Лебединый трон

Кэтрин Корр, 2020

Мир королевства Соланум разделен надвое. Элита способна превращаться в птиц, всех остальных прозвали бескрылыми. К ним нельзя прикасаться без перчаток – даже легкое прикосновение вызывает боль. Лебедь – фамильная птица Адерин, но девушка больше не может менять облик с тех пор, как ее мать была растерзана свирепыми ястребами. Чтобы найти виновного в трагедии, Адерин отправляется в Серебряную Цитадель – неприступный замок короля, ее родного дяди. Однако законы при дворе суровы. Оказавшись в настоящем змеином гнезде, девушка должна не только суметь выжить, но и занять трон, наследницей которого она является.

Глава вторая

Следующие три дня я не выходила из своей комнаты, следуя указаниям доктора, ухаживая за ушибленными ребрами и распухшей лодыжкой. Лорду Ланселину о произошедшем я ничего не рассказала, как и он, в свою очередь, ни о чем меня не спрашивал. Мне интересно, будет ли он и дальше настаивать на своем: в Серебряной Цитадели у меня не будет права свободно разгуливать, где мне захочется, и носить, что я люблю. Оставшись в покоях одна, я тратила свое время на работу с различными письмами и прошениями, которые мне давал Ланселин. Но каждый раз, когда мое внимание рассеивалось, я возвращалась вновь на пляж, наблюдая за каменным драконом, гадая, откуда он взялся и кому понадобилось заковать его в железный ошейник. Как, собственно, такое вообще было возможно сделать? Я возвращаюсь в мыслях к этому вопросу снова и снова, пока не начинает болеть голова.

Темноволосый ворон тревожит меня в снах.

На четвертый день от мысли, что я останусь в своих покоях хотя бы еще на одно мгновение, хочется кричать. После завтрака я одеваюсь, уговариваю своего врача дать мне костыль и хромаю в сторону библиотеки. Не для того, чтобы читать — эта холодная комната с жесткими стенами была обставлена скорее ради соблюдения приличий, чем ради комфорта — и я иду туда, только чтобы посоветоваться с летописцем. Я хочу выяснить, не было ли в нашем доминионе каких-либо докладов о каменных драконах. Я нуждаюсь в более надежных источниках, чем подруга кузины моей горничной. Но, дойдя до двери библиотеки, слышу голоса через приоткрытую дверь. Это не летописец: лорд Ланселин и кто-то еще. Некто очень сердитый.

— Ты не имел права. Даже не посоветовавшись со мной, даже не считаясь с моими желаниями, дать такое обещание от моего имени.

— А почему нет? — Тон лорда Ланселина, напротив, был спокоен и размерен. — Разве ты не обязан Ее Светлости своей верностью? Не говоря уже о твоем долге передо мной?

— Но это несправедливо! Может, ты и счастлив, что растратил свою жизнь в тени крыла покойного защитника, но у меня в отличие от тебя другие планы. Я хочу увидеть мир — пространство за пределами Соланума. Мы могли бы внести столько улучшений в нашем собственном поместье, если бы ты хоть изредка проводил там время.

Мое сердце замирает — я знаю этот голос. Даже отсюда я могу поклясться, что человек скрипит зубами. И расхаживает: его шаги звоном отдаются по мраморному полу. Я наклоняюсь вперед, чтобы заглянуть в щель между дверью и косяком, и мне приходится прикусить губу, чтобы не выругаться.

Это он. Юноша с пляжа. Ворон. Теперь, конечно, он одет должным образом, в красную бархатную тунику, темные кожаные брюки и сапоги до колен. Его волосы растрепаны, как будто он провел по ним пальцами. Он хмурится.

— И что мне сказать матери? После того, как ты пренебрегал ею столько лет? Что меня снова отсылают служить? Служить защитнице, которая едва ли достойна этого звания? А теперь ты еще и говоришь, что эта идиотка не хочет путешествовать в облике лебедя, что мы должны ехать в карете, как парочка бескрылых простолюдинов.

— Тем не менее… — начинает Ланселин.

Но я слишком зла, чтобы ждать его ответа. Я толкаю дверь и ковыляю внутрь.

— Тем не менее вы окажете мне любезность и сопроводите меня к королевскому двору и останетесь там до тех пор, пока я не освобожу вас от службы. Я не думаю, что нам предстоит столь дальний путь.

У него отвисает челюсть, а черные глаза округляются от недоверия. На его лице такие шок и смятение, что мое желание рассмеяться пробивается сквозь ярость.

Мой дворецкий делает шаг вперед и кланяется.

— Ваша Светлость, позвольте мне представить своего сына: Люсьен, лорд Руквуд.

Я коротко киваю, выпрямляясь настолько, насколько могу:

— Лорд Руквуд.

Люсьен закрывает рот и сгибается в поклоне.

— Ваша Светлость, конечно, я… я постараюсь быть вам полезен.

Больше он ничего не может сказать. Но я хотела, чтобы он помучился чуть дольше, и потому медленно захромала вокруг него, раздумывая о том, не рассказать ли его отцу, как мы встретились на днях. О том, как он не поверил мне, а затем оставил на берегу одну. Идея была заманчивая. Но лучше, пожалуй, если он останется у меня в долгу. Я оглядываю его с ног до головы еще раз, наслаждаясь своей властью.

— Замечательно. Вы можете оставить нас наедине, лорд Руквуд.

Люсьен снова сгибается в поклоне, кивает отцу и уходит. Мои плечи опускаются.

— Отличная работа, Ваша Светлость, — улыбка Ланселина сменяется вздохом. — Служба моего сына за границей, по-видимому, научила его многому, но только не держать язык за зубами.

— Но все же он прав, верно? — Я смотрю своему дворецкому в глаза. — Если бы люди могли выбрать защитника, это была бы не я. Несмотря на все прочитанные мной книги и все изученные бумаги, я все еще… не готова. И это мягко сказано.

— Вы молоды, моя дорогая. Но вы дочь своей матери. Люди будут держаться за вас из любви к ней, если больше не за что. Кроме того, у вас впереди еще много времени, чтобы всему научиться.

Я надеюсь, он прав.

Позже, уже в своей комнате, оставшись одна, я раздеваюсь и смотрю на себя в зеркало в полный рост. Своей миниатюрной фигурой и черными волосами я напоминаю мать. Хотя она могла принимать облик черного лебедя, тогда как мне удавалось превращаться в белого, как мой отец. У меня такие же голубые глаза и та же прямая линия челюсти. Повернувшись, я осматриваю шрамы на спине и провожу пальцами, где достаю. Прошло пять лет, нет, почти шесть, с момента нападения, которое так обезобразило мою кожу. И уже минуло четыре года, как я в последний раз пыталась перевоплотиться. Учитывая опасность, которой я подвергла себя на пляже, возможно, пришло время попробовать еще раз. Делаю глубокий вдох, не обращая внимания на ощущение паники в районе солнечного сплетения, и закрываю глаза, вспоминая, чему учила меня мама. Я сосредотачиваюсь на потоке силы, текущей под моей кожей, на силе обращения, которой обладает только дворянство, которая отличает нас от бескрылого большинства. Я представляю свое тело, обведенное сияющим контуром, если отбросить плоть и кости; концентрируюсь на его гибкости, думаю о состоянии чистой энергии, которая протекает между каждой физической конфигурацией. В итоге чувствую, как это срабатывает, как мое тело начинает меняться, одна форма тает, перетекая в другую, кости светятся, удлиняются, кожа превращается в перья…

Боль вспыхивает от рваных нервных окончаний на моей покрытой шрамами коже. Затем приходит ужас, такой же горький и жестокий, каким я его запомнила. Такой же быстрый, как и те два ястреба, два обращенных дворянина, которые выглянули из облаков и напали на маму и меня, убив ее и разорвав мою спину на части.

«Два ястреба. В небе, прямо над нами. Я знаю, что я видела».

Я говорила со своей няней, потому что горе лишило отца дара речи.

«Вы ошибаетесь, миледи. Это не могли быть ястребы, потому что ястребиных семей больше не осталось. Вы видели в небе кого-то другого, моя бедная запутавшаяся птичка…»

«Но я не запуталась. Я знаю, что видела».

Моя грудь сжимается, и пока я пытаюсь дышать, светящийся контур в моей голове исчезает. Мое человеческое тело вновь заявляет о себе и возвращается к жизни, твердое и неоспоримое, оставляющее меня задыхаться голышом на полу.

Слова лорда Ланселина не дают мне покоя: «Вы по практическим соображениям теперь бескрылая…» Лежа на грубом ковре, я впервые задаюсь вопросом, не совершаю ли я ошибку. Много лет я боролась с ограничениями своего отца, с обстановкой замка и со стеной молчания, за которой он спрятался. Я мечтала покинуть Мерл и уйти на поиски справедливости для своей матери. Но рисковать доминионом, своей жизнью ради того, что может оказаться не более чем мечтой…

Смогу ли я выжить в мире, в который собираюсь войти, если даже не могу доказать, что я действительно одна из них?

Уже поздно, и я устала. Моя раненая лодыжка все еще пульсирует. Я забираюсь в постель, так и не получив ответов на вопросы.

Спустя еще две недели бурной активности, наконец наступает день моего отъезда. Люсьен и я стоим в большом зале Мерла, не обращая внимания друг на друга; мы не были наедине друг с другом с того самого дня на пляже.

Приближается слуга.

— Мы готовы, Ваша Светлость, — он сгибается в поклоне и спускается по лестнице в сторону замка, где ждут кареты. Три кареты для нашего багажа и четвертая для слуги Люсьена, Тюрика. Несмотря на мои уговоры, Летия настаивает на поездке в этой же карете. Нас будут сопровождать вооруженные всадники, хотя им придется повернуть назад на границе с Собственностью Короны: защитникам не разрешается проводить свою собственную охрану в личные владения монарха. Мы с Люсьеном едем вместе в пятой карете, чтобы он мог начать мои уроки придворного этикета и так далее. Поездка могла занять, по меньшей мере, две недели или максимум три, в зависимости от погоды и состояния дорог, поэтому мне приходится разрываться между всем этим. Сейчас, когда дело дошло до главного, я не особо горю желанием прибыть к королевскому двору раньше, чем необходимо. Но мысль о лишних семи днях, проведенных в тесном пространстве с Люсьеном, оставляет горький привкус во рту. Облегчение наступает, когда появляется лорд Ланселин.

— Ваша трость, Ваша Светлость, — он протягивает мне совершенно ненужную трость. — Не стоит перенапрягаться, пока ваши силы полностью не восстановятся после атаки каменного дракона.

Идея Ланселина: преувеличить серьезность моей травмы, чтобы найти повод для моей поездки в Цитадель на карете. В его темных глазах мелькает веселье.

— Дайте мне знать, если вам что-то понадобится, и постарайтесь не волноваться, у королевского двора есть свои радости и опасности. Я уверен, вы будете готовы в течение времени, проведенного в пути, — он приподнимает бровь, оглядываясь на сына. — Люсьен, я верю, что ты будешь вести себя подобающим образом. Будьте осторожны. Позаботься о Ее Светлости и помни, что представляешь наш дом.

— Конечно, — Люсьен опускается на мгновение на колени и получает благословение отца, прежде чем встать и обнять его. — Я подожду вас снаружи, Ваша Светлость.

Оставшись со своим дворецким наедине, я оглядываюсь на главный зал замка, оттягивая момент прощания, стараясь не обращать внимания на голос в голове, который подсказывает мне, что, возможно, я больше никогда не вернусь. В ярком утреннем свете солнца витражи отбрасывают неровные радуги на стены, ковры, мебель — каждый предмет мне знаком, как собственные черты лица.

— Позаботьтесь обо всем, пока меня не будет.

— Конечно, защитница. Мое единственное желание — служить, — это лишь слова, но я действительно знаю, что имеет в виду Ланселин.

— Вот, у меня есть кое-что для вас, — он достает из кармана маленький кожаный сверток. — Наверное, мне следовало отдать его вам еще вчера, но…

— Я понимаю. — Значение празднования моего дня рождения было сильно преуменьшено, омрачено сборами и отъездом. Я разворачиваю сверток. Внутри лежит тонкая прямоугольная коробочка размером примерно с мою ладонь, сделанная из какого-то полированного дерева, с маленькой серебряной защелкой. Я открываю.

— Ох…

То, что я приняла за коробку, на самом деле представляло собой две соединенные вместе рамы. Диптих. С одной стороны картинка с изображением замка Мерл. А с другой…

Моя семья. Мои родители и я, совсем дитя, сижу между ними. Мы все улыбаемся и выглядываем прямо из портрета. Пока я изучаю взглядом картину, на поверхности сознания всплывает воспоминание: мои ноги свисают с дивана, на котором мы сидели втроем; с одной стороны от меня — обтянутые кожаными штанами ноги отца и мамина зеленая бархатная юбка — с другой стороны. Мои руки греет тепло их рук. Я сглатываю комок в горле.

— Я совсем забыла об этом.

— Ваш отец дал мне его перед своей кончиной. Но я подумал, что он должен быть у вас. Как видите, я поменял обрамление.

— Вышло замечательно. Спасибо, — я бросаю последний взгляд на родителей, прежде чем закрыть диптих и прижать его к груди. — Мне пора идти.

Ланселин кланяется и спускается по лестнице. Кареты на месте, лошади в крупных шорах, чтобы отвлечь их от моего с Люсьеном присутствия. Лакей открывает дверцу переднего экипажа, и я сажусь. Он уже ждет, сидя спиной к кучеру. Как только ступеньки подняты и закрыта дверь, он наклоняется ко мне:

— Я могу говорить с вами откровенно?

Я вглядываюсь в его лицо, он выглядит усталым, но надменность, которую я заметила еще при нашей первой встрече, никуда не делась.

— Не думаю, что смогу остановить вас, принцесса, — его губы принимают подобие улыбки. — Но, раз так, мой отец попросил меня помочь вам, и я помогу, насколько это в моих силах. Итак, первый урок: не все в королевстве довольны положением дел. Есть те, кто с удовольствием вырвал бы власть из ваших рук, если бы мог, поэтому вы — мишень. Вы будете находиться в опасности с того самого момента, как покинете Мерл. Так что будет лучше, если вы научитесь не подвергать себя лишнему риску.

— Например, ездой верхом на лошади без стражников?

— Именно. Вы были на пляже одна. Я мог бы убить вас, если бы захотел. Летия могла убить вас.

— Какие глупости. Она моя подруга. Мы проводим наедине каждую неделю по несколько часов.

— Тогда почему она оставила вас там?

— Потому что она бескрылая, вы прекрасно это знаете. Летия пошла за помощью, потому что в одиночку не смогла бы мне помочь. Она зависит от меня. Зачем ей убивать меня?

— Возможно, потому что кто-то склоняет ее к этому. Или платит ей больше, чем она может заработать, будучи вашей компаньонкой. Или же на нее оказывают другого рода давление. Единственный человек, которому вы можете доверять, это вы сама, Ваша Светлость. Больше никто.

— А что насчет вас, лорд Руквуд? На вас я тоже не могу положиться?

Карета резко трогается с места, отбрасывая меня назад. Люсьен ловко и крепко хватает меня за плечи и рассматривает мое лицо.

— Так что, милорд?

Он отпускает меня и отодвигается.

— Я сказал, никому, Ваша Светлость. Это я и имел в виду.

Я поворачиваюсь к окну. Большие ворота уже скрылись за горизонтом. Видно только плотину, связывающую остров Мерл с материком, которой пользуются бескрылые: слуги, перевозчики груза и так далее. А так же мрамор и золото, которыми выложен замок, в особенности посадочная платформа, простирающаяся с первого этажа и заканчивающаяся высоко над морем. Здесь есть статуя, которую я всегда любила, лебедь с детенышем. Истертый и изъеденный дождем известняк. Я смотрю на них так долго, пока образ не размывается из-за слез.

Следующая часть, несколько дней занятий нет; мы с Люсьеном заняты тем, что пытаемся унять тошноту. Никто из нас раньше не ездил на каретах, и от движения экипажа у меня сводит живот. Можно было бы не обращать внимания, если бы это касалось только меня, но каждый раз, когда Люсьен бледнеет и его тошнит, я могу только представлять, что происходит в его голове: «Все это только потому, что эта идиотка отказывается летать…»

Иногда нам разрешалось выйти из кареты, когда меняли лошадей или когда мы приезжали в один из редких постоялых дворов на пути. Поначалу никакой отдых не помогал мне с болезнью, но в конце концов мое тело, кажется, приспособилось. Тошнота прошла, и я снова оказалась в состоянии есть и была готова обратить внимание на земли, которые мы проезжали. Люсьен тоже оживился и на седьмое утро после отъезда из Мерла снял с багажной полки над головой сверток бумаги.

— Что это?

— Ваш следующий урок. Я думаю, вам нужно знать больше о семье, частью которой вы являетесь. По словам моего отца, покойный защитник счел, что лучше держать вас в неведении, чтобы, — он слегка пожимает плечами, — защитить вас.

— И я уверена, мой отец был прав.

Надо заметить, я совсем так не считаю. Наоборот, как бы мне хотелось, чтобы он каждый день делился со мной знаниями не только об Атратисе, но и обо всем, что я должна была знать, вместо того, чтобы учить меня тому, что я выбрала: как читать ночное небо, как сражаться и ездить верхом. Но все же Люсьен должен знать свое место. Я машу рукой в сторону бумаги, которую он разворачивает.

— Вы можете повременить с этим. Для начала, у меня есть вопрос. Что вы имели в виду в день выезда, когда сказали, что я мишень?

— Разве это не очевидно? — Он усмехается, вздернув бровь.

— Просветите меня.

— Ладно… вы являетесь мишенью по двум причинам. Во-первых, вы мишень для тех членов семьи, — он постукивает пальцем по свертку, — которые предпочли бы, чтобы значительное состояние Атратиса принадлежало кому-то другому. Я думаю, это поможет вам понять.

Сбоку к карете прикреплено что-то вроде складного столика. Люсьен тянет его вниз и расстилает сверток, придавливая его книгами с обеих сторон.

— Это семейное древо.

— Верно. Это предок нынешней королевской семьи Сигнус I. Как видите, у его сына, Сигнуса II, было много детей. Много потенциальных претендентов на трон.

Я всматриваюсь в имена и даты, расписанные мелкими буквами: бесчисленные рождения, браки, смерти. Мой палец находит нынешнего короля, моего дядю, а под ним два имени: мои двоюродные кузены Арон и Одетта. Рядом с королем его младший брат, Ротбарт (мой отец), и под ним я. Третья в очереди на трон. Нет, вторая. Арон был лишен права наследования.

— Значит, если что-то случится с Одеттой, корона перейдет мне. — Приступ тошноты грозится вернуться при одной мысли о таком раскладе. — А что будет, если я умру?

— Если вы умрете сейчас, доминион Атратис перейдет к королю и будет заселен так, как он сочтет нужным.

— Предполагаю, мне лучше надеяться, что мой дядя не планирует меня убивать, — я говорю легкомысленно, надеясь на утешение. Но Люсьен не делает мне такого одолжения.

— И в самом деле. Он может, конечно же, использовать вас в качестве свадебного подарка, продать на аукционе тому, кто больше всего заплатит. Возможно, одному из ваших бесчисленных кузенов.

В том числе и Люсьену, если это семейное древо не лжет. Я вдруг задаюсь вопросом: какими были мотивы Ланселина, когда он предложил мне нанять его сына в качестве клерка? Вероятно, Люсьен был честен, когда сказал мне не доверять ему.

Мой компаньон ухмыляется, словно слышит мои мысли.

— Вы чрезвычайно ценны, Ваша Светлость. Будучи живой или мертвой — значения не имеет.

Мерзавец. Я отодвигаю бумагу в сторону и откидываюсь на подушки.

— А в чем вторая причина? Вы сказали, что есть две причины, по которым я мишень.

— Что ж, вы можете стать мишенью для тех, кто стремится не к перераспределению власти, а к полному разрушению прогнившей системы.

— Такие люди есть?

— Да. Среди бескрылых, и даже несколько среди знати. Мятежники, которые желают освободить бескрылых, устранив тех, кто правит ими.

— Но это несправедливо! Вы знаете, какие перемены наступили в Атратисе благодаря моим родителям. Школы для бедных бескрылых детей, бесплатный лазарет в Хите…

— Как и множество других благ, но если потеряете контроль в своем доминионе, вы будете заменены кем-то, кто хочет только эксплуатировать… вы видели людей в этих краях. У них не осталось никакой надежды.

Мы покинули земли Атратиса более суток назад и сейчас проезжали через доминион Бритис. Слухи, которые доходили до меня, не описывали в полной мере плачевного состояния прилежащих к дорогам деревень. Я помню пустые глаза бескрылой семьи, мимо которой мы проехали этим утром. Они стояли перед домом с окнами без стекол и наполовину отсутствующей соломой на крыше.

Дети даже не были обуты.

Люсьен качает головой и выглядывает из кареты.

— Как думаете, почему состояние этих дорог так ужасно?

Я хмурюсь, слежу за его взглядом и удивляюсь такой смене темы.

— Не знаю. Они сильно плохи?

— Да. Куча выбоин, отсутствие надлежащего покрытия… это даже дорогой не назовешь. Не сравнить с ситуацией во Фрайанландии. Но ничего и не предпринимается, чтобы их отремонтировать, потому что знать очень редко здесь проезжает, а бескрылые не в счет.

Пару минут никто из нас не произносит ни слова. Какая-то часть меня желает закончить разговор, приказать ему пересесть в другую карету, но я ничего не могу с собой поделать.

— Вы тоже относитесь к знати, — я пододвигаю к нему семейное древо. — И мы с вами родственники: ваше имя здесь, как и мое. Вы часть этой… прогнившей системы, которую, кажется, презираете. И я действительно знаю бескрылых. Мы с Летией большую часть времени провели вместе. Я доверяю ей…

— Она указывает вам, что делать?

— Конечно, нет. Но я люблю, когда она рядом.

— Будто домашняя зверушка?

Я ощущаю, как жар охватывает мое лицо.

— Я не позволю вам так говорить о ней. Она моя лучшая подруга.

— Неужели? Так вы спросили Летию, не хочет ли она покинуть Мерл и прибыть с вами к королевскому двору? Вы когда-нибудь спрашивали, чего она хочет, вместо того, чтобы давать приказы и ждать от нее подчинения?

— А вы спрашиваете у Тюрика?

— Он мой слуга, и я не притворяюсь в отношении него кем-то другим. Кажется, Летия — ни то, ни другое. Мне жаль ее.

От злости или вины у меня чешутся руки влепить пощечину по его красивому лицу.

— По крайней мере я знаю, что лучше не касаться Летии или любого другого бескрылого без его разрешения, — мое упоминание о поведении Люсьена на пляже заставляет его покраснеть. Я продолжаю давить: — Почему вы здесь, Люсьен? Вы явно презираете меня. Почему не пустили меня ко двору одну, не позволили мне совершить смертельную ошибку? Вы словно жалеете, что не убили меня, когда у вас был шанс.

— Перестаньте драматизировать. Я не презираю вас. Я ненавижу то, что вы отстаиваете. Что мы отстаиваем. Но я… — он замолкает и скручивает древо. — Есть множество людей, которые наделали бы дел похуже, чем вы. Ради всех, кто живет в вашем доминионе, я постараюсь сохранить вам жизнь.

До каких пор? Пока он не решит, что я больше не подхожу?

Он глядит на меня, а его темные глаза, в которых под тусклым светом играют тени, как будто пытаются заглянуть мне глубоко в душу. Или, возможно, он просто ждет, что я отблагодарю его за терпение.

Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть.

В конце концов, нам хотя бы повезло с погодой. Большая часть следующей недели оказывается солнечной, и по сухой земле мы едем быстрее. Я провожу еще немного времени, изучая семейное древо, пытаясь запомнить имена и родственные связи. Все же Люсьен не так много рассказал мне о людях, с которыми я вскоре встречусь. Он считает, что я лучше запомню детали, когда увижусь с ними. Его молчание заставляет меня нервничать, и я задаюсь вопросом, что он пытается скрыть. Иногда я спрашиваю его о семейной истории, пытаюсь найти информацию, которая могла бы мне помочь выяснить, кто убил мою мать, но у него либо нет ответов, которые я хочу получить, либо он не хочет говорить мне. Все остальное время, столько, сколько я могу выдержать, он учит меня сложным правилам поведения при дворе. Например, как дворянин более низкого ранга, Люсьен не должен обращаться ко мне без предварительного разрешения. Я не пытаюсь скрыть свое чувство довольства этим правилом.

В остальное время Люсьен и я ухитряемся игнорировать друг друга за чтением. Он, как я выяснила, предпочитает романы, а я тем временем работаю над книгой по астрономии. Попытка освоить некоторые математические концепции — желанное отвлечение, хотя оно и оказывается все менее и менее эффективным по мере нашего приближения к королевскому двору. Я не могу сконцентрироваться. Мысли о Цитадели и ее обитателях все сильнее затуманивают мне рассудок, вызывая сомнения по поводу мудрости моего решения, разъедают мою уверенность. Мы въезжаем в Собственность Короны, и теперь я не смогу повернуть назад, даже если захочу. Я не делюсь своими переживаниями с Люсьеном. Вместо этого провожу свое время, наблюдая за тем, как он читает. Он часто улыбается, практически не хмурится. Наблюдать за ним довольно приятно, пока однажды утром он не замечает на себе мой взгляд — на этом я заставляю себя остановиться.

Я прихватила с собой дуэльный набор. Мы играли дважды, дважды я выигрывала, захватив орла Люсьена, прежде чем мой компаньон не сообщил мне, что ему на самом деле не особо интересна игра.

Дальше едем в тишине, можно сказать, с комфортом, пока нашему счастью не приходит конец. Погода меняется. На смену солнцу приходит дождь, который льет как из ведра, замедляя наше движение вплоть до ползания, потому что карета с лошадьми увязает в грязи. В конце концов мы останавливаемся. Застряли.

Люсьен откладывает книгу в сторону и выглядывает в окно, тихо кого-то поругивая. Он вытягивает вперед шею со своего заднего сиденья в попытке разглядеть дорогу. И я даже не собираюсь предлагать ему пересесть на свою сторону. Вместо этого я не отрываю взгляд от книги в руках, пытаясь сконцентрироваться на описании движения планет по эллиптическим орбитам, пока бормотание Люсьена не становится таким громким, что я больше не могу делать вид, что не замечаю его.

— Вы хотите что-то сказать, лорд Руквуд?

Он поворачивается ко мне:

— Это просто нелепо.

— Погода? Конечно, слякоть и дождь раздражают, но вряд ли это странно, учитывая время года. Крекс — достаточно дождливый месяц.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду. Мы должны были лететь.

Я делаю глубокий вздох, крепко сжимая книгу.

— Мне известно ваше мнение по этому поводу. Вы четко дали мне это понять в тот день, когда разговаривали со своим отцом в библиотеке.

В ответ он хмурится.

— Я думал, только дети или бескрылые подслушивают чужие разговоры.

— Я не подслушивала, — парирую я, не в силах смолчать, — а если и так, то это только ваша вина, что вы так громко разговариваете.

— Не стоит оправдываться передо мной. Вас, вероятно, не волнует, что я думаю…

— Нет, не волнует.

— Но вам должно быть все равно, что подумают другие. Или что они могут сделать. И на случай, если мой отец недостаточно ясно выразился: если обнаружится, что вы не умеете летать, вы будете изгнаны, а следом убиты. Вы рискуете целым доминионом из-за… из-за неспособности отпустить прошлое, — он проводит руками по волосам, теперь я интерпретирую этот жест как признак раздражения. — Ради всего святого, Ваша Светлость, уже шесть лет прошло с тех пор, как ваша мать умерла. Наверняка уже…

Он замолкает, глядя на меня.

Понятия не имею, что он увидел, но я чувствую холод. Словно иней оседает на моей коже, а воздух замерзает в легких.

— Вас там не было. Вы не могли видеть, что те монстры сделали с ней. Вы ничего не знаете о кошмарах, о… — карета резко подскакивает, когда колеса вырываются из грязи и раздается треск. Я смотрю вниз: я держала книгу так крепко, что случайно вырвала пару страниц. — Вы ни… — Мой голос срывается, и я начинаю фразу заново: — Вы ничего не знаете.

Люсьен молчит. На его лице застыло странное выражение, но я не собираюсь тратить время, чтобы понять, какое именно. Вместо этого я собираю разбросанные страницы и пытаюсь вложить в свою книгу. Это тяжело, потому что мои руки дрожат, а бумага такая тонкая и прозрачная, легкая, как пух, что я боюсь причинить книге еще больший вред. Я все еще пытаюсь разобраться с ней, когда слышу голос Люсьена.

— Смотрите, мы почти на месте. Серебряная Цитадель, город Фарн.

Я выглядываю из окна. Вдалеке виднеется бледно-серый замок, нависающий над городом, который спускается по склонам крутой долины прямо к морю. Я уже хотела спросить, почему его называют серебряным, но тут лучи солнца пробиваются сквозь облака, и я все понимаю. Замок на закате блестит.

— Это прекрасно.

Мой спутник откидывается к стене в своем углу кареты и пожимает плечами.

— Снаружи. Но я бы не променял все это ни на один камень Хэтчлендса.

Это первый раз, когда я слышу, как он упоминает свой дом, и глубина его взгляда удивляет меня. Но в следующий момент он слегка улыбается.

— Постарайтесь не выглядеть взволнованно, Ваша Светлость. У вас есть оправдание для прибытия в карете. У короля нет причин подозревать о существовании еще каких-то трудностей. Через шесть недель мы сможем вернуться в Мерл, если у вас будет на то желание.

Шесть недель. Слишком долго, чтобы утешиться, и, может, не так долго, чтобы найти ответы, которые я ищу. Облака закрывают солнце. Я вижу, как приближается темнеющий замок.