Неточные совпадения
Были в жизни его
моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он вспомнил ночь 9 Января на темных улицах Петербурга, первые дни Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он подчинялся
страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
А коли я именно в тот же самый
момент это все и испробовал и нарочно уже кричал сей горе: подави сих мучителей, — а та не давила, то как же, скажите, я бы в то время не усомнился, да еще в такой страшный час смертного великого
страха?
В кабацких завсегдатаях и пропойщиках проснулась и жалость к убиваемой женщине, и совесть, и
страх, именно те законно хорошие чувства, которых недоставало в данный
момент тайбольцам, знавшим обо всем, что делается в доме Кожина.
Одним словом, все устроилось помаленьку, и Петр Елисеич с каким-то
страхом ждал наступления того рокового
момента, когда будет поставлен последний стул и вообще нечего будет делать.
Все эти церемонии были проделаны так быстро, что девочка не успела даже подумать о сопротивлении, а только со
страхом ждала
момента, когда она будет целовать руку у сердитой бабушки.
Тит только качал головой. Татьяна теперь была в доме большухой и всем заправляла. Помаленьку и Тит привык к этому и даже слушался Татьяны, когда речь шла о хозяйстве. Прежней забитой бабы точно не бывало. Со
страхом ждала Татьяна
момента, когда Макар узнает, что Аграфена опять поселилась в Kepжацком конце. Когда Макар вернулся из лесу, она сама первая сказала ему это. Макар не пошевелился, а только сдвинул сердито брови.
Когда догорят дрова, опять будет темно, и Аграфена со
страхом думала о том
моменте, когда останется в темноте со старцем с глазу на глаз.
Ободряюще светила строчка: «Вперед без
страха и сомненья на подвиг доблестный». Но в суете актерской и веселой жизни проходило и забывалось. Я жил данным
моментом: театром в Воронеже.
На другой день, вечером, идя к Ольге, он нёс в груди тёмную пустоту, всегда, в
моменты нервного напряжения, владевшую им. Решение исполнить задачу, было вложено в него чужой волей, и ему не надо было думать о ней. Это решение расползлось, разрослось внутри его и вытеснило все
страхи, неудобства, симпатии.
Мне случалось участвовавать в сражениях, переживать очень опасные
моменты, но удивительно то, что настоящий
страх появлялся уже в то время, когда опасность миновала.
Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в смущении, близком к непонятному
страху. Но тотчас же, в тот же самый
момент, как ему казалось потом, когда он уже взрослым проверял свои тогдашние ощущения, над его ухом раздался равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича...
В
момент творческого подъема художник или ученый освобождается от
страха.
В
страхе и чаду она не слыхала его слов; почему-то теперь, в этот опасный
момент, когда колени ее приятно пожимались, как в теплой ванне, она с каким-то злым ехидством искала в своих ощущениях смысла.
Этот рабский
страх мешал постигнуть само отпадение от Бога как трагический
момент раскрытия и развития свободы человека от старой к новой.
Его дух был бодр, но плоть оказывалась немощна: от душевных страданий он начал чувствовать чисто физическую боль, стал ощущать незнакомое ему до сих пор расслабление во всем организме и чувство
страха, что решимость дойти до намеченной им цели — а эта цель все более и более приближалась — вдруг покинет его в последний, решительный
момент, стало закрадываться в его душу.
Когда посещение дома графа Белавина зависело от его воли, он колебался и раздумывал, откладывал его до последнего времени, тая, однако, внутри себя сознание, что он все же решится на него, теперь же, когда этим возгласом графа Владимира Петровича: «Едем!» — вопрос был поставлен ребром, когда отказ от посещения был равносилен окончательному разрыву с другом, и дом последнего делался для него потерянным навсегда, сердце Караулова болезненно сжалось, и в этот
момент появилось то мучительное сомнение в своих силах, тот
страх перед последствиями этого свидания, которые на минуту смутили Федора Дмитриевича, но это мимолетное смущение не помешало, как мы знаем, ему все-таки тотчас же ответить...
Я еще сознавал тот
момент, когда тоска и сон дошли до сердца и залили его, но дальше все: и сознание, и
страх, и отрывочные мысли о происходящем — все погасло в чувстве единой и все исчерпывающей, все покрывающей тоски.
Когда он молится, вы чувствуете, что он это делает по обязанности,
страха ради гнева на ны движимого; один единственный
момент, когда он на мгновение согревается жаром, жаром искреннего прошения, это тот
момент, когда соборный Ахилладиакон возглашает прошение о людях, «ожидающих великия и богатыя милости».