Неточные совпадения
Казалось, гость был для нее в диковинку, потому что она обсмотрела не только его, но и Селифана, и
лошадей, начиная с хвоста и до
морды.
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она останется в памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался человека в красной рубахе, смотрел в лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно. Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под
морды усталых
лошадей, Самгин бормотал...
Черноусый кавалерист запрокинулся назад, остановил
лошадь на скаку, так, что она вздернула оскаленную
морду в небо, высоко поднял шашку и заревел неестественным голосом, напомнив Самгину рыдающий рев кавказского осла, похожий на храп и визг поперечной пилы.
Потом он слепо шел правым берегом Мойки к Певческому мосту, видел, как на мост, забитый людями, ворвались пятеро драгун, как засверкали их шашки, двое из пятерых, сорванные с
лошадей, исчезли в черном месиве, толстая
лошадь вырвалась на правую сторону реки, люди стали швырять в нее комьями снега, а она топталась на месте, встряхивая головой; с
морды ее падала пена.
— В магазине Фурмана выбили стекла, приказчика окровавили, — перечислял Злобин, всхлипывая, всхрапывая. —
Лошадь — палкой по
морде. За что? Разве свобода…
— Ага, полковник Васильев! Это — шельма! Ему бы
лошадями торговать, цыганской
морде.
А эта…» — говорил он, указывая бичом назад, на луг… «Аппл!» — вдруг крикнул он, видя, что одна из передних
лошадей отвлекается от своей должности, протягивая
морду к стоявшим по сторонам дороги деревьям.
Лошади от ветра воротят
морды назад, ямщики тоже, и седоки прячут лицо в подушки — напрасно: так и режет шею, спину, грудь и непременно доберется до носа.
Он побежал в конюшню и облобызал своего друга с обеих сторон
морды над ноздрями, там, где кожа так нежна бывает у
лошадей.
Чертопханов ударил
лошадь нагайкой по
морде и поскакал сломя голову. Тихон Иваныч поклонился мне два раза — за себя и за товарища, и опять поплелся рысцой в кусты.
— Чего вам надобно? — спросил он меня, дернув кверху головою, как
лошадь, которая не ожидала, что ее возьмут за
морду.
Лошадь задрала
морду, подняла хвост и бросилась боком в кусты; он за ней на одной ноге вприпрыжку, однако наконец-таки попал в седло; как исступленный, завертел нагайкой, затрубил в рог и поскакал.
Около господской усадьбы, стоявшей к улице задом, происходило, что обыкновенно происходит около господских усадеб: девки в полинялых ситцевых платьях шныряли взад и вперед; дворовые люди брели по грязи, останавливались и задумчиво чесали свои спины; привязанная
лошадь десятского лениво махала хвостом и, высоко задравши
морду, глодала забор; курицы кудахтали; чахоточные индейки беспрестанно перекликивались.
Возле сарая несколько худых и взъерошенных борзых щенков терзали дохлую
лошадь, вероятно Орбассана; один из них поднял было окровавленную
морду, полаял торопливо и снова принялся глодать обнаженные ребра.
Утром я проснулся от говора людей. Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные
лошади, уткнув
морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
Добежав до костров,
лошади уткнулись
мордами чуть ли не в самый огонь.
— Эй, берегись: замну!.. — крикнул над его ухом веселый голос, и верховая
лошадь толкнула его
мордой.
Привели и верховую
лошадь, которая пробежала в Туляцкий конец с оборванными поводьями. Она вся дрожала и пугливо вздрагивала от малейшего шороха, косясь горячим глазом. Это был великолепный караковый киргизский иноходец, костлявый и горбоносый, с поротыми ушами. Нюрочка нарочно выходила посмотреть красавицу
лошадь и долго гладила бархатную
морду с раздувавшимися ноздрями.
Мерзлый пар валит от загнанных
лошадей, из жарко дышащих
морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, и, господи, так хочется поесть, хоть бы кусочек какой-нибудь, и так больно стало вдруг пальчикам.
Люди закричали вокруг Ромашова преувеличенно громко, точно надрываясь от собственного крика. Генерал уверенно и небрежно сидел на
лошади, а она, с налившимися кровью добрыми глазами, красиво выгнув шею, сочно похрустывая железом мундштука во рту и роняя с
морды легкую белую пену, шла частым, танцующим, гибким шагом. «У него виски седые, а усы черные, должно быть нафабренные», — мелькнула у Ромашова быстрая мысль.
— И богатые, — отвечает, — и озорные охотники; они свои большие косяки гоняют и хорошей, заветной
лошади друг другу в жизнь не уступят. Их все знают: этот брюхастый, что вся
морда облуплена, это называется Бакшей Отучев, а худищий, что одни кости ходят, Чепкун Емгурчеев, — оба злые охотники, и ты только смотри, что они за потеху сделают.
Их было три: золотисто-рыжая чистокровная кобыла с сухой, оскалистой
мордой, черными глазами навыкате, с оленьими ногами, немного поджарая, но красивая и горячая как огонь — для Марьи Николаевны; могучий, широкий, несколько тяжелый конь, вороной, без отмет — для Санина; третья
лошадь назначалась груму.
Временами неведомая улица так тесна и так запружена санями и повозками, что тройка идет шагом, иногда даже приостанавливается. Тогда задние
лошади вплотную надвигаются
мордами на задок, и Александров чувствует за собою совсем близкое, теплое, влажное дыхание и крепкий приятный запах
лошади.
Вдруг
лошадь стала выходить из борозды: прямо перед ее
мордой оказалось небольшое, тощее, очевидно недавно посаженное деревцо, с верхушкой, уже наполовину увядшей. Пахарь дернул вожжой, придержал соху, деревцо втянулось под гуж, изогнулось, попробовало вынырнуть меж оглоблей и вдруг сиротливо свалилось, подрезанное железом. Еще около сажени тянулось оно, зацепившись веткой, наконец осталось на пыльной пашне. Мужик оттолкнул его лаптем и стал вытряхивать лемех.
Переваливаясь, отправляется он на сенник и на этот раз, так как желудок у него обременен, засыпает богатырским сном. В пять часов он опять уже на ногах. Видя, что
лошади стоят у пустых яслей и чешутся
мордами об края их, он начинает будить ямщика.
— Ну, отец, живы вы! — весело кричал он, подъезжая и спешиваясь у кибитки. — А я было, знаете, шибко спешил, чтобы вас одних не застало, да как этот громище как треснул, я так, знаете, с
лошади всею моею
мордой оземь и чокнул… А это дуб-то срезало?
Запрягая
лошадь, чтобы ехать за водой, он дважды молча ударил её кулаком по
морде, а когда она, избалованная ласками Максима, метнулась в сторону, прядая ушами и выкатив испуганные глаза, он пнул её в живот длинной своей ногой.
— Попоил, Андрей Ильич, как же не попоимши-то. Но, ты, озирайся, леший! Я тебе поверчу морду-то! — крикнул он сердито на
лошадь. — Страсть, барин, как ему охота нынче под седлом идти. Не терпится.
Арканом меня связывали, как
лошадь, — свяжут и ругаются, а я им в
морды плюю.
Трофимыч вдруг промелькнул, солдат с пикой бросился куда-то в сторону,
лошади обоза поспешно проходили мимо, задравши кверху привязанные
морды…
Сани стояли боком, почти лежали,
лошадь по пузо уходила в сугроб раскоряченными ногами и изредка тянула
морду вниз, чтобы лизнуть мягкого пушистого снега, а Янсон полулежал в неудобной позе на санях и как будто дремал.
Мы шли все рядом с железной дорогой; поезда, наполненные людьми,
лошадьми и припасами, постоянно обгоняли нас. Солдаты с завистью смотрели на проносившиеся мимо нас товарные вагоны, из открытых дверей которых выглядывали лошадиные
морды.
Лошади хорошо знали, что сейчас будут засыпать овес, и от нетерпения негромко покряхтывали у решеток. Жадный и капризный Онегин бил копытом о деревянную настилку и, закусывая, по дурной привычке, верхними зубами за окованный железом изжеванный борт кормушки, тянулся шеей, глотал воздух и рыгал. Изумруд чесал
морду о решетку.
— Мужик, русская каналья… напоил потную
лошадь, черт его побирай!.. Я буду ходить на мировой судья, и он будет мне присудить триста рублей штраф с этого мерзавца. Я… черт его побирай!.. Я пойду и буду ему разбивать
морду, я его буду стегать с моим Reitpeitsch! [Кнутом (нем.).]
Двое конных городовых, непристойно ругаясь, то и дело наезжали на них опененными
мордами своих
лошадей, отчего девицы визжали, разбегались и хватались за рукава прохожих.
Несмотря на то, что все окна были занесены снегом, я чувствовал, что день стал светлее вчерашнего. У дверей лаяла собака, и, когда, наскоро надев валенки, я впустил ее, она радостно подбежала к постели и, положив на край холодную
морду, глядела на меня с ласковым достоинством, как будто напоминая, что и она разыскивала со мною
лошадь, которая теперь ржала на дворе, привязанная в наказание к столбу…
Тронув коня, он отъехал в сторону, остановился, прислушался к чему-то и, наклоняясь к башке
лошади — я стоял у
морды её — говорит тихо, вяло, как сквозь сон...
Его огромная худая
лошадь неслась тяжелым галопом, вытянув вперед длинную шею с острой
мордой и прижатыми назад ушами.
Повернули назад в деревню, и, пока шли, Лычков-сын всё время бил себя кулаком по груди и кричал, и Володька тоже кричал, повторяя его слова. А в деревне между тем около породистого бычка и
лошадей собралась целая толпа. Бычок был сконфужен и глядел исподлобья, но вдруг опустил
морду к земле и побежал, выбрыкивая задними ногами; Козов испугался и замахал на него палкой, и все захохотали. Потом скотину заперли и стали ждать.
Черная собака с хриплым лаем кубарем покатилась под ноги
лошади, потом другая, белая, потом еще черная — этак штук десять! Фельдшер высмотрел самую крупную, размахнулся и изо всей силы хлестнул по ней кнутом. Небольшой песик на высоких ногах поднял вверх острую
морду и завыл тонким пронзительным голоском.
Выставив серьёзные
морды из своих ванн, они подымают такое хрюканье, что проезжающему остается только погонять
лошадей поскорее.
Толпа всей гурьбой кинулась к ним навстречу и охватила их с фронта и с флангов. Среди криков и шиканья поднялись в воздух палки, в особенности знаменитая дубина Ардальона Полоярова работала исправно по
мордам жандармских
лошадей «ради пользы общественной». Жандармы удалились.
— Негодяй! — кипятился майор. — Мошенник! Каналья! Повесить тебя мало, анафему! Афганец! Ах, мое вам почтение! — сказал он, увидев Вывертова. — Очень рад вас видеть. Как вам это нравится? Неделя уж, как ссадил
лошади ногу, и молчит, мошенник! Ни слова! Не догляди я сам, пропало бы к чёрту копыто! А? Каков народец? И его не бить по
морде? Не бить? Не бить, я вас спрашиваю?
Нарисовал уже
лошадь с острой
мордой и с точкой вместо глаза, человека с протянутой рукой, кривой домик; а Зина стоит тут же, около стола, вытягивает шею и старается увидеть, что нарисовал ее брат…
Его кнут со свистом захлестал по
мордам наседавших сзади
лошадей.
— Вот! Выпиваю! — вызывающе говорил первый солдат. Он остановился перед
мордою моей
лошади и демонстративно стал пить из горлышка ром. Потом оторвался от бутылки, взглянул на меня. — Ставь под ружье, ну!.. С-сукины дети!.. Сами, как черти, пьяные. «Где водку достал? Не продавать нижнему чину водки!.. Под ружье на четыре часа!..» Ну, ставь под ружье! Ставь, что ли!
Валялась опрокинутая двуколка, нагруженная винтовками. Валялись мешки с овсом и рисом. Издыхающие
лошади широко вздували огромные животы, ерзая по земле вытянутыми
мордами. Брели беспорядочные толпы пехотинцев с вяло болтающимися на плечах винтовками, ехали казаки. В сверкавшей под солнцем дали, как глухие раскаты грома, непрерывно гремели пушки.
Наши повозки одна за другою быстро вкатывались на дорогу, кучера-солдаты с злыми и торжествующими лицами хлестали кнутами
морды подгоняемых наперерез, встававших на дыбы чужих
лошадей.
Днем дул сильный ветер. К вечеру он затих, заря нежно алела. Недалеко от нашей стоянки, у колодца, столпилась кучка солдат-артиллеристов. Я подошел. На земле, вытянув
морду, неподвижно лежала
лошадь, она медленно открывала и закрывала глаза. Около стоял артиллерийский штабс-капитан. Мы откозыряли друг другу.
Лошади боролись с сильным потоком, увлекавшим их вниз по течению реки, навострили уши и храпели, подняв свои
морды.