Неточные совпадения
Впрочем, зять вряд ли
мог быть человеком
опасным, потому что нагрузился, кажется, вдоволь и, сидя на стуле, ежеминутно клевался носом.
— Это все мне? — тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием.
Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. —
Может быть, он уже пришел… тот корабль?
— Да неужели же мне и с вами еще тоже надо возиться, — сказал вдруг Раскольников, выходя с судорожным нетерпением прямо на открытую, — хотя вы,
может быть, и самый
опасный человек, если захотите вредить, да я-то не хочу ломать себя больше.
Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли
будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в
опасных местах, а этого не
мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено
было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо
было спешить!
Эта сцена, испугав, внушила ему более осторожное отношение к Варавке, но все-таки он не
мог отказывать себе изредка посмотреть в глаза Бориса взглядом человека, знающего его постыдную тайну. Он хорошо видел, что его усмешливые взгляды волнуют мальчика, и это
было приятно видеть, хотя Борис все так же дерзко насмешничал, следил за ним все более подозрительно и кружился около него ястребом. И
опасная эта игра быстро довела Клима до того, что он забыл осторожность.
— Да, кузина, и я вам говорю: остерегайтесь! Это
опасные выходцы:
может быть, под этой интересной бледностью, мягкими кошачьими манерами кроется бесстыдство, алчность и бог знает что! Он компрометирует вас…
Может быть, угрызение совести кольнуло его за то, что он спит, а дом без сторожа «в такое
опасное время».
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло,
опасного и безнравственного, — и нас в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих, в каком он
был состоянии духа, в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же
мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
Насчет же «Христова лжеподобия» и того, что он не удостоил назвать Христа Богом, а назвал лишь «распятым человеколюбцем», что «противно-де православию и не
могло быть высказано с трибуны истины и здравых понятий», — Фетюкович намекнул на «инсинуацию» и на то, что, собираясь сюда, он по крайней мере рассчитывал, что здешняя трибуна обеспечена от обвинений, «
опасных для моей личности как гражданина и верноподданного…» Но при этих словах председатель осадил и его, и Фетюкович, поклонясь, закончил свой ответ, провожаемый всеобщим одобрительным говором залы.
И очень
было бы трудно объяснить почему:
может быть, просто потому, что сам, угнетенный всем безобразием и ужасом своей борьбы с родным отцом за эту женщину, он уже и предположить не
мог для себя ничего страшнее и
опаснее, по крайней мере в то время.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение облаков. Они быстро бежали к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам
было все равно. Дождь не
мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и пошли по галечниковой отмели. Все
были в бодром настроении духа; стрелки смеялись и толкали друг друга в воду. Наконец в 3 часа дня мы прошли теснины.
Опасные места остались позади.
На следующий вечер Катерина Васильевна еще внимательнее всматривалась в Соловцова. «В нем все хорошо; Кирсанов несправедлив; но почему ж я не
могу заметить, что в нем не нравится Кирсанову?» Она досадовала на свое неуменье наблюдать, думала: «Неужели ж я так проста?» В ней
было возбуждено самолюбие в направлении, самом
опасном жениху.
Взяв в соображение 7 пункт закона 13 и 21 ноября и 3 декабря 1849 г., дающий министру внутренних дел право высылать (expulser) из Франции всякого иностранца, присутствие которого во Франции
может возмутить порядок и
быть опасным общественному спокойствию, и основываясь на министерском циркуляре 3 января 1850 года...
Если
есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм (о, вы часто встретите у нас либерала, которому аплодируют остальные, и который,
может быть, в сущности, самый нелепый, самый тупой и
опасный консерватор, и сам не знает того!).
Нечего и говорить уже о разных его выходках, которые везде повторялись; например, однажды в Царском Селе Захаржевского медвежонок сорвался с цепи от столба, [После этого автором густо зачеркнуто в рукописи несколько слов.] на котором устроена
была его будка, и побежал в сад, где
мог встретиться глаз на глаз, в темной аллее, с императором, если бы на этот раз не встрепенулся его маленький шарло и не предостерег бы от этой
опасной встречи.
— Свет велик… А я жизнь люблю!.. Вот я так же и в монастыре, жила, жила,
пела антифоны и залостойники, пока не отдохнула, не соскучилась вконец, а потом сразу хоп! и в кафешантан… Хорош скачок? Так и отсюда… В театр пойду, в цирк, в кордебалет… а больше, знаешь, тянет меня, Женечка, все-таки воровское дело… Смелое,
опасное, жуткое и какое-то пьяное… Тянет!.. Ты не гляди на меня, что я такая приличная и скромная и
могу казаться воспитанной девицей. Я совсем-совсем другая.
Тогда я ничего не понимал и только впоследствии почувствовал, каких терзаний стоила эта твердость материнскому сердцу; но душевная польза своего милого дитяти,
может быть, иногда неверно понимаемая, всегда
была для нее выше собственных страданий, в настоящее время очень
опасных для ее здоровья.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь
опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще
было держаться против неприятеля, — в этом, видит бог и моя совесть, я никогда не
был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке, тут видишь кровь, там мозг человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами, видевши и,
может быть, понимая, что тут происходит.
Но Горохов
был столоначальник всем естеством своим, и притом такой столоначальник, который с минуты на минуту ждал, что его позовут в кабинет директора и скажут:"Не хотите ли место начальника отделения?"Поэтому, даже в такую
опасную минуту, когда кофточка на груди у Наденьки распахнулась, — даже и тогда он не
мог выжать из своих мозгов иной мысли, кроме:"Делу — время, потехе — час".
О любви тут, конечно, не
могло быть речи, но Раиса Павловна
была молода, полна сил и переживала
опасный душевный момент, когда настоящее
было неизвестно, а будущее темно.
— И даже очень. Главное, в церковь прилежно ходите. Я и как пастырь вас увещеваю, и как человек предостерегаю. Как пастырь говорю: только церковь
может утешить нас в жизненных треволнениях; как человек предваряю, что нет легче и
опаснее обвинения, как обвинение в недостатке религиозности. А впрочем, загадывать вперед бесполезно. Приехали — стало
быть, дело кончено. Бог да благословит вас.
— Не дела моего исполнить не
могу — это только напрасные обиды их против меня, — продолжал Григорий Васильев, — а что я человек,
может быть,
опасный — это
может быть… — присовокупил он с многозначительной миной.
Ему пришло в голову, что,
может быть, в ней уже таится зародыш
опасной болезни, что она убита бесцветной и пустой жизнью…
Наконец началась и «кадриль литературы». В городе в последнее время, чуть только начинался где-нибудь разговор о предстоящем бале, непременно сейчас же сводили на эту «кадриль литературы», и так как никто не
мог представить, что это такое, то и возбуждала она непомерное любопытство.
Опаснее ничего не
могло быть для успеха, и — каково же
было разочарование!
— Да ведь христианство равняет людей или нет? Ведь известные, так сказать, государственные люди усматривали же вред в переводе Библии на народные языки. Нет-с, христианство… оно легко
может быть толкуемо, знаете, этак, в
опасном смысле. А таким толкователем
может быть каждый поп.
Мы запираем
опасного, по нашему мнению, члена общества, но с завтрашнего дня этот человек
мог перестать
быть опасным и заключение его напрасно.
У него,
может быть, под диваном такая машинка стоит, что все
опасные слова записывает.
Он убедительно доказал, что весь гнев Степана Михайловича упадет на родную бабушку Бактееву, которая тоже по своей
опасной болезни, хотя ей теперь, благодаря бога, лучше, имела достаточную причину не испрашивать согласия Степана Михайловича, зная, что он не скоро бы дал его, хотя конечно бы со временем согласился; что мешкать ей
было нельзя, потому что она, как говорится, на ладан дышала и тяжело
было бы ей умирать, не пристроив своей родной внучки, круглой сироты, потому что не только двоюродный, но и родной брат не
может заменить родной бабушки.
Сии
опасные вылазки производились ежедневно, иногда два раза в день, и всегда с успехом: солдаты
были остервенены, а послушные не
могли ожидать пощады от мятежников.
Ее томила мысль о том мужчине, который должен
был быть у курсистки, — иначе Федосья не
могла представить себе эту новую
опасную часть.
Право, не
опасные это люди
были, а только,
быть может, чересчур верующие, и даже несколько легковерные.
— Однако тебе это всё равно. И колдун — человек. Ты вот что знай: город — он
опасный, он вон как приучает людей: жена у человека на богомолье ушла, а он сейчас на её место стряпуху посадил и — балуется. А старик такого примера показать не
может… Я и говорю, что, мол, тебе с ним ладно
будет, надо думать.
Будешь ты жить за ним, как за кустом, сиди да поглядывай.
Она не видела ничего
опасного в своей системе и
была уверена, что она ничего не потеряла из всего того, что
могла взять, а что уж потеряно, того, значит, взять
было невозможно по самым естественным и, следовательно, самым сильным причинам.
В Троицком трактире барон
был поставлен другом своим почти в
опасное для жизни положение: прежде всего
была спрошена ботвинья со льдом; барон страшно жаждал этого блюда и боялся; однако, начал его
есть и с каждым куском ощущал блаженство и страх; потом князь хотел закатить ему двухдневалых щей, но те барон попробовал и решительно не
мог есть.
— Очень
может быть, даже
опасное! Mais que devons nous faire, nous autres femmes [Но что мы, женщины, должны делать (франц.).], если мы в этом ничего не понимаем!
Говорил я или не говорил? Говорил ли я, что следует очистить бельэтаж Михайловского театра от этих дам? Говорил ли я о пользе оспопрививания? Кто ж это знает?
Может быть, и действительно говорил! Все это как-то странно перемешалось в моей голове, так что я решительно перестал различать ту грань, на которой кончается простой разговор и начинается разговор
опасный. Поэтому я решился на все махнуть рукой и сознаться.
— Если вы говорите серьезно, — ответил я, — я скажу вот что: раз дело
опасное, всякий человек
может быть только полезен.
Исходя опять-таки из вполне разумного соображения, что эти кнопки не
могли быть устроены для вредных или вообще
опасных действий, так что, нажимая их, я
могу ошибиться, но никак не рискую своей головой, — я поднял руку, намереваясь произвести опыт…
— Подумай, — я для тебя человек чужой —
может быть я шучу, насмехаюсь!.. подумай:
есть тайны, на дне которых яд, тайны, которые неразрывно связывают две участи;
есть люди, заражающие своим дыханием счастье других; всё, что их любит и ненавидит, обречено погибели… берегись того и другого — узнав мою тайну, ты отдашь судьбу свою в руки
опасного человека: он не сумеет лелеять цветок этот: он изомнет его…
Они поцеловались, и еще по стакану
выпили, и еще, и еще, и так весь штоф высушили. Не
мог Костик нарадоваться, что этим дело разъяснилось. Он все думал, что не имеет ли Прокудин какого умысла принять его не в половину, а на малую часть или не загадает ли ему какого дела
опасного. С радости все целовался пьяный брат, продавши родную сестру за корысть, за прибытки.
Ему нужно
было до конца истребить все, что
могло еще
быть опасным противодействием его стремлениям.
Но кто убийца их жестокой?
Он
был с седою бородой;
Не видя девы черноокой,
Сокрылся он в глуши лесной.
Увы! то
был отец несчастный!
Быть может, он ее сгубил;
И тот свинец его
опасныйДочь вместе с пленником убил?
Не знает он, она сокрылась,
И с ночи той уж не явилась.
Черкес! где дочь твоя? глядишь,
Но уж ее не возвратишь!!.
Услышал я тихое, прерывистое дыхание соседа, клокотавшие вздохи больного, лежавшего где-то подальше, еще чье-то мирное сопенье и богатырский храп сторожа, вероятно приставленного дежурить у постели
опасного больного, который,
может быть, жив, а
может быть, уже и умер и лежит здесь так же, как и мы, живые.
После внимательных расспросов и осмотров Высоцкий сказал, что ничего еще нет
опасного и даже важного, но
может быть и то и другое, если болезнь
будет запущена.
Но состояние тогдашнего русского общества вовсе не
было таково, чтобы в нем
могло развиться что-нибудь серьезно
опасное для существующего порядка.
Бог знает, что нам довелось бы испытать в нашем беспомощном сиротстве, которое
было тем
опаснее, что мы одни дороги домой найти не
могли и наша обувь, состоявшая из мягких козловых башмачков на тонкой ранговой подшивке, не представляла удобства для перехода в четыре версты по сырым тропинкам, на которых еще во многих местах стояли холодные лужи.
Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не
мог, — а кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний
есть самое
опасное искушение любви.
По Луки замечанию
было так, что англичанин точно будто жаждал испытать
опасных деяний и положил так, что поедет он завтра в монастырь к епископу, возьмет с собою изографа под видом злотаря и попросит ему икону ангела показать, дабы он
мог с нее обстоятельный перевод снять будто для ризы; а между тем как можно лучше в нее вглядится и дома напишет с нее подделок.
Дашутка сидела на полу около печки с нитками в руках, всхлипывала и всё кланялась, произнося с каждым поклоном: «гам! гам!» Но ничто не
было так страшно для Якова, как вареный картофель в крови, на который он боялся наступить, и
было еще нечто страшное, что угнетало его, как тяжкий сон, и казалось самым
опасным и чего он никак не
мог понять в первую минуту.
— Не
будет толку! — сказал я. — Увидит он тебя, да повернёт его мысли в
опасную сторону,
может плохое выйти для нас.