Неточные совпадения
Когда
доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое
мнение, состоящее в том, что есть начало туберкулезного процесса, но… и т. д. Знаменитый
доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на свои крупные золотые часы.
Выходя от Алексея Александровича,
доктор столкнулся на крыльце с хорошо знакомым ему Слюдиным, правителем дел Алексея Александровича. Они были товарищами по университету и, хотя редко встречались, уважали друг друга и были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину,
доктор не высказал бы своего откровенного
мнения о больном.
Доктор был того же
мнения; все то, что было неприятного и резкого в Зосе-девушке, должно исчезнуть в Зосе-женщине.
«Насчет же
мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский
доктор, заканчивая свою речь, — что подсудимый, входя в залу, должен был смотреть на дам, а не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя в залу суда, в которой решается его участь, не должен был так неподвижно смотреть пред собой и что это действительно могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния в данную минуту, но в то же время я утверждаю, что он должен был смотреть не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища глазами своего защитника, в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь».
Лечили его Варвинский и Герценштубе; московский же
доктор уехал обратно в Москву, отказавшись предречь свое
мнение насчет возможного исхода болезни.
Мнение свое
доктор выразил решительно и настоятельно.
Митю, конечно, остановили, но
мнение молодого врача имело самое решающее действие как на суд, так и на публику, ибо, как оказалось потом, все с ним согласились. Впрочем,
доктор Герценштубе, спрошенный уже как свидетель, совершенно неожиданно вдруг послужил в пользу Мити. Как старожил города, издавна знающий семейство Карамазовых, он дал несколько показаний, весьма интересных для «обвинения», и вдруг, как бы что-то сообразив, присовокупил...
— А вы,
доктор, какого
мнения? — отнеслась она к Лобачевскому.
И Женни дружилась с
доктором и искренно сожалела о его печальной судьбе, которой, по ее
мнению, помочь уж было невозможно.
Там проскакал сломя голову жандарм от губернатора к
доктору, и всякий знает, что ее превосходительство изволит родить, хотя по
мнению разных кумушек и бабушек об этом заранее знать не следовало бы.
Все три наши
доктора дали
мнение, что и за три дня пред сим больной мог уже быть как в бреду и хотя и владел, по-видимому, сознанием и хитростию, но уже не здравым рассудком и волей, что, впрочем, подтверждалось и фактами.
— Это так, справедливо! — одобрил такое
мнение супруги
доктор.
Но при более близком знакомстве с лекарями (хотя и не без исключений, но большею частию) все эти страхи исчезают очень скоро, что, по моему
мнению, прямо относится к чести
докторов наших, преимущественно молодых.
Вернадским,
доктором и статским советником:
мнениями их пренебрегать невозможно.
Вечером в тот день, когда
доктор высказал свое
мнение, Анна Михайловна сидела у конца письменного стола в комнате Нестора Игнатьевича.
Она немедленно уехала к Бенису и часа через два опять приехала ко мне с блистающим радостью лицом:
доктора прямо от меня отправились в совет гимназии, где подписали общее свидетельство, в котором было сказано, что «совершенно соглашаясь с
мнением г-на
доктора Бениса, они считают необходимым возвратить казенного воспитанника Аксакова на попечение родителей в деревню; а к прописанному для больного декокту полагают нелишним прибавить такие-то медикаменты и предписать впоследствии крепительные холодные ванны».
Наконец, Бенис посоветовал ей просить директора, чтоб он приказал при себе освидетельствовать меня гимназическому
доктору, вместе с другими посторонними
докторами, и чтобы согласился с их
мнением, — и мать моя поехала просить директора.
Доктор кивнул головой и опять зашагал, и видно было, что ему вовсе не нужны были деньги, а спрашивал он их просто из ненависти. Все чувствовали, что пора уже начинать или кончать то, что уже начато, но не начинали и не кончали, а ходили, стояли и курили. Молодые офицеры, которые первый раз в жизни присутствовали на дуэли и теперь плохо верили в эту штатскую, по их
мнению, ненужную дуэль, внимательно осматривали свои кителя и поглаживали рукава. Шешковский подошел к ним и сказал тихо...
— Такая минута, — ответил
доктор. — Я держусь
мнения, что врач должен иногда смотреть на свою задачу несколько шире закона, хотя бы это грозило осложнениями. Мы не всегда знаем, что важнее при некоторых обстоятельствах — жизнь или смерть. Во всяком случае, ему пока хорошо.
Государь убедился
мнением знаменитых врачей, но и на этот раз не оставил Фарфора без своей опеки. Он велел поместить Николая Фермора на седьмую версту, но зато приказал его
доктору «навещать больного как можно чаще и непременно раз в неделю лично докладывать о состоянии его здоровья».
В четвертой части находим рассказ о человеке, который ожесточен был против лекарств и еще более утвержден в своем предубеждении отцом игуменом на Перерве, куда он ездил молиться богу, — «его преподобие имел такое
мнение, что всякий
доктор должен быть неминуемо колдун и что весь корпус медиков есть не что иное, как сатанино сонмище, попущенное гневом божиим на пагубу человеческого рода».
Старший
доктор. По вашему
мнению, стало быть, не нужно правительства и государства?
И она уже имела свои
мнения и за ужином говорила с родителями Саши о том, как теперь детям трудно учиться в гимназиях, но что все-таки классическое образование лучше реального, так как из гимназии всюду открыта дорога: хочешь — иди в
доктора, хочешь — в инженеры.
С этим
мнением согласился весь город.
Доктора погребли, и уже никто не говорил о насильственной смерти. Существование человека, у которого хватило бы низости и гнусности убить
доктора, казалось невероятным. Ведь и гнусность имеет свои пределы. Не так ли?
Доктор Штокман прав в своем восстании против общества, против тирании общественного
мнения, против лжи, подражания, рабства, которым держится общество.
С того дня и Терентьев уже искренно подозревал, что он находится в «ирритации», близкой к припадкам бурного сумасшествия.
Доктор склонялся к тому же
мнению.
Кесарь Степанович опротестовал медицинское
мнение и сказал будто, что универсальное средство против зубной боли есть и что оно изобретено именно его племянником,
доктором Николаврою, и одному ему, Николавре, только и известно.
— Это
мнение и
доктора Звездича, притащившего меня сюда, в совершенно незнакомое общество.
У него даже не появилась мысль, что
доктор Берто мог выразить свое
мнение о необходимости для него жизни Ирены совершенно случайно, вывести его из расстроенного вида князя.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Наполеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по
мнению самого Ларрея,
доктора Наполеонова, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.