Между рядами любопытных гостей, с лицами, выражавшими восторг и зависть — восторг у мужчин и зависть у дам, — с холодной улыбкой,
надменным взглядом и важной осанкой проходил князь Сергей Сергеевич Облонский, ведя за руку совсем еще молоденькое, бледное и дрожащее создание — Ирену.
Самоуверенный, почти
надменный взгляд и величественная походка красноречиво говорили, что эта женщина не нуждается в чьей-либо поддержке, но вместе с тем — что в особенности и поразило в ней Пашкова — глаза ее принимали иногда такое наивно-милое выражение, а лицо освещалось такой простодушной улыбкой, что несмотря на ее двадцать пять лет, оно делалось лицом ребенка или скорее ангела, слетевшего с небес, чтобы озарить землю своим присутствием.
Она сама — высокая, полная, выглядевшая далеко моложе своих лет, с строгим, властным выражением правильного лица,
надменным взглядом светло-карих глаз, с седыми буклями на висках, в старомодном чепце и платье из тяжелой материи, казалась сошедшею с фамильного портрета — одного из тех в массивных золоченых рамах, которыми были увешаны стены ее обширной «портретной».
Неточные совпадения
Он робко глянул на Авдотью Романовну: но и в этом
надменном лице было в эту минуту такое выражение признательности и дружества, такое полное и неожиданное им уважение (вместо насмешливых-то
взглядов и невольного, худо скрываемого презрения!), что ему уж, право, было бы легче, если бы встретили бранью, а то уж слишком стало конфузливо.
Сурьезный
взгляд,
надменный нрав.
Все это мигом мелькнуло Ивану, и все это он сразу обхватил и заметил, а главное —
взгляд Смердякова, решительно злобный, неприветливый и даже
надменный: «чего, дескать, шляешься, обо всем ведь тогда сговорились, зачем же опять пришел?» Иван Федорович едва сдержал себя...
Но всего более поразил Алешу
взгляд бедной дамы —
взгляд чрезвычайно вопросительный и в то же время ужасно
надменный.
Она была в ужаснейшем возбуждении; она грозно закинула голову и с
надменным, горячим и нетерпеливым вызовом обвела своим сверкающим
взглядом всю компанию, вряд ли различая в эту минуту друзей от врагов.
Он с ясностью представил себе покойное,
надменное лицо фон Корена, его вчерашний
взгляд, рубаху, похожую на ковер, голос, белые руки, и тяжелая ненависть, страстная, голодная, заворочалась в его груди и потребовала удовлетворения.
На столе у кровати стоял большой графин кваса, почти пустой, квас был пролит на скатерть, пробка графина лежала на полу. Строгие, светлые глаза матери окружены синеватой тенью, но не опухли от слёз, как ожидала видеть это Наталья; глаза как будто тоже потемнели, углубились, и
взгляд их, всегда несколько
надменный, сегодня казался незнакомым, смотрел издали, рассеянно.
Длинная тонкая полуседая борода падала ему на грудь, и из-под нависших хмурых бровей сверкал
взгляд огневой, лихорадочно воспаленный,
надменный и долгий.
Елизавета Петровна не любила Бестужева — этого пятидесятилетнего упрямого дипломата, с сухим,
надменным выражением во
взгляде, с тонкими и сжатыми губами и большим лбом.
Одним словом, одним движением губ, еще менее, одним холодным
взглядом этого
надменного, напыщенного, кичащегося своим происхождением аристократа разрушено все будущее честного человека, рисовавшееся в таких радужных красках, разбита едва начавшаяся честная трудовая и, быть может, полезная для общества жизнь.
Домашние графа — его жена графиня Мария Осиповна, далеко еще не старая женщина, с величественной походкой и с надменно-суровым выражением правильного и до сих пор красивого лица, дочь-невеста Элеонора, или, как ее звали в семье уменьшительно, Лора, красивая, стройная девушка двадцати одного года, светлая шатенка, с холодным, подчас даже злобным
взглядом зеленоватых глаз, с
надменным, унаследованным от матери выражением правильного, как бы выточенного лица, и сын, молодой гвардеец, только что произведенный в офицеры, темный шатен, с умным, выразительным, дышащим свежестью молодости лицом, с выхоленными небольшими, мягкими, как пух, усиками, — знали о появлении в их семье маленькой иностранки лишь то немногое, что заблагорассудил сказать им глава семейства, всегда державший последнее в достодолжном страхе, а с летами ставший еще деспотичнее.