Неточные совпадения
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась
мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает
голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
Когда эти серые люди, неподвижно застыв, слушали Маракуева, в них являлось что-то общее с летучими
мышами: именно так неподвижно и жутко висят вниз
головами ослепленные светом дня крылатые
мыши в темных уголках чердаков, в дуплах деревьев.
Говорила чья-то круглая, мягкая спина в измятой чесунче, чесунча на спине странно шевелилась, точно под нею бегали
мыши, в спину неловко вставлена лысоватая
голова с толстыми ушами синеватого цвета. Самгин подумал, что большинство людей и физически тоже безобразно. А простых людей как будто и вовсе не существует. Некоторые притворяются простыми, но, в сущности, они подобны алгебраическим задачам с тремя — со многими — неизвестными.
В кладовой к потолку привешены были окорока, чтоб не портили
мыши, сыры,
головы сахару, провесная рыба, мешки с сушеными грибами, купленными у чухонца орехами.
После этого сравнения, мелькнувшего у меня в
голове, как ни резво бегали
мыши, как ни настойчиво заглядывала тень в окно, я не дал себе труда дознаваться, какие
мыши были в Африке и кто заглядывал в окно, а крепко-накрепко заснул.
Я хотел было заснуть, но вдруг мне пришло в
голову сомнение: ведь мы в Африке; здесь вон и деревья, и скот, и люди, даже лягушки не такие, как у нас; может быть, чего доброго, и
мыши не такие: может быть, они…
Юрта здесь получше, только везде щелей много, да сверху из-под крыши все что-то сыплется на
голову, должно быть,
мыши возятся.
— Съест нас всех Стабровский, — говорил он, качая
головой. — Мы тут
мышей ловим, а он прямо на медведя пошел.
Бывало, сидит он в уголку с своими «Эмблемами» — сидит… сидит; в низкой комнате пахнет гераниумом, тускло горит одна сальная свечка, сверчок трещит однообразно, словно скучает, маленькие стенные часы торопливо чикают на стене,
мышь украдкой скребется и грызет за обоями, а три старые девы, словно Парки, молча и быстро шевелят спицами, тени от рук их то бегают, то странно дрожат в полутьме, и странные, также полутемные мысли роятся в
голове ребенка.
Наташка, завидевшая сердитого деда в окно, спряталась куда-то, как
мышь. Да и сама баушка Лукерья трухнула: ничего худого не сделала, а страшно. «Пожалуй, за дочерей пришел отчитывать», — мелькнуло у ней в
голове. По дороге она даже подумала, какой ответ дать. Родион Потапыч зашел в избу, помолился в передний угол и присел на лавку.
Результат оказался плачевный. Мало-помалу Горохов совсем утратил доверие начальства, а вместе с тем и надежду на получение места начальника отделения, И вот на днях встречаю я его на Невском: идет сумрачный, повесив
голову, как человек, у которого на душе скребут
мыши, но который, в то же время, уже принял неизменное решение.
Способности были у него богатые; никто не умел так быстро обшарить
мышьи норки, так бойко клясться и распинаться, так ловко объегорить, как он; ни у кого не было в
голове такого обилия хищнических проектов; но ни изобретательность, ни настойчивая деятельность лично ему никакой пользы не приносили: как был он голяк, так и оставался голяком до той минуты, когда пришел его черед.
Не успела Марья Николаевна выговорить это последнее слово, как наружная дверь действительно растворилась наполовину — и в ложу всунулась
голова красная, маслянисто-потная, еще молодая, но уже беззубая, с плоскими длинными волосами, отвислым носом, огромными ушами, как у летучей
мыши, с золотыми очками на любопытных и тупых глазенках, и с pince-nez на очках.
Голова осмотрелась, увидала Марью Николаевну, дрянно осклабилась, закивала… Жилистая шея вытянулась вслед за нею…
— Ты что же, Алеша, надулся, как
мышь на крупу? — сказала тихонько мать. — Иди-ка ко мне. Иди, иди скорее! Ну, положи мне
голову на плечо, вот так.
Ночью, лёжа в постели, он слышал над
головой мягкий шорох, тихие шаги, и это было приятно: раньше, бывало, на чердаке шуршали только
мыши да ветер, влетая в разбитое слуховое окно, хлопал чем-то, чего-то искал.
Высокий человек в кожаном переднике, с
голыми огромными руками, держит на плече девочку лет шести, серенькую, точно
мышь, и говорит женщине, идущей рядом с ним, ведя за руку мальчугана, рыжего, как огонь...
Шелестят деньги, носясь, как летучие
мыши, над
головами людей, и люди жадно простирают к ним руки, брякает золото и серебро, звенят бутылки, хлопают пробки, кто-то рыдает, и тоскливый женский голос поет...
— Я? Я ему —
голову откушу! Ду-реха! Что я могу сделать? Они, эти писаки, неглупый народ… Сила, черти! А я не губернатор… да и тот ни руку вывихнуть, ни языка связать не может… Они, как
мыши, — грызут помаленьку… н-да! Ну, так кто же это?
— Собака… кошка…
мышь — жива, а нет Корделии! Вот этот жук летает лунной ночью, а Дора мертвая лежит в сырой могиле! — мелькнуло в
голове Долинского.
Подняв
голову, испуганно следит за ней Линочка и бесшумно прячется в одеяло: и тихонько поскрипывает постель, давая место старому телу, и снова в постепенности зарождаются вздохи и шепот, точно какую-то стену прогрызает осторожная и пугливая
мышь.
— Ах, боже мой! — тревожно воскликнула она, выслушав подробный доклад, и забегала, как
мышь, из угла в угол комнаты, встряхивая
головою. — Что, — пекарь не выспрашивает вас ни о чем? Ведь его любовница — родня Никифорыча, да? Его надо прогнать.
В отворенную дверь просунулась большая стриженая
голова с тонкими, оттопыренными, как крылья у летучей
мыши, ушами. Это пришел Гришутка, мальчишка, помощник коридорного, справиться о чае. Из-за его спины весело и ободряюще скользнул в номер свет от лампы, зажженной в коридоре.
Мне стало не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал
голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным. Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими
головами было окно — сквозь пыльные стекла я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали тараканы, скреблись
мыши.
Чорт глубоко вздохнул. Может, и ему стало-таки скучно около пустой мельницы над омутом, только он пустился в разговор с жидом. Приподняв с
головы ермолку, из-под которой висели длинные пейсы, — он заскреб когтями в
голове так сильно, как самый злющий кот скребет по доске, когда от него уйдет
мышь, — и потом сказал...
—
Мышь…
мышь, — поспешно проговорила Колибри и вдруг, совершенно неожиданно для Кузьмы Васильевича, обняла его
голову своими гибкими гладкими руками, и быстрый поцелуй обжег его щеку… точно уголек к ней приложился.
По крайней мере бедный Иван Андреевич, совершенно не приготовленный к этому непредвиденному и безобразному случаю, вздрогнул так, как будто поймал на своей
голове мышь или другого какого-нибудь дикого зверя.
Сова имеет такую же
голову, как кошка, так же хорошо видит ночью, летает бесшумно, как бесшумно ходит кошка, ловит
мышей, и крик ее похож на кошачье мяуканье.
Выпитая водка подействовала на Артура моментально. Лицо его покраснело и просветлело. Глаза забегали, как пойманные
мыши, и заблестели. Он протянул ноги по земле, положил кулаки под
голову и заулыбался. На Цвибуша водка не повлияла. Его
голова осталась в таком же состоянии, как и была. На Ильку водка подействовала угнетающим образом. Она села особняком, в стороне, подперла
голову ладонями и задумалась.
Предмет, казавшийся кивающею адамовой
головой, был полукруглый кожаный баул, который
мыши столкнули с дорожного сундука, а что такое были два белые глаза, это даже и не занимало Глафиру: она знала, что это две замаскировавшие замки перламутровые пуговицы. Она чувствовала себя теперь свежею и бодрою, и относилась к недавнему своему разлому как к слабости, которую надо откинуть, и только торопила время...
Я слышу тихий писк
мыши, скребущейся под полом, и Я глух к громам, обвевающим Мою
голову.
В пустую кадку постучи, пустота и отзовется, — ан солдатская
голова не без начинки, братцы… На заре, чуть ободняло, прокрался он задворками к бабке доказчице. Брякнул в оконце. Высунула она свое печеное яблочко наружу, как
мышь из-под лавки.
С каждым свиданием он терял
голову. Прирожденная кокетка играла с ним, как кошка с
мышью.
Поскребла бабка загривок, дала им жбан мышиных сливок. Выпили, поплевали, в донышко постучали, да и в сарае спать завалились. Только глаза завели, слышат —
мыши в
головах заскребли, скулят-пищат, горестно голосят.
У кого петух в усадьбе все
головой тряс, пока воры кладовую не взломали. Тогда и прекратил. Цыганке одной
мышь попала за пазуху — недели не прошло, струна на гитаре лопнула, да ее по глазу. А у свояченицы городского
головы родинка была мышастая на таком месте, что самой не видно, — к добру это… Вот она пятьдесят тысяч, как одну копеечку, и выиграла на свой внутренний билет. Поди ж ты…
Третья группа представляла «Действия злых сердец»: она изображала ястреба, терзающего голубя, паука, спускающего на муху, кошачью
голову, с
мышью в зубах, и лисицу, давящую петуха. Эту группу заключал нестройный хор музыки; музыканты были наряжены в виде разных животных.
— Да такой: однажды случилась оказия при мне еще, как я последний год в
головах ходил; караулили мы одного покойника, караулили, да и прокараулили —
мыши нос у него и отгрызли. Насилу откупились.
Род пестрых мантий, сшитых из лоскутков, покрывали их плеча;
головы их были обвиты холстиною, от которой топорщились по сторонам концы, как растянутые крылья летучей
мыши; из-под этой повязки торчали в беспорядке клочки седых с рыжиною волос, которые ветерок шевелил по временам.
Острый, как нож, смех; продолжительные, жалобные вопли; кривые полеты, как у летучей
мыши, странная, дикая пляска при багровом свете факелов, кутающих свои кривые огненные языки в красных облаках дыма; человеческая кровь и мертвые белые
головы с черными бородами…