Неточные совпадения
И как легко верилось ему, — несмотря на очевидность ее посторонних мук, на таинственные прогулки на дно обрыва, — потому что хотелось верить. Бессознательно он даже боялся разувериться окончательно в
надежде на взаимность. Верить в эту
надежду было его счастьем — и он всячески подогревал ее в себе. Он иначе, в свою пользу, старался
объяснить загадочность прогулок.
И,
объясняя это, он особенно часто взглядывал на Нехлюдова, как бы особенно желая внушить ему это важное обстоятельство в
надежде, что он, поняв его, разъяснит это и своим товарищам.
Если бы Мисси должна была
объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она не могла бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала, что он не только вызвал в ней
надежду, но почти обещал ей. Всё это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
— Я вам
объясню,
Надежда Васильевна, почему доктор скрывал от вас мое появление здесь, — заговорил Привалов, опуская глаза. — Он боялся, что я могу явиться к вам не совсем в приличном виде… Доктор так добр, что хотел, хотя на время, скрыть мои недостатки от вас…
— Для Максима необходима спокойная жизнь и такие развлечения… как это вам сказать… Одним словом, чисто деревенские, —
объяснил доктор
Надежде Васильевне. — Покой, хорошее питание, прогулки, умеренная физическая работа — вот что ему необходимо вместе с деревенским воздухом и подходящим обществом.
Эту неровность
Надежда Васильевна
объясняла ненормальной жизнью Привалова, который по-прежнему проводил ночи в клубе в самом сомнительном обществе и раза два являлся к Лоскутовым сильно навеселе.
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала плечами. Привалов видел, что она что-то хочет ему
объяснить и не решается. Но он был так счастлив в настоящую минуту, так глупо счастлив и, как слишком счастливые люди, с эгоизмом думал только о себе и не желал знать ничего более.
Эта сцена и закончилась припадком, уже настоящим припадком настоящей эпилепсии. Теперь уже не было места ни сомнениям, ни
надеждам. Стабровский не плакал, не приходил в отчаяние, как это бывало с ним раньше, а точно весь замер. Прежде всего он пригласил к себе в кабинет Устеньку и
объяснил ей все.
— Трудно
объяснить, только не тех, про какие вы теперь, может быть, думаете, —
надежд… ну, одним словом,
надежд будущего и радости о том, что, может быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо; почему к ней — не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне, видно, друга захотелось… — помолчав, прибавил князь.
По обыкновению, вследствие природного моего свойства делиться моими впечатлениями с другими, все мои мечты и приятные
надежды я рассказал и старался растолковать маленькой моей сестрице, а потом
объяснять и всем меня окружавшим.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его большими
надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо
объяснил, что явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник Зверев, так как на месте побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения к господину Звереву.
«Мартын Степаныч; теперь уже возвратившийся ко мне в город, —
объяснял в своем письме Артасьев, — питает некоторую
надежду уехать в Петербург, и дай бог, чтобы это случилось, а то положение сего кроткого старца посреди нас печально: в целом городе один только я приютил его; другие же лица бежали от него, как от зачумленного, и почти вслух восклицали: «он сосланный, сосланный!..», — и никто не спросил себя, за что же именно претерпевает наказание свое Мартын Степаныч?
— Ободряющее и подающее
надежду! —
объяснил Мартын Степаныч. — Не будете ли и вы об этом иметь сна какого-нибудь?.. Вы в таком теперь близком общении с будущим людей…
— Это spe —
надеждою и твердостью — fortitudine! —
объяснил Егор Егорыч.
— Рассказ, —
объяснила Надежда Васильевна.
Так было и тут. Помпадур встречался с
Надеждой Петровной у Проходимцевой, и встречался всегда случайно. Сначала он все пел: «Jeune fille aux yeux noirs» — и
объяснял, что музыка этого романса была любимым церемониальным маршем в его полку. Иногда, впрочем, для перемены, принимался рассматривать лежавшие на столе картинки и бормотал себе по-дурацки под нос...
Старушка не могла дать себе отчета в своих чувствах: она не
объяснила бы, почему рыдание вырвалось у нее теперь, а не прежде; тут только поняла она почему-то, что уже не оставалось малейшей
надежды; тут только, в виду смерти, осмыслила она всю силу пятидесятилетней привязанности своей, всю важность потери.
На что
надежды — этого я и сам хорошенько не
объясню, но что
надежды никогда и ни в каком случае не оставят меня — это несомненно.
На что
надежды вот хоть убей,
объяснить не могу, а только чувствую, всем нутром чувствую, что придет что-то…
Полевой хотел
объяснить его тем, что «
надежда народа лелеяла колыбель Петра своими предсказаниями».
— Ах, боже мой! Боже мой! — заговорил я с восторгом. — Как это хорошо, как это хорошо! Скажите,
Надежда Николаевна, не виделись ли мы прежде? Иначе это невозможно
объяснить. Я представлял себе свою картину именно такой, как вы теперь. Я думаю, что я вас видел где-нибудь. Ваше лицо, может быть, бессознательно запечатлелось в моей памяти… Скажите, где я видел вас?
Такая доверенность видимо польстила ему; он был тронут и с чувством пожал мою руку. Прошедшее было забыто; будущее открывалось полное
надежд и загадочных предприятий. Он
объяснил мне всю важность предстоящих задач и, постепенно развивая свои мысли, de fil en aiguille слово за слово. пришел наконец к тому, что он называл «la question du telegue russe» «вопрос о русской телеге».. Этот вопрос, по его мнению, должен был явиться отправным пунктом нашей будущей цивилизующей деятельности.
Через полчаса Наталья посылается за водкой и закуской; Зайкин, напившись чаю и съевши целый французский хлеб, уходит в спальню и ложится на постель, а
Надежда Степановна и ее гости, шумя и смеясь, приступают к повторению ролей. Павел Матвеевич долго слышит гнусавое чтение Коромыслова и актерские возгласы Смеркалова… За чтением следует длинный разговор, прерываемый визгливым смехом Ольги Кирилловны. Смеркалов, на правах настоящего актера, с апломбом и жаром
объясняет роли…
Мы говорим небольшим, потому что большинство присутствовавших
объясняло это выражение лица
Надежды Корнильевны понятным смущением невесты в день свадьбы.
Чтобы
объяснить разрушенную интригу графа Стоцкого и Матильды Руга с медальоном, взятым, если припомнит читатель, почти насильно доктором Федором Осиповичем Неволиным у
Надежды Корнильевны, и появление этого медальона снова на груди графини Вельской к положительному недоумению интриганов, нам необходимо вернуться за несколько времени назад.
Надежда Николаевна задумалась, но не просила
объяснить значения этих слов.
Безучастнее всех к грезам и мечтам о будущем относился главный их виновник, если можно так выразиться, князь Владимир Никитич. Это бросалось в глаза Якову Потаповичу, это не ускользнуло от внимания и княжны Евпраксии. Первый
объяснял это беспокойством своего нового друга за исход челобитья у царя и всеми силами старался вдохнуть в него бодрость и
надежду.
Княжна, с своею несообразно-длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было
объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и
надежды на скорый отдых. Князь Василий
объяснил этот жест как выражение усталости.