Неточные совпадения
С той минуты, как при виде
любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он
называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
— Послушайте, monsieur Чацкий, — остановила она, — скажите мне по крайней мере отчего я гибну? Оттого что не понимаю новой жизни, не… не поддаюсь… как вы это
называете… развитию? Это ваше
любимое слово. Но вы достигли этого развития, да? а я всякий день слышу, что вы скучаете… вы иногда наводите на всех скуку…
Енотовидная собака обитает почти по всему Уссурийскому краю, преимущественно же в западной и южной его частях, и держится главным образом по долинам около рек. Животное это трусливое, ведущее большей частью ночной образ жизни, и весьма прожорливое. Его можно
назвать всеядным; оно не отказывается от растительной пищи, но
любимое лакомство его составляют рыбы и мыши. Если летом корма было достаточно, то зимой енотовидная собака погружается в спячку.
С этих пор щенок по целым часам со мной не расставался; кормить его по нескольку раз в день сделалось моей
любимой забавой; его
назвали Суркой, он сделался потом небольшой дворняжкой и жил у нас семнадцать лет, разумеется, уже не в комнате, а на дворе, сохраняя всегда необыкновенную привязанность ко мне и к моей матери.
— А это вот — угольная, или чайная, как ее прежде
называли, — продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. — Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это
любимая комната была покойного отца мужа. Я здесь буду вас ожидать! — прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.
— Вот это и я всегда говорю! — подхватил вдруг полковник, желавший на что бы нибудь свести разговор с театра или с этого благованья, как
называл он сие не
любимое им искусство. — Александра Ивановича хоть в серый армяк наряди, а все будет видно, что барин!
Говорил он мало, и «сволочь» — было его
любимое слово. Им он
называл начальство фабрики и полицию, с ним он обращался к жене...
Всё, что он видел и слышал, было так мало сообразно с его прошедшими, недавними впечатлениями: паркетная светлая, большая зала экзамена, веселые, добрые голоса и смех товарищей, новый мундир,
любимый царь, которого он семь лет привык видеть, и который, прощаясь с ними со слезами,
называет их детьми своими, — и так мало всё, что он видел, похоже на его прекрасные, радужные, великодушные мечты.
А живучи вместе, живут потом привычкой, которая, скажу тебе на ухо, сильнее всякой любви: недаром
называют ее второй натурой; иначе бы люди не перестали терзаться всю жизнь в разлуке или по смерти
любимого предмета, а ведь утешаются.
Наконец, прочитав собственными глазами письмо сына и убедясь, что дело не подлежит сомнению, огорчился не на шутку; отменил приготовленное крестьянам угощение, не захотел сам писать к невестке и сыну, а велел только поздравить роженицу с животом и дочерью, да приказал
назвать новорожденную Прасковьей в честь
любимой своей сестры Прасковьи Ивановны Куролесовой.
Возле княгини, тут же на пороге, стоял отворивший ей дверь, весь бледный от страха,
любимый доезжачий князя, восемнадцатилетний мальчик Михайлушка, которого местная хроника шепотом
называла хотя незаконным, но тем не менее, несомненно, родным сыном князя.
Он замечал также, что Зинаида и подруги её относятся к своим забавам, точно к неизбежной повинности, как солдаты к службе, и порою думал, что бесстыдством своим они тоже обманывают и себя и ещё кого-то. Его скоро стала отталкивать от Зинаиды её назойливая жадность к деньгам, попрошайничество; это было выражено в ней более резко, чем у Серафима, который тратил деньги на сладкое вино «Тенериф», — он почему-то
называл его «репным вином», — на
любимую им колбасу с чесноком, мармелад и сдобные булки.
В мануфактурном деле г. Ратч не смыслил ничего, и Семен Матвеич знал, что ничего не смыслит; но зато мой вотчим был «исполнитель» (
любимое тогдашнее слово), «Аракчеев!» Семен Матвеич именно так и
называл его «мой Аракчеев!» «Сего мне достаточно, — уверял Семен Матвеич, — при усердии направление я сам дам».
Время подошло к обеду, и пан Кнышевский спросил нас с уроками. Из нас Петрусь проговорил урок бойко: знал
назвать буквы и в ряд, и в разбивку; и боком ему поставят и вверх ногами, а он так и дует, и не ошибается, до того, что пан Кнышевский возвел очи горе и, положив руку на Петрусину голову, сказал:"Вот дитина!"Павлусь не достиг до него. Он знал разницу между буквами, но ошибочно
называл и относился к
любимым им предметам; например, вместо «буки», все говорил «булки» и не мог иначе
назвать.
Когда мы вышли в сад, некоторое время в нашем маленьком обществе господствовала натянутость. Маня нашлась скорее: она подошла к клумбе и стала любоваться цветами… У них при квартире не было цветов. Как они называются? Сестра стала
называть цветы. «Отец очень любит цветы, и вот эти — его
любимые. Он сам за ними ухаживает, когда свободен…» Разговор завязался. Гостья наклонялась к цветам, как маленькая принцесса.
Не удивительно, что после такого поведения
любимого человека (иначе, как «поведением», нельзя
назвать образ поступков этого господина) у бедной женщины сделалась нервическая горячка; еще натуральнее, что потом он стал плакаться на свою судьбу.
Надя. Ваша правда. Если я и ошибаюсь, мои мысли внушены мне любовью к матери, тут не может быть ничего смешного. Тот, которого
называют моим отцом — Всеволод Серпухов, он не мог быть моим отцом. Говорят, он был человек с благородным характером, — и должно быть, это правда, когда моя мать так любила его, что поехала к его родным после его смерти. Такой человек не мог бы иметь любовницею
любимую женщину и если б он был мой отец, моя мать была бы законною его женою.
Он очень редко употребляет в работе шамбарьеры, пистолетные выстрелы, бенгальские огни и устрашающие крики и всю другую шумливую бутафорию, столь
любимую плебейским граденом, расточителем аплодисментов. Гагенбек-старший
называл его лучшим из современных укротителей, а старший в униформе парижского цирка, престарелый мосье Лионель, говорил о нем, как об артисте, весьма похожем на покойного великого Блонделя.
Молодой и красивый лейтенант не отличался любовью к морскому делу и служил исправно более из самолюбия, чем по влечению; для него чуждо было море с его таинственностью, ужасом и поэзией. Сибарит по натуре, он с неудовольствием переносил неудобства, невзгоды, а подчас и опасности морской жизни и, страшно скучавший в разлуке с
любимой женой, ждал с нетерпением конца «каторги», как
называл он плавание, и не раз говорил, что по возвращении оставит морскую службу, — не по нем она.
— А то кто же? Конечно, я! — весело отвечал старик, видимо любуясь своим племянником, очень походившим на покойного
любимого брата адмирала. — Третьего дня встретился с управляющим морским министерством, узнал, что «Коршун» идет в дальний вояж [Моряки старого времени
называли кругосветное путешествие дальним вояжем.], и попросил… Хоть и не люблю я за родных просить, а за тебя попросил… Да… Спасибо министру, уважил просьбу. И ты, конечно, рад, Володя?
Затем он сошелся у той же Синтяниной с отцом Евангелом и заспорил было на свои
любимые темы о несообразности вещественного поста, о словесной молитве, о священстве, которое он
назвал «сословием духовных адвокатов»; но начитанный и либеральный Евангел шутя оконфузил майора и шутя успокоил его словами, что «не ядый о Господе не ест, ибо лишает себя для Бога, и ядый о Господе ест, ибо вкушая хвалит Бога».
Горечь семейного раздора с летами исчезла совершенно. Короткое, свободное от многосложных занятий время граф проводил в своем
любимом Грузине, около своего верного друга Настасьи Федоровны, ставшей полновластной хозяйкой и в имении, и в сердце своего знаменитого повелителя, и если бы не огорчения со стороны его названного сына Михаила Андреевича Шуйского, графа можно было бы
назвать счастливым.
Он, со своей стороны, с каким-то наслаждением любовался этими вспышками или, как он
называл их самому себе, проявлениями сильного характера и, не имея этих качеств, ценил их в
любимой девушке, тем более, что эта любовь окрашивала все ее выходки, все ее поступки в особый, смягчающий их резкость цвет.
Ты
называешь своего товарища Балакиревым, а это имя принадлежало
любимому шуту Петра I.
Суворов поздоровался,
назвал их витязями, чудо-богатырями, своими милыми, обращался ко многим поименно, подзывал поближе, целовался. Легко понять, какое действие произвело это свиданье на старых, седых суворовских сослуживцев, издавна сроднившихся в пороховом дыму со своим
любимым начальником. Солдаты переглянулись. Гренадер Кабанов выступил вперед.
Изящные руки были унизаны кольцами и браслетами из крупного жемчуга или, как тогда его
называли, «перло» с бриллиантовой застежкой. От красавицы несся аромат «душистой цедры»,
любимых духов высшего общества того времени.
— Время не терпит, — сказала Евгения Сергеевна, — я получила известие, что на границе Витебской губернии паны и дробная шляхта готовятся к восстанию. Владислав сделает для жены своей то, чего не сделал бы для женщины, хотя им
любимой, но которую он не может еще
назвать своею.
Весть об отставке, а затем и ссылка фельдмаршала Суворова с быстротою молнии разлетелась по России. Войска долго оплакивали разлуку с
любимым начальником, которого по справедливости
называли своим отцом. Много приближенных к нему офицеров тоже не замедлило выйти в отставку.
Лесть мужчин, их услужливое внимание преследовали ее до того, что стали ей приторны; старухи, у которых не было дочек,
называли ее ненаглядною; молодые говорили, что они от нее без ума, наружно ласкали ее, как
любимую игрушку, как любимицу государыни, но втайне ей завидовали.
— Погоди и дослушай, после обвиняй, — начал снова Павел. — Я повиновался ей… нет, не ей; я не знаю, кто говорил ее устами. Душа моя созналась во всех поступках. Священное родство, любовь, все чувства человека разлились в душе моей, и новый свет озарил ее, я умилился и искренно
назвал братом
любимого ею Чурчилу.
Первый был вне себя и грозил стереть Зыбина, погубившего его сестру, с лица земли. Петр Валерьянович любил Мери, как
называл он сестру, но поступок ее с матерью был, по его мнению, таков, что он, по приезде в Москву, не решился сказать за нее даже слова защиты, хотя часто думал о ней, но полагал, что она счастлива с
любимым человеком, которого его мать пристрастно описывает мрачными красками.
Она нашла их в связи с Щегловским, связи, подбитой им подкладкой романтизма, самоотверженной, идеальной любви, не мешавшей стремиться к ее «апофеозу», как
называл идеалист Щегловский близость к
любимой женщине.
Когда же эта искра потухла, когда предположение о том, что
любимая девушка сделается женою другого, стало совершившимся фактом, Зарудин понял, чем в его жизни была Наталья Федоровна Хомутова, и какая пустота образовалась вокруг него с исчезновением хотя отдаленной, гадательной, почти призрачной возможности
назвать ее своею.
— Погоди и дослушай, после обвиняй, — начал снова Павел. — Я повиновался ей… нет, не ей, я не знаю, кто говорил ее устами. Душа моя созналась во всех поступках. Священное родство, любовь, все чувства человека разлились в душе моей, и новый свет озарил ее, я умилялся и искренно
назвал братом
любимого ей Чурчилу.
Оба офицера с трубками в зубах полулежали в покойных креслах. Зарудин был в персидском архалуке, сюртук Кудрина был расстегнут. Последний с жаром объяснял Николаю Павловичу сущность масонства. Кроме того, что это было
любимой темой разговора, коньком Кудрина, он видел, что друг и брат по духу недостаточно тверд в вере, недостаточно предан великому учению, не всецело отдался этой высочайшей деятельности на земле, как
называл Андрей Павлович деятельность масонских лож.
— Люблю?.. — с иронической улыбкой повторила она уже более мягким тоном. — Люблю?.. А где же вы были до сих пор? Почему вы не бросились на поиски
любимой вами женщины, как только что вернулись из-за границы, узнав, что ваша матушка с позором выгнала за ворота вашу жену перед людьми и перед Богом, как вы
называли меня когда-то?..
Цесаревна жила в уединении и в этом уединении много училась, читала и наблюдала. Ей скоро надоели романы; она взялась за историю и географию. Ее увлекали Платон, Цицерон, Плутарх и Монтескье, в особенности же энциклопедисты, а именно Вольтер, которого она и
называла своим «учителем». У нее была всегда книжка в кармане, даже когда она каталась верхом — ее
любимое развлечение. Сильно подействовал на нее Тацит.
Двухлетний срок, назначенный княжной Маргаритой Дмитриевной Шатову для отдыха после болезни, истекал. Практика его шла превосходно. Имя его стали упоминать в числе московских медицинских знаменитостей. Он был
любимым ассистентом знаменитого московского врача-оригинала, «лучшего диагноста в мире», как
называли этого профессора университета его поклонники.
Из этих книг молодая девушка не могла почерпнуть ни малейшего знания жизни, не могла она почерпнуть их и из бесед со своей воспитательницей, идеалисткой чистейшей воды, а лишь вынесла несомненную склонность к мистицизму, идею о сладости героических самопожертвований, так как
любимыми героинями m-lle Дюран были, с одной стороны, Иоанна Д'Арк, а с другой — героиня современных событий во Франции, «святая мученица» — как
называла ее Леонтина Робертовна — Шарлотта Корде.
Григорий Семенов, ничего не подозревая, верой и правдой служил своему господину, надеясь через него выйти окончательно в люди, а из денежных наград большую часть отдавал на сохранение
любимой девушке, которую он не нынче-завтра надеялся
назвать своей женой.
Татьяна Александровна, после того как ее
любимый внук сделался питомцем «рассадника государственных людей», как
называли Катковский лицей в Москве, учрежденный двумя кумирами, положительно не чаяла души в Коле и не знала, чем одарить его и чем побаловать на праздник. Денег щедрая бабушка давала ему, что называется, вволю.
Удалившись от большого двора, сторонясь мужа, великая княгиня в своем невольном уединении много училась и наблюдала. Ей скоро надоело чтение романов, она взялась за историю и географию. Ее стали увлекать Платон, Цицерон, Плутарх и Монтескье, в особенности же энциклопедисты и именно Вольтер, которого она
называла своим «учителем». У нее была книжка в кармане, даже когда она каталась верхом — ее
любимое занятие. Сильно подействовал на нее Тацит.
Он просил об этом — и этого было достаточно. Первое удовольствие любви — это хранить тайну до того дня, когда в порыве страсти явится потребность громко, при всех
назвать имя
любимого существа. Кроме того, Ирена заранее воображала радостное удивление своей матери, когда она скажет ей: «Я люблю того, кого ты мне выбрала в мужья, и он любит меня».
— Всё хлопочут, — с почтительно-насмешливою улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. — Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь — понизив голос, сказал Михаил Иваныч — у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из
любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти, и которые он
называл завещанием.)