Неточные совпадения
— Смотри, не хвастай силою, —
Сказал мужик с одышкою,
Расслабленный, худой
(Нос вострый, как у
мертвого,
Как грабли руки тощие,
Как спицы
ноги длинные,
Не человек — комар).
А вы что, мои голубчики? — продолжал он, переводя глаза на бумажку, где были помечены беглые души Плюшкина, — вы хоть и в живых еще, а что в вас толку! то же, что и
мертвые, и где-то носят вас теперь ваши быстрые
ноги?
Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и
ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди
мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, — ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.
— Что же тут странного? — равнодушно пробормотал Иноков и сморщил губы в кривую улыбку. — Каменщики, которых не побило, отнеслись к несчастью довольно спокойно, — начал он рассказывать. — Я подбежал, вижу — человеку
ноги защемило между двумя тесинами, лежит в обмороке. Кричу какому-то дяде: «Помоги вытащить», а он мне: «Не тронь,
мертвых трогать не дозволяется». Так и не помог, отошел. Да и все они… Солдаты — работают, а они смотрят…
Ушел. Диомидов лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится
мертвым и жутким. На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских
ног сотрясал землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта. На постели Лидии лежит полуидиот.
Проходя мимо слепого, они толкнули старика,
ноги его подогнулись, он грузно сел на мостовую и стал щупать булыжники вокруг себя, а
мертвое лицо поднял к небу, уже сплошь серому.
На висках, на выпуклом лбу Макарова блестел пот, нос заострился, точно у
мертвого, он закусил губы и крепко закрыл глаза. В
ногах кровати стояли Феня с медным тазом в руках и Куликова с бинтами, с марлей.
Он снова молчал, как будто заснув с открытыми глазами. Клим видел сбоку фарфоровый, блестящий белок, это напомнило ему
мертвый глаз доктора Сомова. Он понимал, что, рассуждая о выдумке, учитель беседует сам с собой, забыв о нем, ученике. И нередко Клим ждал, что вот сейчас учитель скажет что-то о матери, о том, как он в саду обнимал
ноги ее. Но учитель говорил...
А отец его, в черном сюртуке до пят, в черном бархатном картузе, переставляя деревянные
ноги, вытирал ладонью
мертвый, мокрый нос и храпел...
Дуняша положила руку Лютова на грудь его, но рука снова сползла и палец коснулся паркета. Упрямство
мертвой руки не понравилось Самгину, даже заставило его вздрогнуть. Макаров молча оттеснил Алину в угол комнаты, ударом
ноги открыл там дверь, сказал Дуняше: «Иди к ней!» — и обратился к Самгину...
«Это — убитый,
мертвый», — мелькнула догадка, и Самгин упал, его топтали
ногами, перескакивали через него, он долго катился и полз, прежде чем удалось подняться на
ноги и снова бежать.
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в бока, приподнимает то руку, то
ногу, иногда голову. Рука,
нога и голова падают снова как
мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
Привалов пошел в уборную, где царила
мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла
ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
Он едва взглянул на вошедшего Алешу, да и ни на кого не хотел глядеть, даже на плачущую помешанную жену свою, свою «мамочку», которая все старалась приподняться на свои больные
ноги и заглянуть поближе на своего
мертвого мальчика.
— Ну не говорил ли я, — восторженно крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из
мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти? Ведь надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в
ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али на облучок его с кучером примостить?.. Прыгай на облучок, фон Зон!..
Заснувшие собаки подпрыгивали, словно
мертвые, у нас под
ногами.
Летние алые цветки поблекли, а трава под
ногой шелестит по-мертвому…
— Матушка ты моя… кормилица! — причитал заворуй Морок и в порыве охватившей его нежности при всем честном народе поклонился
мертвой кобыле в
ноги. — Кости твои похороню!..
Помада
ноги отходил, искавши Розанова, и наконец, напав на его след по рассказам барсовского полового, нашел Дмитрия Петровича одиноко сидящим в нумере. Он снова запил
мертвым запоем.
Часто он кричать начал, все больше на Матрену, а то и на меня; а как закричит, у меня тотчас
ноги мертвеют и от сердца отрывается.
Мысли мои
мертвели,
ноги подкашивались…
Проститься с ней? Я двинул свои — чужие —
ноги, задел стул — он упал ничком,
мертвый, как там — у нее в комнате. Губы у нее были холодные — когда-то такой же холодный был пол вот здесь, в моей комнате возле кровати.
Ромашову вдруг показалось, что сияющий майский день сразу потемнел, что на его плечи легла
мертвая, чужая тяжесть, похожая на песчаную гору, и что музыка заиграла скучно и глухо. И сам он почувствовал себя маленьким, слабым, некрасивым, с вялыми движениями, с грузными, неловкими, заплетающимися
ногами.
Ну, а она поначалу тоже думала, что он ее заманивает, чтобы как ни на есть в острог угодить:"Я, говорит, ваше благородие, тут ни при чем, я человек
мертвый, ветхий, только именем человек, а то
ноги насилу таскаю…
У колодца я услыхал неудержимый смех. Вынутые трупы лежали передо мной, два в извозчичьих халатах, и одна хорошо одетая женщина с изуродованным лицом была на самом верху — лицо
ногами измято. Сначала из колодца достали четверых
мертвых, пятый был худощавый человек; оказался портной с Грачевки.
Ров, этот ужасный ров, эти страшные волчьи ямы полны трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и упали уже
мертвыми под
ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под
ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек. Лежали передо мной женщины с вырванными косами, со скальпированной головой.
Повели меня; ведут одну тысячу: жжет, кричу; ведут другую, ну, думаю, конец мой идет, из ума совсем вышибли,
ноги подламываются; я грох об землю: глаза у меня стали
мертвые, лицо синее, дыхания нет, у рта пена.
Ночь становилась все
мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив
ноги на пол, я подошел к двери, половинка ее была открыта, — в коридоре, под лампой, на деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась седая ежовая голова, глядя на меня темными впадинами глаз. Я не успел спрятаться.
Очень неприятно видеть большие иконы для иконостасов и алтарных дверей, когда они стоят у стены без лица, рук и
ног, — только одни ризы или латы и коротенькие рубашечки архангелов. От этих пестро расписанных досок веет
мертвым; того, что должно оживить их, нет, но кажется, что оно уже было и чудесно исчезло, оставив только свои тяжелые ризы.
Извозчик, хлестнув лошадь, поехал прочь, а дворник впрягся в
ноги девицы и, пятясь задом, поволок ее на тротуар, как
мертвую. Я обезумел, побежал и, на мое счастье, на бегу, сам бросил или нечаянно уронил саженный ватерпас, что спасло дворника и меня от крупной неприятности. Ударив его с разбегу, я опрокинул дворника, вскочил на крыльцо, отчаянно задергал ручку звонка; выбежали какие-то дикие люди, я не мог ничего объяснить им и ушел, подняв ватерпас.
И замолчал, как ушибленный по голове чем-то тяжёлым: опираясь спиною о край стола, отец забросил левую руку назад и царапал стол ногтями, показывая сыну толстый, тёмный язык. Левая
нога шаркала по полу, как бы ища опоры, рука тяжело повисла, пальцы её жалобно сложились горсточкой, точно у нищего, правый глаз, мутно-красный и словно
мёртвый, полно налился кровью и слезой, а в левом горел зелёный огонь. Судорожно дёргая углом рта, старик надувал щёку и пыхтел...
Тогда, поднявши вой как по
мертвому, Арина Васильевна бросилась в
ноги Степану Михайловичу.
— С этих пор точно благодетельный ангел снизошел в нашу семью. Все переменилось. В начале января отец отыскал место, Машутка встала на
ноги, меня с братом удалось пристроить в гимназию на казенный счет. Просто чудо совершил этот святой человек. А мы нашего чудесного доктора только раз видели с тех пор — это когда его перевозили
мертвого в его собственное имение Вишню. Да и то не его видели, потому что то великое, мощное и святое, что жило и горело в чудесном докторе при его жизни, угасло невозвратимо.
Пьянствовали ребята всю ночь. Откровенные разговоры разговаривали. Козлик что-то начинал петь, но никто не подтягивал, и он смолкал. Шумели… дрались… А я спал
мертвым сном. Проснулся чуть свет — все спят вповалку. В углу храпел связанный по рукам и
ногам Ноздря. У Орлова все лицо в крови. Я встал, тихо оделся и пошел на пристань.
— Проклятая жизнь! — проворчал он. — И что горько и обидно, ведь эта жизнь кончится не наградой за страдания, не апофеозом, как в опере, а смертью; придут мужики и потащат
мертвого за руки и за
ноги в подвал. Брр! Ну ничего… Зато на том свете будет наш праздник… Я с того света буду являться сюда тенью и пугать этих гадин. Я их поседеть заставлю.
Уж с утра до вечера и снова
С вечера до самого утра
Бьется войско князя удалого,
И растет кровавых тел гора.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Мертвыми усеяно костями,
Далеко от крови почернев,
Задымилось поле под
ногами,
И взошел великими скорбями
На Руси кровавый тот посев.
И тут я кстати должен заметить, что друзьям моим славянофилам, великим охотникам пихать
ногою всякие
мертвые головы да гнилые народы, не худо бы призадуматься над этою былиной.
И попадается ему на дороге
мертвая голова, человечья кость; он пихает ее
ногой.
Она послушала людей и показала им сына — руки и
ноги у него были короткие, как плавники рыбы, голова, раздутая в огромный шар, едва держалась на тонкой, дряблой шее, а лицо — точно у старика, всё в морщинах, на нем пара мутных глаз и большой рот, растянутый в
мертвую улыбку.
Крик его, как плетью, ударил толпу. Она глухо заворчала и отхлынула прочь. Кузнец поднялся на
ноги, шагнул к
мёртвой жене, но круто повернулся назад и — огромный, прямой — ушёл в кузню. Все видели, что, войдя туда, он сел на наковальню, схватил руками голову, точно она вдруг нестерпимо заболела у него, и начал качаться вперёд и назад. Илье стало жалко кузнеца; он ушёл прочь от кузницы и, как во сне, стал ходить по двору от одной кучки людей к другой, слушая говор, но ничего не понимая.
Откуда-то взялся серый большой паук, торопливо закосил всеми своими длинными
ногами, проворно пробежал по
мертвому лицу и скрылся на плече в золотых кудрях.
В воде мимо нас быстро мелькнуло
мертвое тело утонувшего бурлака. Одна
нога была в лапте, другая босая.
Был тут один такой момент, когда Жегулев просто почувствовал себя
мертвым, не живущим, как повешенный в тот короткий миг, когда табуретка уже выдернута из-под
ног, а петля еще не стянула шеи, — настолько очевидно было видение замкнутого круга.
Набрав в легкие воздуху, подняли молчащее тяжелое тело и двинулись в том же порядке: Андрей Иваныч, менее сильный, нес
ноги и продирался сквозь чащу, Саша нес, задыхаясь, тяжелое, выскользающее туловище; и опять трепалась на левой руке безвольная и беспамятная, словно
мертвая, голова.
Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!»
Из
мертвой главы гробовая змея
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг
ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
Не одна 30-летняя вдова рыдала у
ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах
Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Цыганок быстро вложил в рот четыре пальца, по два от каждой руки, свирепо выкатил глаза — и
мертвый воздух судебной залы прорезал настоящий, дикий, разбойничий посвист, от которого прядают и садятся на задние
ноги оглушенные лошади и бледнеет невольно человеческое лицо.
— Постой, — сказал он, ткнув палкой в песок, около
ноги сына. — Погоди, это не так. Это — чепуха. Нужна команда. Без команды народ жить не может. Без корысти никто не станет работать. Всегда говорится: «Какая мне корысть?» Все вертятся на это веретено. Гляди, сколько поговорок: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Или: «И святой барыша ради молится». «Машина — вещь
мёртвая, а и она смазки просит».
Несмотря на все это, герой наш словно из
мертвых воскрес, словно баталию выдержал, словно победу схватил, когда пришлось ему уцепиться за шинель своего неприятеля, уже заносившего одну
ногу на дрожки куда-то только что сговоренного им ваньки.
Снаружи свободными оставались только руки, все тело вместе с неподвижными
ногами было заключено в сплошной голубой эмалевый гроб громадной тяжести; голубой огромный шар, с тремя стеклами передним и двумя боковыми — и с электрическим фонарем на лбу, скрывал его голову; подъемный канат, каучуковая трубка для воздуха, сигнальная веревка, телефонная проволока и осветительный провод, казалось, опутывали весь снаряд и делали еще более необычайной и жуткой эту
мертвую, голубую, массивную мумию с живыми человеческими руками.