Неточные совпадения
Заметив тот особенный поиск Ласки, когда она прижималась вся к земле, как будто загребала большими шагами задними ногами и слегка раскрывала рот, Левин понял, что она тянула по дупелям, и,
в душе помолившись Богу, чтобы был успех, особенно на первую птицу, подбежал к ней.
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей
души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться
в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я
молюсь, и буду
молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить
в нее!»
Оставшись одна, Долли
помолилась Богу и легла
в постель. Ей всею
душой было жалко Анну
в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью,
в каком-то новом сиянии возникали
в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
— Стало быть, вы
молитесь затем, чтобы угодить тому, которому
молитесь, чтобы спасти свою
душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься рано с постели. Поверьте, что если <бы> вы взялись за должность свою таким образом, как бы
в уверенности, что служите тому, кому вы
молитесь, у вас бы появилась деятельность, и вас никто из людей не
в силах <был бы> охладить.
— Это — другое дело, Афанасий Васильевич. Я это делаю для спасения
души, потому что
в убеждении, что этим хоть сколько-нибудь заглажу праздную жизнь, что как я ни дурен, но молитвы все-таки что-нибудь значат у Бога. Скажу вам, что я
молюсь, — даже и без веры, но все-таки
молюсь. Слышится только, что есть господин, от которого все зависит, как лошадь и скотина, которою пашем, знает чутьем того, <кто> запрягает.
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к небу, она не плакала, но
молилась.
Душа ее стремилась к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
«О чем
молится? — думал он
в страхе. — Просит радости или слагает горе у креста, или внезапно застиг ее тут порыв бескорыстного излияния
души перед всеутешительным духом? Но какие излияния:
души, испытующей силы
в борьбе, или благодарной, плачущей за луч счастья!..»
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой
в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше:
в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет
молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез
в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается
в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь
в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Грех, рекут нам, о сих Бога молить, и церковь наружно их как бы и отвергает, но мыслю
в тайне
души моей, что можно бы и за сих
помолиться.
Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы
в радостном восторге, целуя землю и
молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал
душу Богу.
…Две молодые девушки (Саша была постарше) вставали рано по утрам, когда все
в доме еще спало, читали Евангелие и
молились, выходя на двор, под чистым небом. Они
молились о княгине, о компаньонке, просили бога раскрыть их
души; выдумывали себе испытания, не ели целые недели мяса, мечтали о монастыре и о жизни за гробом.
— Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка, — думал он про себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся
в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною
помолишься за упокой
души несчастной утопленницы!»
Одиноко сидел
в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился
в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб,
в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал
молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник
в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на
душу уродливое его лицо.
Выходило бы так, что я, еще ребенок, из сочувствия к моему приятелю, находящемуся
в рабстве у пана Уляницкого, всей
душою призываю реформу и
молюсь за доброго царя, который хочет избавить всех купленных мальчиков от злых Уляницких…
(Отец Иоанн, что молебен служил
И так непритворно
молился,
Потом
в каземате священником был
И с нами
душой породнился...
Казалось, народ мою грусть разделял,
Молясь молчаливо и строго,
И голос священника скорбью звучал,
Прося об изгнанниках бога…
Убогий,
в пустыне затерянный храм!
В нем плакать мне было не стыдно,
Участье страдальцев, молящихся там,
Убитой
душе необидно…
Лиза ее слушала — и образ вездесущего, всезнающего бога с какой-то сладкой силой втеснялся
в ее
душу, наполнял ее чистым, благоговейным страхом, а Христос становился ей чем-то близким, знакомым, чуть не родным; Агафья и
молиться ее выучила.
Беседа с Пульхерией всегда успокаивала Аглаиду, но на этот раз она ушла от нее с прежним гнетом на
душе. Ей чего-то недоставало… Даже про себя она боялась думать, что
в скитах ей трудно жить и что можно устроиться где-нибудь
в другом месте; Аглаида не могла и
молиться попрежнему, хотя и выстаивала всякую службу.
Она только не знала, что нельзя всем построить собственные домики и безмятежно жить
в них, пока двужильный старик Захват Иванович сидит на большой коробье да похваливается, а свободная человечья
душа ему
молится: научи, мол, меня, батюшка Захват Иванович, как самому мне Захватом стать!
Бухан получил титло моего спасителя, и мать приучила меня
в детстве
молиться богу за упокой его
души при утренней и вечерней молитве.
А девица-то, падчерица-то,
души, говорят,
в своей мачехе не слышит; чуть на нее не
молится и во всем ей послушна.
Помолитесь вы за мою душеньку грешную, чтобы та
душа грешная кресту потрудилася, потрудившись
в светлые обители вселилася!»
— Как же, сударь, возможно! все-таки… Знал я, по крайней мере, что"свое место"у меня есть. Не позадачится
в Москве — опять к барину: режьте меня на куски, а я оброка добыть не могу! И не что поделают."Ах ты, расподлая твоя
душа! выпороть его!" — только и всего. А теперь я к кому явлюсь? Тогда у меня хоть церква своя, Спас-преображенья, была — пойду
в воскресенье и
помолюсь.
Я так и сделал: три ночи всё на этом инструменте, на коленях, стоял
в своей яме, а духом на небо
молился и стал ожидать себе иного
в душе совершения. А у нас другой инок Геронтий был, этот был очень начитанный и разные книги и газеты держал, и дал он мне один раз читать житие преподобного Тихона Задонского, и когда, случалось, мимо моей ямы идет, всегда, бывало, возьмет да мне из-под ряски газету кинет.
—
Помолимся! — сказала Настенька, становясь на колени перед могилой. — Стань и ты, — прибавила она Калиновичу. Но тот остался неподвижен. Целый ад был у него
в душе; он желал
в эти минуты или себе смерти, или — чтоб умерла Настенька. Но испытание еще тем не кончилось: намолившись и наплакавшись, бедная девушка взяла его за руку и положила ее на гробницу.
В предсмертный печальный час я
молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи.
В душе я призываю смерть, но
в сердце полон хвалы тебе: «Да святится имя Твое».
Прибыв
в губернский город, он первое, что послал за приходскими священниками с просьбою служить должные панихиды по покойнике, потом строго разбранил старших из прислуги, почему они прежде этого не сделали, велев им вместе с тем безвыходно торчать
в зале и
молиться за упокой
души барина.
Поутру Егор Егорыч, проснувшись после довольно сносно проведенной ночи, умылся, оделся,
помолился и, когда ему донесли, что на пошевни его поставлена кибитка и что даже приведены и заложены почтовые лошади, он — это было часов около десяти — отправился, одетый совсем по-дорожному,
в дом Рыжовых, где застал сиену, умилившую его до глубины
души.
— Великий государь наш, — сказал он, — часто жалеет и плачет о своих злодеях и часто
молится за их
души. А что он созвал нас на молитву ночью, тому дивиться нечего. Сам Василий Великий во втором послании к Григорию Назианзину говорит: что другим утро, то трудящимся
в благочестии полунощь. Среди ночной тишины, когда ни очи, ни уши не допускают
в сердце вредительного, пристойно уму человеческому пребывать с богом!
— Человеки! — сказал он им громко и внятно, дабы все на площади могли его слышать, — вы дружбой вашею и хлебом-солью с изменщиками моими заслужили себе равную с ними казнь; но я,
в умилении сердца, скорбя о погублении
душ ваших, милую вас и дарую вам живот, дабы вы покаянием искупили вины ваши и
молились за меня, недостойного!
На кладбище не взошёл Шакир, зарыли без него, а я, его не видя, испугался, побежал искать и земли горсть на гроб не бросил, не успел. Он за оградой
в поле на корточках сидел,
молился; повёл его домой, и весь день толковали. Очень милый, очень хороший он человек, чистая
душа. Плакал и рассказывал...
Она не ошиблась
в том, что он имел от природы хороший ум, предоброе сердце и строгие правила честности и служебного бескорыстия, но зато во всем другом нашла она такую ограниченность понятий, такую мелочность интересов, такое отсутствие самолюбия и самостоятельности, что неробкая
душа ее и твердость
в исполнении дела, на которое она уже решилась, — не один раз сильно колебались; не один раз приходила она
в отчаяние, снимала с руки обручальное кольцо, клала его перед образом Смоленския божия матери и долго
молилась, обливаясь жаркими слезами, прося просветить ее слабый ум.
Я
молилась о них и о себе, просила бога, чтоб он очистил мою
душу от гордости, смирил бы меня, ниспослал бы любовь, но любовь не снизошла
в мое сердце».
Так я прогневил господа и должен сносить без ропота горькую мою участь; но ты
молилась, Анастасья!
в глазах твоих, устремленных на святые иконы, сияла благодать божия… я видел ясно: никакие земные помыслы не омрачали
души твоей… тебя не тяготит ужасный грех поруганной святыни!..
Несчастливцев. Мой покой
в могиле. Здесь рай; я его не стою. Благодарю, благодарю!
Душа моя полна благодарностью, полна любовью к вам, грудь моя полна теплых слез! (Утирает слезы.) Довольно милостей, довольно ласк! Я сделаюсь идолопоклонником, я буду
молиться на тебя! (Закрывает лицо рукою и уходит.)
Из всех скорбных сцен, которые когда-либо совершались
в этом диком пустыре, это была, конечно, самая печальная и трогательная; из всех рыданий, которые когда-либо вырывались из груди молодой женщины, оплакивающей своего мужа, рыдания Дуни были самые отчаянные и искренние. Ни один еще тесть не прощал так охотно зла своему зятю и не
молился так усердно за упокой его
души, как
молился старик Кондратий.
А мы
в слезах
молились,
Да ниспошлет господь любовь и мир
Его
душе страдающей и бурной.
Потом он пошел
в церковь служить панихиду и,
помолившись о упокоении
души новопреставленной Акилины, решил поскорее жениться.
— Отец мой! Отец мой! — повторил он, заплакав и ломая руки, — я не хочу лгать…
в моей груди… теперь, когда лежал я один на постели, когда я
молился, когда я звал к себе на помощь Бога… Ужасно!.. Мне показалось… я почувствовал, что жить хочу, что мертвое все умерло совсем; что нет его нигде, и эта женщина живая… для меня дороже неба; что я люблю ее гораздо больше, чем мою
душу, чем даже…
Люди слышали
в этих причудливых звуках стоны покойников, падали на колена, трясясь всем телом,
молились за
души умерших,
молились за свои
души, если бог не ниспошлет железного терпенья телу, и ждали своей последней минуты.
На барке давно стояла мертвая тишина; теперь все головы обнажились и посыпались усердные кресты. Народ
молился от всей
души той теплой, хорошей молитвой, которая равняет всех
в одно целое — и хороших и дурных, и злых и добрых. Шум усиливался: это ревел Молоков.
Отправляясь с сестрой
в церковь, Бегушев надеялся богомольем хоть сколько-нибудь затушить раздирающий его
душу огонь,
в которой одновременно бушевали море злобы и море любви; он думал даже постоянно ходить
в церковь, но на первом же опыте убедился, что не мог и не умел
молиться!..
— Да, еще тяжеле. Один
в постелю ляжет, поплачет
в изголовье,
в своем углу он перемучит горе свое,
помолится, когда
душа молитвы хочет, и станет выше, чище — приблизится страданьем к богу.
Настя считала себя величайшей грешницей
в мире, изнуряла себя самым суровым постом,
молилась и просила Крылушкина устроить ее
в монастырь, где она находила усладу своей растерзанной
душе.
Улыбался умильно и ждал. Но было пусто и
в душе и вокруг. И не возвращался тихий и скорбный образ. Вспоминались ненужно и мучительно восковые горящие свечи, поп
в рясе, нарисованная на стене икона, и как отец, сгибаясь и разгибаясь,
молится и кладет поклоны, а сам смотрит исподлобья,
молится ли Васька, не занялся ли баловством. И стало еще страшнее, чем до молитвы.
— Постой, — сказал он, ткнув палкой
в песок, около ноги сына. — Погоди, это не так. Это — чепуха. Нужна команда. Без команды народ жить не может. Без корысти никто не станет работать. Всегда говорится: «Какая мне корысть?» Все вертятся на это веретено. Гляди, сколько поговорок: «Был бы сват насквозь свят, кабы
душа не просила барыша». Или: «И святой барыша ради
молится». «Машина — вещь мёртвая, а и она смазки просит».
Чуть ли не вообразила она, что Сусанна из любви ко мне решилась на самоубийство, и, облекшись
в самые темные одежды, с сокрушенным сердцем и слезами, на коленях
молилась об успокоении
души новопреставленной, поставила рублевую свечу образу Утоления Печали…
— Голубчик!.. Дай ты мне эти деньги! Дай, Христа ради! Что они тебе? Ведь
в одну ночь — только
в ночь… А мне — года нужны… Дай —
молиться за тебя буду! Вечно —
в трех церквах — о спасении
души твоей!.. Ведь ты их на ветер… а я бы —
в землю! Эх, дай мне их! Что
в них тебе?.. Али тебе дорого? Ночь одна — и богат! Сделай доброе дело! Пропащий ведь ты… Нет тебе пути… А я бы — ох! Дай ты их мне!
— Не плачьте, днем раньше, днем позже все там будем… Бог все видит: и нашу правду, и нашу неправду… Будем
молиться о
душе Гаврилы Степаныча… Хороший он был человек! — со слезами
в голосе глухо заговорил о. Андроник и сморгнул с глаза непрошеную слезу. Меня поразила эта перемена
в о. Андронике и то невольное уважение, с которым все относились теперь к нему; он ни разу не улыбнулся, был задумчив и как-то по-детски ласков, так что хотелось обнять этого добрейшего и милого старика.
Я не мог
молиться, не мог ни на чем сосредоточить мысли,
в душе было только одно определенное желание — выгнать из избы весь этот народ, набившийся
в нее из грубого и обидного любопытства.