Неточные совпадения
Он не
мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к больной жене и чужому ребенку с тем, что теперь
было, то
есть с тем, что, как бы в
награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.
Поклонник славы и свободы,
В волненье бурных дум своих,
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.
Случалось ли поэтам слезным
Читать в глаза своим любезным
Свои творенья? Говорят,
Что в мире выше нет
наград.
И впрямь, блажен любовник скромный,
Читающий мечты свои
Предмету песен и любви,
Красавице приятно-томной!
Блажен… хоть,
может быть, она
Совсем иным развлечена.
Это уж она сулила мне
награду — денег,
может быть.
Стрелки шли лениво и часто отдыхали. Незадолго до сумерек мы добрались до участка, носящего странное название Паровози. Откуда произошло это название, так я и не
мог добиться. Здесь жил старшина удэгейцев Сарл Кимунка со своей семьей, состоящей из 7 мужчин и 4 женщин. В 1901 году он с сотрудником Переселенческого управления Михайловым ходил вверх по Иману до Сихотэ-Алиня. В
награду за это ему
был отведен хуторской участок.
Это великая заслуга в муже; эта великая
награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело
может надеяться, что совесть его чиста и всегда
будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни
было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он
будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
— А ведь вы уж успокоились; стало
быть, вы уже
могли бы вспомнить, что надобно сказать ей: спи, уж первый час, а ведь она поутру встает рано. Кто должен
был вспомнить об этом, вы или я? Я пойду скажу ей, чтобы спала. И тут же кстати — за новое покаяние, ведь вы опять каетесь, — новая
награда, я наберу, что там
есть вам поужинать. Ведь вы не обедали ныне; а теперь, я думаю, уж
есть аппетит.
Так что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (то
есть два такие дурака, о которых даже пословица говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен мыслей о том, следует ли или не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы то обстоятельство, что тайный советник Проказников не получил к празднику никакой
награды, то один из них, видя, что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher! ты
можешь только запутать, помешать, но не разрешить!» И я не только не обиделся этим, но простодушно ответил: «Да, я
могу только запутать, а не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее на всей их воле…
Заря охватила уже полнеба, когда Адуев сел в лодку. Гребцы в ожидании обещанной
награды поплевали на руки и начали
было по-давешнему привскакивать на местах, изо всей
мочи работая веслами.
Первое: вы должны
быть скромны и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и всего того, что
будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие на полное повиновение, без которого не
может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да
будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами
может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами не убийцею всего вашего бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из мира труда и пота в область успокоения и
награды.
Собственно на любви к детям и
была основана дружба двух этих старых холостяков; весь остальной день они сообща обдумывали, как оформить затеянное Тулузовым дело, потом сочиняли и переписывали долженствующее
быть посланным донесение в Петербург, в котором главным образом ходатайствовалось, чтобы господин Тулузов
был награжден владимирским крестом, с пояснением, что если он не получит столь желаемой им
награды, то это
может отвратить как его, так и других лиц от дальнейших пожертвований; но когда правительство явит от себя столь щедрую милость, то приношения на этот предмет потекут к нему со всех концов России.
— Сколько я осчастливлен этой
наградой,
могу доказать это тем, — сказал он, — что готов еще пятьдесят тысяч пожертвовать на устройство пансиона для дворянских детей, с единственным условием, чтобы я назначен
был почетным попечителем гимназии.
— Благодарю вас, господа! — говорит он, — хотя, признаться, я бы желал, чтобы все здесь происходящее
было сном! Пусть это
был бы приятный, сладкий сон, доставивший вам случай выразить мне сочувствие, а мне — лучшую
награду, которой только
может желать честолюбивейший из помпадуров… Но все-таки пусть бы это
был сон!
— Зачем вы спрашиваете? ведь вы знаете, что я ничего не
могу! Что теперь — Закон! Как там написано, так тому и
быть. Ежели написано: господину Прохорову
награду дать — я рад-с; ежели написано: влепить! — я и против этого возражений не имею!
История должна опровергнуть клевету, легкомысленно повторенную светом: утверждали, что Михельсон
мог предупредить взятие Казани, но что он нарочно дал мятежникам время ограбить город, дабы в свою очередь поживиться богатою добычею, предпочитая какую бы то ни
было прибыль славе, почестям и царским
наградам, ожидавшим спасителя Казани и усмирителя бунта!
Если бы соразмерно его рвению давали ему
награды, он, к изумлению своему,
может быть, даже попал бы в статские советники; но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи, пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу.
— Вот, молодой человек, — горько усмехнувшись, сказал добрый и униженный Дыркин, — вот и
награда за усердие. Ночей недосыпаешь, недоедаешь, недопиваешь, а результат всегда один — по морде.
Может быть, и вы с тем же пришли? Что ж… Бейте Дыркина, бейте. Морда у него, видно, казенная.
Может быть, вам рукой больно? Так вы канделябрик возьмите.
Сообразуясь с уставами нашего государства, Она предлагает иные способы
награды для тех, которые, потом лица своего орошая землю, извлекают из недр ее истинные сокровища людей, гораздо драгоценнейшие Перуанского злата и Бразильских диамантов; «главное же ободрение сельского трудолюбия
есть, по словам Ее, право собственности: всякий печется о своем более, нежели о том, что другому принадлежит или что другие
могут отнять у него (295, 296...
И когда все народы земли
будут завидовать вашей доле; когда имя Россиянина
будет именем счастливейшего гражданина в мире — тогда исполнятся тайные обеты Моего сердца; тогда вы узнаете, что Я хотела, но чего не
могла сделать; и признательность ваша почтит равно и дела Мои, и Мою волю: единая
награда, к которой добрые Монархи
могут быть чувствительны и по смерти своей!»
Послушай: я твои лечила раны,
Моя рука
была в крови твоей,
Я над тобой сидела ночи, я старалась
Всем, чем
могла, смягчить ту злую боль;
Старалась, как раба, чтоб даже
Малейший стук тебя не потревожил…
Послушай, я за все мои старанья
Прошу одной, одной
награды…
Она тебе не стоит ничего;
Исполни ж эту малую
награду!
Останься здесь еще неделю…
— «Ну, ладно, мол: ежели имеешь в себе такой дух, то
будешь счастливый человек, — за „убивца“
можешь себе
награду получить большую!..»
Может быть, этот поцелуй
был прощальный,
может быть, он
был последнею, слабой
наградой за жертву, которая
была принесена ее спокойствию и чести.
И хороня детей, умиравших от истощения, и оплакивая их кровавыми слезами, темнея от горя, усталости и голода — женщины в эти тяжелые дни
были кротки и дружественны, как никогда: они верили, что не
может даром пройти такой ужас, что за великими страданиями идет великая
награда.
Скажи человеку, закоренелому в эгоизме: «Ты — ничто! — вот до какой мысли достигнешь ты путем науки: счастие, достойное человека,
может быть одно — самозабвение для других; —
награда за это одна — наслаждение этим самозабвением», — и он опечалится, хотя бы в самом деле от юности своей соблюл все законы чести и справедливости.
Я молча поклонился. Княгине, по-видимому, понравилось, что я ей не возражал, и она в
награду мне прибавила, что все, ею мне сейчас сказанное,
есть не только вера, но настоящее и полное убеждение, которое имеет такое твердое основание, что его не
могут поколебать никакие силы.
Награда доброй жизни никак не в будущем, а сейчас, в настоящем. Сейчас делаешь хорошо — и сейчас тебе хорошо. А делаешь хорошо, то и последствия не
могут не
быть хорошими.
Говорят, что для того, кто делает добро, не нужно
награды. Это правда, если думать, что
награда будет не в тебе и не сейчас, а в будущем. Но без
награды, без того, чтобы добро не давало радости человеку, не
мог бы человек делать добро. Дело только в том, чтобы понимать, в чем истинная
награда. Истинная
награда не во внешнем и будущем, а во внутреннем и настоящем: в улучшении своей души. В этом и
награда и побуждение к деланию добра.
На баррикадах вы жертвуете только собою и получаете в
награду красивое имя отважного героя; здесь же вы точно так же жертвуете собою, даже лучшею частью своего нравственного я, своим именем, своей честью, и охраняете сотни, тысячи людей, спасаете от погибели,
может быть, самое дело и в
награду за все несете общественное презрение слепых глупцов и непосвященных, пользуетесь именем подлеца и шпиона: в чем же более жертвы?
Никаких лекций или даже просто бесед на общие темы театрального искусства никто из них не держал. Преподавание
было исключительно практическое. Но при огромных пробелах программы — из Консерватории даже и те, кто получал при выходе первые
награды (prix),
могли выходить весьма невежественными по всему, чего не касалась драматическая литература и история театра или эстетика.
Кто крест однажды
будет несть,
Тот распинаем
будет вечно;
Но если счастье в жертве
есть,
Он
будет счастлив бесконечно.
Награды нет для добрых дел.
Любовь и скорбь — одно и то же.
Но этой скорбью кто скорбел.
Тому всех благ она дороже.
Какое дело до себя,
И до других, и до вселенной
Тому, кто следовал, любя.
Куда звал голос сокровенный?
Но кто, боясь за ним идти,
Себя раздумием тревожит, —
Пусть бросит крест свой средь пути.
Пусть ищет счастья, если
может!
Ведь он при этом сразу имеет две
награды: во-первых, — темляк, во-вторых, — то; что остался жив; а что
может быть выше этой
награды?
Мы почесть иначе подобный поступок не
можем, как наносящий вечное бесславие виновникам оного, оказавшимся через то недостойными почести, которая
была наградою верности и мужества.
Уважал он высшие губернские власти, но никогда не унижался перед ними и никогда не
был их угодником из надежды на
награды или на милостивое взыскание: не знаю почему, а
может быть, потому, что резко говорил правду в глаза, и губернские власти заискивали в нем.
"Стало, по этой части у тебя — нуль, если не хочешь убаюкивать себя наивным вздором. И куда пойдешь, к кому примкнешь, от кого
будешь требовать симпатии своему делу, своей идее, своему признанию? Мартыныч — и тот член корпорации; он прочно сидит на своем писарском стуле, у него обеспеченная дорога, разве сам проворуется; он не мечтает только о
наградах — они придут к нему; он каждый день нужен и знает, кому жаловаться и от кого ждать поддержки. У тебя же ничего этого нет, да и
быть не
может".
С своей стороны, Аристотель и дворский лекарь искусно объяснили властителю, что слух о несправедливом гневе его на знаменитого воеводу
может повредить ему в хорошем мнении, которое имеют об нем римский цесарь и другие государи; что гневом на воеводу великий князь дает повод другим подданным своим
быть изменниками отечеству; что Холмского не наказывать, а наградить надо за его благородный поступок и что эта
награда возбудит в других желание подражать такой возвышенной любви к родине.
— Не
может быть, — вдруг заявил он, — резоны он мне представил, почему относительно меня такой «казус» вышел: однофамилец и даже соименник со мной
есть у нас в бригаде, тезка во всех статьях и тоже капитан, и сам я слышал о нем, да и его сиятельство подтвердил, такой, скажу вам, ваше превосходительство, перец, пролаз, взяточник… за него меня его сиятельство считали, а того, действительно, не токмо к
наградам представить, повесить мало…
Но лучшею
наградою Григорию Александровичу
были письма государыни, которая долго не
могла забыть виденного.
— Но я все-таки хочу вознаградить тебя, — продолжал князь. — Я решил отдать тебе то, чего нет для меня дороже на свете… От тебя
будет зависеть принять, скажу более, заслужить эту
награду, я же хочу сказать, что даю тебе на это согласие и большего обещать не
могу!..
«Нет, я не
могу решиться на это…
Будь, что
будет…
Быть может, Зина останется мне верной женой…
Быть может, я сумею ее привязать настолько, что гнусные расчеты сластолюбцев не оправдаются… Государыня не оставит ее без
награды… У меня теперь, благодаря широкой помощи иезуитской кассы,
есть средства к жизни… Я занимаю положение… получаю хорошее содержание… бог с ней, с Иреной, и с ее деньгами…»
— Нет, ваше превосходительство, этого не говорите, — расхрабрился новоиспеченный полковник, — какой уж тут правильно. Всем известно, что граф Алексей Андреевич царскою милостью не в пример взыскан, а ведь того не по заслугам
быть бы не
могло, значит,
есть за что, коли батюшка государь его другом и правою рукой считает, и не от себя он милости и
награды раздает, от государева имени… Не он жалует, а государь…
Главное же торжество и объявление
наград совершилось 14 февраля. Само собою разумеется, что брат герцога Курляндского, преисполненного
наградами, не
мог быть забыт.
Он кроток сердцем
был, чувствителен душою —
Чувствительным Творец
награду положил.
Дарил несчастных он — чем только
мог — слезою;
В
награду от Творца он друга получил.
Ежели бы история удержала старое воззрение, она бы сказала: Божество, в
награду или в наказание своему народу, дало Наполеону власть и руководило его волей для достижения своих божественных целей. И ответ
был бы полный и ясный. Можно
было веровать или не веровать в божественное значение Наполеона; но для верующего в него, во всей истории этого времени, всё бы
было понятно и не
могло бы
быть ни одного противоречия.
— Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [ — Ежели вы смотрите на дело с этой точки зрения,] — начал он, с очевидным затруднением выговаривая по-французски и говоря еще медленнее, чем по-русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l’honneur, не
может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l’honneur,
есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и
наград, выражающих его.
Он показывает, что нельзя возбудить в других людях эту веру обещанием
наград и угрозой наказания, что это
будет доверие очень слабое, которое разрушится при первом искушении, что та вера, которая горы сдвигает, та, которую ничто поколебать не
может, зиждется на сознании неизбежной погибели и того единственного спасения, которое возможно в этом положении.
— Переймешь что-нибудь,
можешь попросить о чем-нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими
наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье
быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное уменьем выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо
быть добродетельным и аккуратным.
Какое же
может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, вырастающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва,
будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия,
награды, утешения?