Неточные совпадения
Он смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди ее длинную шею и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее
милого лица, ее
взгляда, ее губ были всё тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
Анализуя свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за
милый для нее тонкий звук его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый
взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
— Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый
взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и не хотела назвать дня, вспомнив свою
милую выходку. «Вам не нужно сказывать дня, — отвечал я ей, — он вечно будет мне памятен…» Мой друг, Печорин! я тебя не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право, жаль! потому что Мери очень мила!..
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны,
милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя
взглядуНеоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.
В старости у него образовался постоянный
взгляд на вещи и неизменные правила, — но единственно на основании практическом: те поступки и образ жизни, которые доставляли ему счастие или удовольствия, он считал хорошими и находил, что так всегда и всем поступать должно. Он говорил очень увлекательно, и эта способность, мне кажется, усиливала гибкость его правил: он в состоянии был тот же поступок рассказать как самую
милую шалость и как низкую подлость.
— При чем здесь — за что? — спросил Лютов, резко откинувшись на спинку дивана, и взглянул в лицо Самгина обжигающим
взглядом. — За что — это от ума. Ум — против любви… против всякой любви! Когда его преодолеет любовь, он — извиняется: люблю за красоту, за
милые глаза, глупую — за глупость. Глупость можно окрестить другим именем… Глупость — многоименна…
—
Помилуй, Илья! — сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный
взгляд. — Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.
Оттого он как будто пренебрегал даже Ольгой-девицей, любовался только ею, как
милым ребенком, подающим большие надежды; шутя, мимоходом, забрасывал ей в жадный и восприимчивый ум новую, смелую мысль, меткое наблюдение над жизнью и продолжал в ее душе, не думая и не гадая, живое понимание явлений, верный
взгляд, а потом забывал и Ольгу и свои небрежные уроки.
И сам он как полно счастлив был, когда ум ее, с такой же заботливостью и с
милой покорностью, торопился ловить в его
взгляде, в каждом слове, и оба зорко смотрели: он на нее, не осталось ли вопроса в ее глазах, она на него, не осталось ли чего-нибудь недосказанного, не забыл ли он и, пуще всего, Боже сохрани! не пренебрег ли открыть ей какой-нибудь туманный, для нее недоступный уголок, развить свою мысль?
— Да, да,
милая Ольга, — говорил он, пожимая ей обе руки, — и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждом шагу. Я хочу с гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком, чтоб
взгляды склонялись перед тобой с уважением, а не устремлялись на тебя смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове не смело родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла, очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг…
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас,
милый,
милый брат, — получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие руки и долгий, долгий
взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Что бабушка страдает невыразимо — это ясно. Она от скорби изменилась, по временам горбится, пожелтела, у ней прибавились морщины. Но тут же рядом, глядя на Веру или слушая ее, она вдруг выпрямится,
взгляд ее загорится такою нежностью, что как будто она теперь только нашла в Вере не прежнюю Веру, внучку, но собственную дочь, которая стала ей еще
милее.
— C'est selon, mon cher. [Это смотря как,
милый мой (франц.).] И притом же ты сам давеча упомянул о «широкости»
взгляда на женщину вообще и воскликнул: «Да здравствует широкость!»
Мне все мерещился тихий
взгляд моей матери, ее
милые глаза, которые вот уже весь месяц так робко ко мне приглядывались.
Молодая кровь, как всегда при
взгляде на него, залила всё
милое лицо, и черные глаза, смеясь и радуясь, наивно глядя снизу вверх, остановились на Нехлюдове.
Нехлюдову было очень грустно. Ему было грустно преимущественно оттого, что отказ Сената утверждал это бессмысленное мучительство над невинной Масловой, и оттого, что этот отказ делал еще более трудным его неизменное решение соединить с ней свою судьбу. Грусть эта усилилась еще от тех ужасных историй царствующего зла, про которые с такой радостью говорил адвокат, и, кроме того, он беспрестанно вспоминал недобрый, холодный, отталкивающий
взгляд когда-то
милого, открытого, благородного Селенина.
Да, это была она. Он видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта,
милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших глазах и, главное, в этом наивном, улыбающемся
взгляде и в выражении готовности не только в лице, но и во всей фигуре.
И однако же, пред ним стояло, казалось бы, самое обыкновенное и простое существо на
взгляд, — добрая,
милая женщина, положим красивая, но так похожая на всех других красивых, но «обыкновенных» женщин!
Между бровями на лбу появилась небольшая вертикальная морщинка, придававшая
милому лицу ее вид сосредоточенной в себе задумчивости, почти даже суровой на первый
взгляд.
Но что со мной: блаженство или смерть?
Какой восторг! Какая чувств истома!
О, Мать-Весна, благодарю за радость
За сладкий дар любви! Какая нега
Томящая течет во мне! О, Лель,
В ушах твои чарующие песни,
В очах огонь… и в сердце… и в крови
Во всей огонь. Люблю и таю, таю
От сладких чувств любви! Прощайте, все
Подруженьки, прощай, жених! О
милый,
Последний
взгляд Снегурочки тебе.
Но зато ее поддерживали ободряющие
взгляды голубых глаз, и маленькие руки с
милой благосклонностью протягивались мне в лансье и кадрилях.
В ее
взгляде мне чудилось что-то странно
милое.
Любовь Андреевна. Минут через десять давайте уже в экипажи садиться… (Окидывает
взглядом комнату.) Прощай,
милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
Князь заметил
милый, ласковый
взгляд Веры Лебедевой, тоже торопившейся пробраться к нему сквозь толпу.
— Пьян, может быть? Некрасива же твоя компания, — отрезала она, захватив в своем
взгляде и остальных гостей, — а впрочем, какая
милая девушка! Кто такая?
— Да, мой
милый, — сказала она после довольно продолжительного молчания, во время которого она осмотрела меня с ног до головы таким
взглядом, что я не знал, куда девать свои глаза и руки, — могу сказать, что вы очень цените мою любовь и составляете для меня истинное утешение.
Чтобы объяснить эти слова Клеопатры Петровны, я должен сказать, что она имела довольно странный
взгляд на писателей; ей как-то казалось, что они непременно должны были быть или люди знатные, в больших чинах, близко стоящие к государю, или, по крайней мере, очень ученые, а тут Вихров, очень
милый и дорогой для нее человек, но все-таки весьма обыкновенный, хочет сделаться писателем и пишет; это ей решительно казалось заблуждением с его стороны, которое только может сделать его смешным, а она не хотела видеть его нигде и ни в чем смешным, а потому, по поводу этому, предполагала даже поговорить с ним серьезно.
Я с недоумением и тоскою смотрел на него. Наташа умоляла меня
взглядом не судить его строго и быть снисходительнее. Она слушала его рассказы с какою-то грустною улыбкой, а вместе с тем как будто и любовалась им, так же как любуются
милым, веселым ребенком, слушая его неразумную, но
милую болтовню. Я с упреком поглядел на нее. Мне стало невыносимо тяжело.
— Горестей не имею — от этого, — ответил я, и, не знаю отчего, мне вдруг сделалось так весело, точно я целый век был знаком с этою
милою особою."Сколько тут хохоту должно быть, в этой маленькой гостиной, и сколько вранья!" — думалось мне при
взгляде на этих краснощеких крупитчатых «калегвардов», из которых каждый, кажется, так и готов был ежеминутно прыснуть со смеху.
И в наружности, и в манерах его прежде всего поражала очень
милая смесь откровенной преданности с застенчивою почтительностью; сверх того, он имел постоянно бодрый вид, а когда смотрел в глаза старшим, то
взгляд его так отливал доверчивостью и признательностью, что старшие, в свою очередь, не могли оторвать от него глаз и по этой причине называли его василиском благонравия.
«Спасибо,
милый!» — сказал ее теплый, по-прежнему странно-внимательный
взгляд.
—
Милый,
милый, не надо!.. — Она взяла обе его руки и крепко сжимала их, глядя ему прямо в глаза. В этом
взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше, в загадочной глубине синих зрачков, таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
Перед Ромашовым встало удивительное, красивое лицо Осадчего, с его тяжелым, звериным
взглядом. «Нет — кто угодно, только не он. Только не он. Вторая рота — Тальман.
Милый Тальман: он вечно и всюду хватает рубли, даже у подпрапорщиков. Хутынский?»
— Какое-с это? О господи
помилуй! — проговорил почтмейстер, кидая по обыкновению короткий
взгляд на образа.
Теперь он не упускает из вида спины государя, но острый
взгляд в то же время щелкает своим верным фотографическим аппаратом. Вот царица. Она вовсе маленькая, но какая изящная. Она быстро кланяется головой в обе стороны, ее темные глаза влажны, но на губах легкая
милая улыбка.
— Что вы,
милая, о чем вы просите? — внимательнее всмотрелась Варвара Петровна в коленопреклоненную пред нею просительницу. Та глядела на нее ужасно оробевшим, застыдившимся, но почти благоговейным
взглядом и вдруг усмехнулась с тем же странным хихиканьем.
— Друг мой, мне всего только и надо одно ваше сердце! — восклицал он ей, прерывая рассказ, — и вот этот теперешний
милый, обаятельный
взгляд, каким вы на меня смотрите. О, не краснейте! Я уже вам сказал…
Что за странный отблеск детской радости,
милого, чистого удовольствия сиял на этих изборожденных, клейменых лбах и щеках, в этих
взглядах людей, доселе мрачных и угрюмых, в этих глазах, сверкавших иногда страшным огнем!
…В монастыре появилась новая клирошанка, — высокая, тонкая, как берёзка, она напоминала своим покорным
взглядом Палагу, — глаза её однажды остановились на лице юноши и сразу поработили его. Рот её — маленький и яркий — тоже напоминал Палагу, а когда она высоким светлым голосом пела: «Господи
помилуй…» — Матвею казалось, что это она для него просит милости, он вспоминал мать свою, которая, жалеючи всех людей, ушла в глухие леса молиться за них и, может быть, умерла уже, истощённая молитвой.
Матвей чувствовал, что Палага стала для него ближе и дороже отца; все его маленькие мысли кружились около этого чувства, как ночные бабочки около огня. Он добросовестно старался вспомнить добрые улыбки старика, его живые рассказы о прошлом, всё хорошее, что говорил об отце Пушкарь, но ничто не заслоняло, не гасило любовного материнского
взгляда милых глаз Палаги.
Если бы Нина даже и проболталась матери, разве не могла она одним из тех быстрых, говорящих
взглядов, которыми всегда инстинктивно располагают женщины, сказать ему: «Да, ты угадал, наш разговор известен… но я все та же,
милый, я все та же, не тревожься».
— Разумеется,
милая тетенька, на мой и ваш
взгляд — ничего.
— А вы разве не знали, что за существо мать моя?.. Разве я скрывала от вас когда-нибудь ее
милые качества? Но, может быть, вам ее
взгляд на вещи больше нравится, чем мой; вам тоже, может быть, желалось бы не любить меня, а покупать только!..
Все потемнело… В сознании остался еще на время глубокий,
милый печальный
взгляд… Рядом засветились прекрасные наивные глаза Изборского. Потом лицо Тита… И все погасло среди оглушающего грохота… Я упал, потеряв сознание.
И
взгляд как будто говорил:
«Утешь себя, невольник
милый...
— Зачем тебе это знать,
милый? О, не гляди же на меня так.
Взгляд твой околдовывает меня… Не целуй меня… Не целуй меня…
Милый! Целуй меня еще…
Он сказал; «Вы не боитесь?» — а я слышала, что он говорил: «Люблю тебя,
милая девушка!» — Люблю! люблю! — твердил его
взгляд, его рука; и свет, и тень, и воздух, и все твердило то же самое.
«Какое
милое существо, а в каком дурацком семействе родилось!» — подумал про себя Сергей Петрович, глядя на хорошенькую Мари, танцующую с третьим офицером. Осмотрев внимательно ее роскошный стан, ее пухленькие ручки и, наконец, заметив довольно таинственные и много говорящие
взгляды, он не выдержал, подошел к ней и позвал ее на кадриль.
Помилуйте, он ли не грозен, — все трепетало от одного его
взгляда.
Полина. Он мягок… он хочет быть добрым со всеми! Добрые отношения с народом выгоднее для обеих сторон, это его убеждение… Крестьяне очень оправдывают его
взгляды… Берут землю, платят аренду, и — все идет прекрасно. А эти… (Идут Татьяна и Надя.) Надя! моя
милая, ты понимаешь, как неприлично…