Неточные совпадения
В этом фантастическом
мире нет ни
страстей, ни увлечений, ни привязанностей.
А у меня к тебе влеченье, род недуга,
Любовь какая-то и
страсть,
Готов я душу прозакласть,
Что в
мире не найдешь себе такого друга,
Такого верного, ей-ей...
— Какая-то таинственная сила бросает человека в этот
мир беззащитным, без разума и речи, затем, в юности, оторвав душу его от плоти, делает ее бессильной зрительницей мучительных
страстей тела.
— Душа сопричастна
страстям плоти, дух же — бесстрастен, и цель его — очищение, одухотворение души, ибо
мир исполнен душ неодухотворенных…
— Она „выше
мира и
страстей“.
Женщины того
мира казались ему особой породой. Как пар и машины заменили живую силу рук, так там целая механика жизни и
страстей заменила природную жизнь и
страсти. Этот
мир — без привязанностей, без детей, без колыбелей, без братьев и сестер, без мужей и без жен, а только с мужчинами и женщинами.
Между тем писать выучился Райский быстро, читал со
страстью историю, эпопею, роман, басню, выпрашивал, где мог, книги, но с фактами, а умозрений не любил, как вообще всего, что увлекало его из
мира фантазии в
мир действительный.
«Спросить, влюблены ли вы в меня — глупо, так глупо, — думал он, — что лучше уеду, ничего не узнав, а ни за что не спрошу… Вот, поди ж ты: „выше
мира и
страстей“, а хитрит, вертится и ускользает, как любая кокетка! Но я узнаю! брякну неожиданно, что у меня бродит в душе…»
— Чем и как живет эта женщина! Если не гложет ее мука, если не волнуют надежды, не терзают заботы, — если она в самом деле «выше
мира и
страстей», отчего она не скучает, не томится жизнью… как скучаю и томлюсь я? Любопытно узнать!
Но образ этот властвует в
мире над умами и
страстями.
Возделанные поля, чистота хижин, сады, груды плодов и овощей, глубокий
мир между людьми — все свидетельствовало, что жизнь доведена трудом до крайней степени материального благосостояния; что самые заботы,
страсти, интересы не выходят из круга немногих житейских потребностей; что область ума и духа цепенеет еще в сладком, младенческом сне, как в первобытных языческих пастушеских царствах; что жизнь эта дошла до того рубежа, где начинается царство духа, и не пошла далее…
Националистические
страсти, терзающие
мир, не являются непосредственными, первичными
страстями, они срастаются с государственными интересами, очень многое вызывается пропагандой.
Мир есть, прежде всего и больше всего, —
страсть и диалектика
страсти.
В
мире есть диалектика
страсти.
Не только творческая мысль, но и творческая
страсть, страстная воля и страстное чувство должны расковать затверделое сознание и расплавить представший этому сознанию объективный
мир.
Мир есть
страсть и страстная эмоция.
В молодости Петр Петрович был гусар, увез себе жену по
страсти, очень ее любил, но она умерла, и он жил теперь вдовцом, подсмеиваясь и зубоскаля над всем божьим
миром.
Мы не подозревали, что за
миром мысли и слова есть какой-то
мир действия и игры
страстей,
мир насущных нужд и эгоистических вожделений, с которым мы, рано или поздно, должны встретиться лицом к лицу.
Кровь не кипела в его жилах, глаза не туманились
страстью, но он чувствовал себя как бы умиротворенным, достигшим заветной цели, и в этот миг совершенно искренно желал, чтобы этот сердечный
мир, это душевное равновесие остались при нем навсегда.
— Я боготворил бы Наденьку, — продолжал Александр, — и не позавидовал бы никакому счастью в
мире; с Наденькой мечтал я провести всю жизнь — и что же? где эта благородная, колоссальная
страсть, о которой я мечтал? она разыгралась в какую-то глупую, пигмеевскую комедию вздохов, сцен, ревности, лжи, притворства, — боже! боже!
— И как мило помирились, — отвечает Александров. — Боже, как я был тогда глуп и мнителен. Как бесился, ревновал, завидовал и ненавидел. Вы одним взглядом издалека внесли в мою несчастную душу сладостный
мир. И подумать только, что всю эту бурю
страстей вызвала противная, замаринованная классная дама, похожая на какую-то снулую рыбу — не то на севрюгу, не то на белугу…
Юлия Матвеевна, все это наблюдавшая, даже вскрикнула от испуга: считая Егора Егорыча за превосходнейшего человека в
мире, Юлия Матвеевна, будучи сама великой трусихой лошадей, собак, коров и даже шипящих гусей, понять не могла этой глупой
страсти ее кузена к бешеным лошадям.
— Умерьте
страсти, — продолжал Фома тем же торжественным тоном, как будто и не слыхав восклицания дяди, — побеждайте себя. «Если хочешь победить весь
мир — победи себя!» Вот мое всегдашнее правило. Вы помещик; вы должны бы сиять, как бриллиант, в своих поместьях, и какой же гнусный пример необузданности подаете вы здесь своим низшим! Я молился за вас целые ночи и трепетал, стараясь отыскать ваше счастье. Я не нашел его, ибо счастье заключается в добродетели…
Последний пункт осталось объяснить:
Ты любишь женщину… ты жертвуешь ей честью,
Богатством, дружбою и жизнью, может быть;
Ты окружил ее забавами и лестью,
Но ей за что тебя благодарить?
Ты это сделал всё из
страстиИ самолюбия, отчасти, —
Чтоб ею обладать, пожертвовал ты все,
А не для счастия ее.
Да, — пораздумай-ка об этом хладнокровно
И скажешь сам, что в
мире всё условно.
Ты права! что такое жизнь? жизнь вещь пустая.
Покуда в сердце быстро льется кровь,
Всё в
мире нам и радость и отрада.
Пройдут года желаний и
страстей,
И всё вокруг темней, темней!
Что жизнь? давно известная шарада
Для упражнения детей;
Где первое — рожденье! где второе —
Ужасный ряд забот и муки тайных ран,
Где смерть — последнее, а целое — обман!
И я покинул всё, с того мгновенья,
Всё: женщин и любовь, блаженство юных лет,
Мечтанья нежные и сладкие волненья,
И в свете мне открылся новый свет,
Мир новых, странных ощущений,
Мир обществом отверженных людей,
Самолюбивых дум и ледяных
страстейИ увлекательных мучений.
Покамест она живет у матери, на полной свободе, без всякой житейской заботы, пока еще не обозначились в ней потребности и
страсти взрослого человека, она не умеет даже отличить своих собственных мечтаний, своего внутреннего
мира — от внешних впечатлений.
На основании их она строила себе свой идеальный
мир, без
страстей, без нужды, без горя,
мир, весь посвященный добру и наслажденью.
Дорогой княгиня совсем потеряла свой желчный тон и даже очень оживилась; она рассказала несколько скабрезных историек из маловедомого нам
мира и века, и каждая из этих историек была гораздо интереснее светских романов одной русской писательницы, по мнению которой влюбленный человек «хорошего тона» в самую горячечную минуту
страсти ничего не может сделать умнее, как с большим жаром поцеловать ее руку и прочесть ей следующее стихотворение Альфреда Мюссе.
Свобода! он одной тебя
Еще искал в пустынном
мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевленные тобою,
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.
Свершилось… целью упованья
Не зрит он в
мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись от него.
Он раб. Склонясь главой на камень,
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей
Погас печальной жизни пламень,
И жаждет сени гробовой.
Если мне скажут, что нельзя любить сестру так пылко, вот мой ответ: любовь — везде любовь, то есть самозабвение, сумасшествие, назовите как вам угодно; — и человек, который ненавидит всё, и любит единое существо в
мире, кто бы оно ни было, мать, сестра или дочь, его любовь сильней всех ваших произвольных
страстей.
Горе, горе ему! она пришла сюда с верою в душе, — а возвратилась с отчаяньем; (всё это время дьячок читал козлиным голосом послание апостола Павла, и кругом, ничего не заметив, толпа зевала в немом бездействии… что такое две
страсти в целом
мире равнодушия?).
И он учился — с увлечением, со
страстью; новый
мир знаний, открывшийся перед ним, поглощал все его внимание.
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской, превзошедшей всех женщин в
мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в
страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата Адонию смерти от руки Ванеи, сына Иодаева.
Систему воспитания он имел свою, и довольно правильную: он полагал, что всякий человек до десяти лет должен быть на руках матери и воспитываться материально, то есть спать часов по двадцати в сутки, поедать неимоверное количество картофеля и для укрепления тела поиграть полчаса в сутки мячиком или в кегли, на одиннадцатом году поступить к родителю или наставнику, под ферулой которого обязан выучить полупудовые грамматики и лексиконы древнего
мира и десятка три всякого рода учебников; после этого, лет в восемнадцать, с появлением
страстей, поступить в какой-нибудь германский университет, для того чтобы приобресть факультетское воспитание и насладиться жизнию.
К счастию
мира и искусств, такая напряженная и насильственная жизнь не могла долго продолжаться: размер
страстей был слишком неправилен и колоссален для слабых сил ее.
Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что
страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие
мир, вовсе не существуют и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении.
Но есть ли в нем та
страсть, то чувство,
пылкость та…
Чтоб, кроме вас, ему
мир целый
Казался прах и суета?
Чтоб сердца каждое биенье
Любовью ускорялось к вам...
— Никогда!.. Готова спорить с целым
миром, что женщина видит и чувствует истинную любовь мужчины в самом еще ее зародыше. Но чтобы она не поняла сильной
страсти, — никогда!
— Да-с, найдите-ка другую в нашем свете! С первого слова, только что заикнулся о нужде в трех тысячах, так даже сконфузилась, что нет у ней столько наличных денег; принесла свою шкатулку и отперла. «Берите, говорит, сколько тут есть!» Вот так женщина! Вот так душа! Истинно будешь благоговеть перед ней, потому что она, кажется, то существо, о котором именно можно оказать словами Пушкина: «В ней все гармония, все диво, все выше
мира и
страстей».
Вобще я мог в году последнем
В девицах наших городских
Заметить
страсть к воздушным бредням
И мистицизму. Бойтесь их!
Такая мудрая супруга,
В часы любовного досуга,
Вам вдруг захочет доказать,
Что 2 и 3 совсем не пять;
Иль, вместо пламенных лобзаний,
Магнетизировать начнет —
И счастлив муж, коли заснет!..
Плоды подобных замечаний
Конечно б мог не ведать
мир,
Но польза, польза мой кумир.
Как же быть мне —
В этом
миреПри движеньи
Без желанья?
Что ж мне делать
С буйной волей,
С грешной мыслью,
С пылкой
страстью?
В эту глыбу
Земляную
Сила неба
Жизнь вложила
И живет в ней,
Как царица!
С колыбели
До могилы
Дух с землею
Ведут брани:
Земь не хочет
Быть рабою,
И нет мочи
Скинуть бремя;
Духу ж неба
Невозможно
С этой глыбой
Породниться.
Поляки мужчины
страсть как нам этот румынский край расхваливали: «Там, говорят, куконы, то есть эти молдаванские дамы, — такая краса природы совершенство, как в целом
мире нет.
Но кончим этот скучный эпизод
И обратимся к нашему герою.
До этих пор он не имел забот
Житейских и невинною душою
Искал
страстей, как пищи. Длинный год
Провел он средь тетрадей, книг, историй,
Грамматик, географий и теорий
Всех философий
мира. Пять систем
Имел маркиз, а на вопрос: зачем?
Он отвечал вам гордо и свободно:
«Monsieur, c'est mon affaire» — так мне угодно!
Мир безобразных, странных ощущений,
Мир обществом отвергнутых людей,
Самолюбивых дум и ледяных
страстейИ увлекательных мучений!
Теперь я предлагаю решить самим читателям, я прошу их самих рассудить меня с Иваном Андреевичем. Неужели прав был он в эту минуту? Большой театр, как известно, заключает в себе четыре яруса лож и пятый ярус — галерею. Почему же непременно предположить, что записка упала именно из одной ложи, именно из этой самой, а не другой какой-нибудь, — например хоть из пятого яруса, где тоже бывают дамы? Но
страсть исключительна, а ревность — самая исключительная
страсть в
мире.
И вдруг нечаянно, негаданно явился он… Как огнем охватило Манефу, когда, взглянув на паломника, она признала в нем дорогого когда-то ей человека… Она, закаленная в долгой борьбе со
страстями, она, победившая в себе ветхого человека со всеми влеченьями к
миру, чувственности, суете, она, умертвившая в себе сердце и сладкие его обольщения, едва могла сдержать себя при виде Стуколова, едва не выдала людям давнюю, никому не ведомую тайну.
«Грядет
мира помышление греховно, борют мя окаянную
страсти», — шепчет она, дрожа всем телом.
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её
страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденьи бродит
Мой ум далёко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что
мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
За эту не причастную ни к какому греху душу, конечно, должно было говорить нечто, стоящее превыше
мира и
страстей.