Неточные совпадения
— Ну, что вам,
мама! —
напали на нее обе дочери.
«
Мама, а я еще не
сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то,
упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен
на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за
мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей
мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен
падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Там стояли Версилов и
мама.
Мама лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее к сердцу. Макар Иванович сидел, по обыкновению,
на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза с усилием придерживала его руками за плечо, чтобы он не
упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы
упасть. Я стремительно шагнул ближе, вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг перестали болеть и стало так тепло, так тепло, как
на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть! «Посижу здесь и пойду опять посмотреть
на куколок, — подумал, мальчик и усмехнулся, вспомнив про них, — совсем как живые!..» И вдруг ему послышалось, что над ним запела его
мама песенку. «
Мама, я
сплю, ах, как тут
спать хорошо!»
Затем, прежде всех криков, раздался один страшный крик. Я видел, как Лизавета Николаевна схватила было свою
мама за плечо, а Маврикия Николаевича за руку и раза два-три рванула их за собой, увлекая из комнаты, но вдруг вскрикнула и со всего росту
упала на пол в обмороке. До сих пор я как будто еще слышу, как стукнулась она о ковер затылком.
Незнамов. Господа, я мстить вам не буду, я не зверь. Я теперь ребенок. Я еще не был ребенком. Да, я ребенок. (
Падает на колени перед Кручининой.) Матушка!
Мама,
мама!
Увидел в синем дыму лицо молящейся матери и сперва удивился: «Как она сюда
попала?» — забыл, что всю дорогу шел с нею рядом, но сейчас же понял, что и это нужно, долго рассматривал ее строгое, как бы углубленное лицо и также одобрил: «Хорошая
мама: скоро она так же будет молиться надо мною!» Потом все так же покорно Саша перевел глаза
на то, что всего более занимало его и все более открывало тайн:
на две желтые, мертвые, кем-то заботливо сложенные руки.
Так как отец большею частию
спал на кушетке в своем рабочем кабинете, или был в разъездах по имениям, то я знал, что
мама не только одна в спальне
на своей широкой постели, но что за высокими головашками последней под образами постоянно горит ночник. Когда мною окончательно овладевал восторг побежденных трудностей, я вскакивал с постели и босиком бежал к матери, тихонько отворяя дверь в спальню.
— Да, хорошая… — согласился Саша. — Ваша
мама по-своему, конечно, и очень добрая и милая женщина, но… как вам сказать? Сегодня утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги
спят прямо
на полу, кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы… То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог с ней,
на то она и бабушка; а ведь
мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
Лариосик. Вот посмотрим, что
мама вам скажет, когда я умру. Я говорил, что я человек не военный, мне водки столько нельзя. (
Падает на грудь Шервинскому.)
Любовь. Глупости,
мама! Какое дело богу, природе, солнцу — до нас? Мы лежим
на дороге людей, как обломки какого-то старого, тяжёлого здания, может быть — тюрьмы… мы валяемся в пыли разрушения и мешаем людям идти… нас задевают ногами, мы бессмысленно испытываем боль… иногда, запнувшись за нас, кто-нибудь
падает, ломая себе кости…
Говоря по совести, им пора уже
спать; но разве можно уснуть, не узнав от
мамы, какой
на крестинах был ребеночек и что подавали за ужином?
«Прощай, — шепчет мне, и самое-то чуть слышно, — за мной
мама пришла…
на Кавказ едем…» Побледнела как простыня и
упала на подушку…
—
Мама!!! — отчаянно, дико крикнула я
на весь сад и
упала к ней
на грудь.
— A ты знаешь, — вставила свое слово Тарочка, — сегодня должен придти ответ от твоей
мамы: наша
мама послала ей длинное письмо, где написала все подробно о твоей болезни и поправке.
Мама боялась писать раньше, пока ты так была больна, чтобы не растревожить твою
маму. Она только телеграфировала ей, что
напала на твой след, что скоро отыщет тебя, и что ты в безопасности. Но
на телеграмму ответа не было. Верно твоя
мама искала тебя и отсутствовала дома.
—
Мама! — не своим голосом крикнула Тася и, в два прыжка перебежав комнату, с рыданием
упала на грудь госпожи Стогунцевой.
—
Мама! — кричит Тася, — милая, родная, я исправилась, я другая стала теперь, — и
падает на грудь
мамы, охватившей ее своими нежными руками.
— Андрюшей. Так меня
мама называла. Она тоже у дяди жила сначала и тоже по проволоке ходила, как Петька теперь. И раз сорвалась,
упала на иол мимо сетки, и тут же умерла. Бедная мамочка, я ее очень любил! — и крупные слезы блеснули в глубоких тоскливых глазах Андрюши.
— А я так очень несчастна, страшно несчастна, Юлико! — вырвалось у меня, и вдруг я разрыдалась совсем по-детски, зажимая глаза кулаками, с воплями и стонами, заглушаемыми подушкой. Я
упала на изголовье больного и рыдала так, что, казалось, грудь моя разорвется и вся моя жизнь выльется в этих слезах. Плача, стеная и всхлипывая, я рассказала ему, что папа намерен жениться, но что я не хочу иметь новую
маму, что я могу любить только мою покойную деду и т. д., и т. д.
И проповедник предлагал своим слушателям
пасть на землю и тоже плакать… Но плакать так не хочется! Хочется бегать, кувыркаться, радоваться тому, что завтра праздник… Глаза
мамы умиленно светятся, также и у старшей сестры. Юли,
на лицах младших сестренок растерянное благоговение. А мне стыдно, что у меня в душе решительно никакого благочестия, а только скука непроходимая и желание, чтобы поскорее кончилось. Тошно и теперь становится, как вспомнишь!
И помню я, как он
упал на колени, и седая борода его тряслась, и как
мама, взволнованная, с блестящими глазами, необычно быстро шла по дорожке к дому.
— Еще не
спишь? — спросил он дочь и бросил картуз
на тот стол, где стояла закуска. — Et maman?.. Comment va-t-elle?.. [А
мама?.. Как она себя чувствует?.. (фр.).]
— Нет,
мама, он не хочет
спать, — с убедительностью отвечала маленькая Наташа, — он смеется. — Николай спустил ноги, поднялся и взял
на руки дочь.
Наступил необыкновенный день:
мама именинница, к вечеру съедутся гости, будет военная музыка, а в саду и
на террасе будут гореть разноцветные фонарики, и
спать нужно ложиться не в девять часов, а когда сам захочешь.
— Соня? ты
спишь?
Мама? — прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно, узкою и гибкою босою ступней,
на грязный холодный пол. Скрипнули половицы. Она, быстро перебирая ногами, пробежала как котенок несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
— Ну и ничего, ну и не надо работы. Мне обещали жалованье, и я не хотела брать его, а теперь возьму, и мы проживем, и дети проживут, а ты будешь со мною, будем делать вместе, что можем. А теперь ты как тяжело раненный, и я отведу тебя домой, посмотри
на детей, как они
спят, поцелуй
маму. Пусть успокоится, пусть отдохнет твоя душа. Бедный мой, бедный мой, Иленька-голубчик!..
Вчера вечером невольно рассмеялся, глядя
на своего Женичку, как он укладывался
спать. Он пополнел и посвежел и такой хитрый! Очень милый мальчик. Бонна по своему разумению научила его разным молитвам, тут, конечно, и за папу с
мамой и за солдатиков, а кончается молитва неожиданно так...