Неточные совпадения
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего
чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О
мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
—
Мой главный грех есть сомнение. Я во всем сомневаюсь и большею
частью нахожусь в сомнении.
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу:
моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по
части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
Остальную
часть вечера я провел возле Веры и досыта наговорился о старине… За что она меня так любит, право, не знаю! Тем более что это одна женщина, которая меня поняла совершенно, со всеми
моими мелкими слабостями, дурными страстями… Неужели зло так привлекательно?..
Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа
моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая
часть из них, к счастию для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастию для меня, остался цел.
— Да как вам сказать, Афанасий Васильевич? Я не знаю, лучше ли
мои обстоятельства. Мне досталось всего пя<тьдесят> душ крестьян и тридцать тысяч денег, которыми я должен был расплатиться с
частью моих долгов, — и у меня вновь ровно ничего. А главное дело, что дело по этому завещанью самое нечистое. Тут, Афанасий Васильевич, завелись такие мошенничества! Я вам сейчас расскажу, и вы подивитесь, что такое делается. Этот Чичиков…
— О! Павел Иванович, позвольте мне быть откровенным: я бы с радостию отдал половину всего
моего состояния, чтобы иметь
часть тех достоинств, которые имеете вы!..
Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни
мои текли в глуши,
Исполнены страстей и лени
И снов задумчивой души.
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй
мое воображенье,
Дремоту сердца оживляй,
В
мой угол
чаще прилетай,
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!
Но
чаще занимали страсти
Умы пустынников
моих.
Ушед от их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья;
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней тот, кто их не знал,
Кто охлаждал любовь — разлукой,
Вражду — злословием; порой
Зевал с друзьями и с женой,
Ревнивой не тревожась мукой,
И дедов верный капитал
Коварной двойке не вверял.
Отъехав с версту, я уселся попокойнее и с упорным вниманием стал смотреть на ближайший предмет перед глазами — заднюю
часть пристяжной, которая бежала с
моей стороны.
Нужно, чтобы он речами своими разодрал на
части мое сердце, чтобы горькая
моя участь была еще горше, чтобы еще жалче было мне
моей молодой жизни, чтобы еще страшнее казалась мне смерть
моя и чтобы еще больше, умирая, попрекала я тебя, свирепая судьба
моя, и тебя — прости
мое прегрешение, — Святая Божья Матерь!
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока… не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с
моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в
чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса».
Леера — ограждения на судне.], ванты, брашпили, тросы, стеньги [Стеньга — верхняя
часть мачты.] и саллинги созданы на мучение
моему нежному телу.
Никто не мог уговорить его везти
мыло, гвозди,
части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызывая безжизненные представления скучной необходимости.
— Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, — начал он снова, с усилием прерывая молчание. — Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к тому же весьма важное дело по
моей адвокатской
части в сенате. Не упоминаю уже о тех заботах, которые и вы угадаете. Ваших, то есть мамашу и сестрицу, жду с часу на час…
Вот эта
часть мояПо договору...
Ты, узнав
мои напасти,
Сжалься, Маша, надо мной;
Зря меня в сей лютой
частиИ что я пленен тобой.
Чем
чаще прихлебывал я от
моего стакана, тем становился отважнее.
Ах! боже
мой! неужли я из тех,
Которым цель всей жизни — смех?
Мне весело, когда смешных встречаю,
А
чаще с ними я скучаю.
— А критикуют у нас от конфуза пред Европой, от самолюбия, от неумения жить по-русски. Господину Герцену хотелось Вольтером быть, ну и у других критиков — у каждого своя мечта. Возьмите лепешечку, на вишневом соке замешена; домохозяйка
моя — неистощимой изобретательности по
части печева, — талант!
«Практическую, хозяйственную
часть газеты можно поручить Дронову. Да, Дронов — циник, он хамоват, груб, но его энергия — ценнейшее качество. В нем есть нечто симпатичное, какая-то черта, сродная мне. Она еще примитивна, ее следует развить. Я буду руководителем его, я сделаю его человеком, который будет дополнять меня. Нужно несколько изменить
мое отношение к нему».
— Происходит перегруппировка
частей, для того чтоб выровнять фронт, вы, конечно, понимаете, что это значит. Участок фронта, где сидел
мой полк, отодвигается ближе к тылу.
Пока Захар и Анисья не были женаты, каждый из них занимался своею
частью и не входил в чужую, то есть Анисья знала рынок и кухню и участвовала в убирании комнат только раз в год, когда
мыла полы.
И Боже
мой, какими знаниями поменялись они в хозяйственном деле, не по одной только кулинарной
части, но и по
части холста, ниток, шитья, мытья белья, платьев, чистки блонд, кружев, перчаток, выведения пятен из разных материй, также употребления разных домашних лекарственных составов, трав — всего, что внесли в известную сферу жизни наблюдательный ум и вековые опыты!
— Ты все глупости говоришь! — скороговоркой заметила она, глядя в сторону. — Никаких я молний не видала у тебя в глазах… ты смотришь на меня большею
частью, как…
моя няня Кузьминична! — прибавила она и засмеялась.
Акулины уже не было в доме. Анисья — и на кухне, и на огороде, и за птицами ходит, и полы
моет, и стирает; она не управится одна, и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает на кухне: она толчет, сеет и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы и миндалю, а о кружевах она забыла и думать. Теперь ей
чаще приходится крошить лук, тереть хрен и тому подобные пряности. В лице у ней лежит глубокое уныние.
— Ну, Господи… ну, Господь с тобой… ну, храни тебя ангелы небесные, Пречестная Мать, Николай-угодник… Господи, Господи! — скороговоркой повторяла она, все крестя меня, все стараясь
чаще и побольше положить крестов, — голубчик ты
мой, милый ты
мой! Да постой, голубчик…
— Однако вижу, что ты чрезвычайно далеко уйдешь по новой своей дороге. Уж не это ли «твоя идея»? Продолжай,
мой друг, ты имеешь несомненные способности по сыскной
части. Дан талант, так надо усовершенствовать.
И за все за это, за ту маленькую
часть серединной выгоды, которую мне обеспечит ваша разумность, за кусок и тепло, вы берете взамен всю
мою личность!
Я методически стал развертывать
мои тетрадки и объяснять: «Вот это — уроки из французской грамматики, вот это — упражнение под диктант, вот тут спряжение вспомогательных глаголов avoir и être, вот тут по географии, описание главных городов Европы и всех
частей света» и т. д., и т. д.
Я уже сообщал во второй
части моего рассказа, забегая вперед, что он очень кратко и ясно передал мне о письме ко мне арестованного князя, о Зерщикове, о его объяснении в
мою пользу и проч., и проч.
Все это я таил с тех самых пор в
моем сердце, а теперь пришло время и — я подвожу итог. Но опять-таки и в последний раз: я, может быть, на целую половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя! В ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это был хаос чувств и ощущений, в котором я сам ничего разобрать не мог. Но, все равно, их надо было высказать, потому что хоть
часть этих чувств да была же наверно.
— Право, не знаю, как вам ответить на это,
мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это
чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
И даже до того, что сознание позора, мелькавшее минутами (
частыми минутами!), от которого содрогалась душа
моя, — это-то сознание — поверят ли? — пьянило меня еще более: «А что ж, падать так падать; да не упаду же, выеду!
— Кабы умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть
часть вчерашних
моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в
моей голове.
В смутных воспоминаниях
моего пяти-шестилетнего детства я всего
чаще припоминаю — с отвращением конечно — около круглого стола конклав умных женщин, строгих и суровых, ножницы, материю, выкройки и модную картинку.
Версилов, выкупив
мою мать у Макара Иванова, вскорости уехал и с тех пор, как я уже и прописал выше, стал ее таскать за собою почти повсюду, кроме тех случаев, когда отлучался подолгу; тогда оставлял большею
частью на попечении тетушки, то есть Татьяны Павловны Прутковой, которая всегда откуда-то в таких случаях подвертывалась.
Были и контрасты: рядом с удивительным простодушием, иногда совершенно не примечавшим иронии (часто к досаде
моей), уживалась в нем и какая-то хитрая тонкость, всего
чаще в полемических сшибках.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна
моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая
часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
В трехнедельный переезд до Англии я, конечно, слышал
часть этих выражений, но пропускал мимо ушей, не предвидя, что они, в течение двух-трех лет, будут
моей почти единственной литературой.
И они позвали его к себе. «Мы у тебя были, теперь ты приди к нам», — сказали они и угощали его обедом, но в своем вкусе, и потому он не ел. В грязном горшке чукчанка сварила оленины, вынимала ее и делила на
части руками — какими — Боже
мой! Когда он отказался от этого блюда, ему предложили другое, самое лакомое: сырые оленьи мозги. «Мы ели у тебя, так уж и ты, как хочешь, а ешь у нас», — говорили они.
— Как же это нет-с? Следовало, напротив, за такие
мои тогдашние слова вам, сыну родителя вашего, меня первым делом в
часть представить и выдрать-с… по крайности по мордасам тут же на месте отколотить, а вы, помилуйте-с, напротив, нимало не рассердимшись, тотчас дружелюбно исполняете в точности по
моему весьма глупому слову-с и едете, что было вовсе нелепо-с, ибо вам следовало оставаться, чтобы хранить жизнь родителя… Как же мне было не заключить?
Господа присяжные, эти души, эти на вид жестокосердые, буйные и безудержные люди, как
мой клиент, бывают, и это
чаще всего, чрезвычайно нежны сердцем, только этого не выказывают.
Все принялись обсуждать. Чжан Бао сказал, что явления миража в прибрежном районе происходят осенью и большей
частью именно в утренние часы. Я пытался объяснить
моим спутникам, что это такое, но видел, что они меня не понимают. По выражению лица Дерсу я видел, что он со мной несогласен, но из деликатности не хочет делать возражений. Я решил об этом поговорить с ним в дороге.
На прибрежных лугах, около кустарников, Н.А. Десулави обратил
мое внимание на следующие растения, особенно часто встречающиеся в этих местах: астру с удлиненными ромбовидными и зазубренными листьями, имеющую цветы фиолетово-желтые с белым хохолком величиной с копейку, расположенные красивой метелкой; особый вид астрагала, корни которого в массе добывают китайцы для лекарственных целей, — это крупное многолетнее растение имеет ветвистый стебель, мелкие листья и многочисленные мелкие бледно-желтые цветы; крупную живокость с синими цветами, у которой вся верхняя
часть покрыта нежным пушком; волосистый журавельник с грубыми, глубоко надрезанными листьями и нежными малиновыми цветами; темно-пурпуровую кровохлебку с ее оригинальными перистыми листьями; крупнолистную горечавку — растение с толстым корнем и толстым стеблем и с синевато-фиолетовыми цветами, прикрытыми длинными листьями, и, наконец, из числа сложноцветных — соссюрею Максимовича, имеющую высокий стебель, зазубренные лировидные листья и фиолетовые цветы.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном горизонте темной полосой все еще лежали тучи. По
моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой
частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
В
моей сумочке было много всякой мелочи: цветные карандаши, перочинный ножик, резина, игольник с нитками, шило, часы, секундомер и пр.
Часть этих предметов, в том числе и роговую чернильницу с завинчивающейся пробкой, наполненную чернилами, я дал нести Дерсу. После полудня он вдруг подбежал ко мне и тревожным голосом сообщил, что потерял…
Перед лицами высшими Хвалынский большей
частью безмолвствует, а к лицам низшим, которых, по-видимому, презирает, но с которыми только и знается, держит речи отрывистые и резкие, беспрестанно употребляя выраженья, подобные следующим: «Это, однако, вы пус-тя-ки говорите», или: «Я, наконец, вынужденным нахожусь, милосвый сдарь
мой, вам поставить на вид», или: «Наконец вы должны, однако же, знать, с кем имеете дело», и пр.
У ног
моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался
частый осинник.
Я вступил во владение своим наследством, или, правильнее, тою
частью своего наследства, которую
мой опекун заблагорассудил мне оставить, дал доверенность на управление всеми вотчинами вольноотпущенному дворовому человеку Василию Кудряшеву и уехал за границу, в Берлин.