, наливки, пироги покрывали их кучами; гости говорили, плакали, глядели на покойницу,
рассуждали о ее качествах, смотрели на него, — но он сам на все это глядел странно.
По его мнению, есть
народы, которые много знают, но
рассуждают плохо, — и есть другие
народы, которые знают мало, но зато
рассуждают отлично.
Замечательнейшим явлением в тогдашней письменности был, без сомнения, крестьянин Посошков, решившийся
рассуждать самоучкой о вопросах политической экономии — о средствах умножить избыток в
народе и отвратить скудость.
Народ собрался вокруг них и слушал, как они спорили; все закричали: «Ступайте к судье, он вас
рассудит».
На другой день собралось много
народа слушать, как
рассудит судья.
— Да; вот как поляки, например, те тоже так
рассуждают, — сказал Свитка. — Их тоже в Польше уж как ведь мучают! И казнят, и огнем жгут, и в Сибирь ссылают тысячами, а они все терпели и терпят… Только собираются всем
народом в церковь Богу молиться за свое горе, чтобы Бог избавил их, а в них тут, в самом же храме Божьем, из ружья стреляют, штыками колют… и женщин, и малых детей, всех без разбору!
— Ведь вот, господа, пришли вы сюда, шумите… А из-за чего? Вы говорите,
народ помирает. Ну, а
рассудите сами, кто в этом виноват. Говорил я вам сколько раз: поосторожнее будьте с зеленью, не пейте сырой воды. Ведь кругом ходит зараза. Разорение вам какое, что ли, воду прокипятить? А поди ты вот, не хотите. А как схватит человека, — доктора виноваты. Вот у меня недавно один умер: шесть арбузов натощак съел! Ну скажите, кто тут виноват? Или вот с водкой: говорил я вам, не пейте водки, от нее слабеет желудок…
Так, по крайней мере, чувствовали и
рассуждали все защитники британского status quo, все поклонники идолища, на котором написаны были три слова:"Королева, представители и
народ".
Народ сделал около него кружок, ахает,
рассуждает; никто не думает о помощи. Набегают татары, продираются к умирающему, вопят, рыдают над ним. Вслед за ними прискакивает сам царевич Даньяр. Он слезает с коня, бросается на тело своего сына, бьет себя в грудь, рвет на себе волосы и наконец, почуяв жизнь в сердце своего сына, приказывает своим слугам нести его домой. Прибегает и Антон, хочет осмотреть убитого — его не допускают.
— Ей-богу! Все личину носят и тянут только в свою сторону, а я так
рассуждаю: пусть в моих немудрых писаниях много вздору; но если есть хоть крупица дела на пользу общую и этою крупицею воспользуется кто-нибудь власть имеющий, больше я ничего и не желаю. Надо понять, я стою за поднятие того сословия, в котором родился, только затем, чтобы всем было хорошо, чтобы
народ не нес лишних тягостей, не пропился и не избаловался бы в лоск.
— Я уж об этом думала… Но вы обо мне, собственно, забудьте, Василий Павлыч. Выйду я или не выйду еще раз — это для других не указ. Вообще вы меня ужасно удивляете вашим взглядом… Говорят, вот эти нигилисты совсем не признают брака. Вы над ними смеетесь, рассказываете, что они Бог знает какой
народ; а ведь вы
рассуждаете не лучше их…
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением
рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне
народ в столице, предлагал государю оставить войско.
В особенности желательно было бы видеть в новом издании следующие книги, теперь весьма редкие, книги, без изучения которых шагу нельзя сделать тем, которые желают
рассуждать о русском расколе не с ветру, а основательно: 1) «Стоглав», 2) «Потребники», напечатанные в Москве в 1625, 1633, 1636, 1647 годах, 3) «Большой катехизис», напечатанный в Москве при патриархе Филарете, 4) «Соборник», напечатанный в Москве в 1642 и 1647 годах, 5) «Псалтырь следованная», одобренная патриархом Иосифом, 6) «Кириллова книга», напечатанная в Москве в 1644 году, 7) «Книга о вере», напечатанная в Москве в 1648 году, 8) «Кормчая», напечатанная в Москве в 1653 году, 9) «Скитское покаяние», напечатанное в Супрасле в 1788 году, 10) «Проскинитарий» Арсения Суханова [«Проскинитарий» напечатан в 1-м томе «Сказаний русского
народа» г. Сахарова, но с выпусками тех мест, которые имеют какое-либо отношение к расколу.