Неточные совпадения
«Прощай,
ангел мой, — сказал я, — прощай, моя
милая, моя желанная!
—
Ангел — позвольте сказать — мой! — говорил он. — Не мучьтесь напрасно: ни казнить, ни
миловать вас не нужно. Мне даже нечего и прибавлять к вашему рассказу. Какие могут быть у вас сомнения? Вы хотите знать, что это было, назвать по имени? Вы давно знаете… Где письмо Обломова?
— Ну, Господи… ну, Господь с тобой… ну, храни тебя
ангелы небесные, Пречестная Мать, Николай-угодник… Господи, Господи! — скороговоркой повторяла она, все крестя меня, все стараясь чаще и побольше положить крестов, — голубчик ты мой,
милый ты мой! Да постой, голубчик…
— Нет! мой
милый, отнюдь нет; мы все так и уговорились. Это семейно, семейно и семейно. Пока я лишь открылся вполне Катерине Николавне, потому что считаю себя перед нею виновным. О, Катерина Николавна —
ангел, она
ангел!
— «
Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный,
ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий,
помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя слово Иисусе, придержал рукою рясу на шелковой подкладке и, опустившись на одно колено, поклонился в землю, а хор запел последние слова: «Иисусе, Сыне Божий,
помилуй мя», а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые ноги.
Аграфена Александровна,
ангел мой! — крикнула она вдруг кому-то, смотря в другую комнату, — подите к нам, это
милый человек, это Алеша, он про наши дела все знает, покажитесь ему!
Дайте мне вашу
милую ручку, ангел-барышня, — нежно попросила она и как бы с благоговением взяла ручку Катерины Ивановны.
— Моя
милая,
ангел мой, всему своя пора. И то, как мы прежде жили с тобою — любовь; и то, как теперь живем, — любовь; одним нужна одна, другим — другая любовь: тебе прежде было довольно одной, теперь нужна другая. Да, ты теперь стала женщиной, мой друг, и что прежде было не нужно тебе, стало нужно теперь.
И так всё это хорошо у него, что
ангелы веселятся, плещут крыльями и поют ему бесперечь: «Слава тебе, господи, слава тебе!» А он,
милый, только улыбается им — дескать, ладно уж!
— Представьте себе, что он вот этого
ангела, вот эту девушку, теперь сироту, мою двоюродную сестру, свою дочь, подозревает, у ней каждую ночь
милых друзей ищет!
Все веселы, бодры, готовы; все зовут меня: mais venez donc chez nous, pauvre cher ange incompris! [приезжайте же к нам, несчастный,
милый, непонятый
ангел! (франц.)]
— Я, маменька… позвольте мне,
милый друг мой, маменька, поздравить вас с днем
ангела и пожелать провести оный среди любящего вас семейства в совершенном спокойствии, которого вы вполне достойны…
— Захар Иваныч! — сказал я, — торжествуя вместе с вами день вашего
ангела, я мысленно переношусь на нашу
милую родину и на обширном ее пространство отыскиваю скромный, но дорогой сердцу городок, в котором вы, так сказать, впервые увидели свет.
— Да… да… но она тоже
ангел. Она вас послушается. Вы придете, придете скоро? О мой
милый русский друг! — Фрау Леноре порывисто встала со стула и так же порывисто обхватила голову сидевшего перед ней Санина. — Примите благословение матери — и дайте мне воды!
Всю силу и мощь и все, что только Ахилла мог счесть для себя драгоценным и
милым, он все охотно отдал бы за то, чтоб облегчить эту скорбь Туберозова, но это все было вне его власти, да и все это было уже поздно:
ангел смерти стал у изголовья, готовый принять отходящую душу.
— Шалопаи погубят вас, Thеodore! — сказала она, — а вместе с вами погубят и меня! Pensez-y, mon ange, [Подумайте об этом, мой
ангел (фр.).] прогоните их, покуда еще есть время! Возвратите Рудина (il еtait si amusant, le cher homme! [Он был так забавен,
милый человек! (фр.)]) и прикажите Лаврецкому, Райскому и Веретьеву быть по-прежнему либералами.
«
Милый, хороший М. А., — писала она, — добрый, кроткий „
ангел вы наш“, как называет вас старый маляр, прощайте, я уезжаю с отцом в Америку на выставку.
—
Милый мой,
ангел мой, я ужасно тебя люблю! — шептала она.
В настоящие же минуты какое-то тайное предчувствие говорило ему, что он произведет довольно выгодное для себя впечатление на княгиню» было: «Она еще и прежде сего ему нравилась и казалась такой
милой и такой чистенькой; прочитанное же им письмо ее к мужу окончательно утвердило его в этой мысли, и княгиня стала представляться Миклакову как бы совершенною противоположностью ему самому: она была так добра, а он зол; она так опрятна, а он вечно грязен; она блондинка, а он брюнет, — словом, она
ангел, а он черт».].
Васильков. Ну вот и прекрасно, моя
милая! По крайней мере, мы теперь знаем друг друга. Ты знаешь, что я расчетлив, я знаю, что ты избалована, но зато любишь меня и доставишь мне счастье, на которое грубому труженику нельзя было надеяться и которое мне дорого, очень дорого, моя Лидия, мой
ангел! (Обнимает жену.)
— Тем более, мой
ангел, — прибавила Анна Николаевна, — что у вас теперь этот
милый князь.
— Князь, князь! вы предлагаете ей свою руку! вы хотите ее взять у меня, мою Зину! мою
милую, моего
ангела, Зину! Но я не пущу тебя, Зина! Пусть вырвут ее из рук моих, из рук матери! — Марья Александровна бросилась к дочери и крепко сжала ее в объятиях, хотя чувствовала, что ее довольно сильно отталкивали… Маменька немного пересаливала. Зина чувствовала это всем существом своим и с невыразимым отвращением смотрела на всю комедию. Однако ж она молчала, а это — все, что было надо Марье Александровне.
И затем, дорогая, вы вступили на стезю порока, забыв всякую стыдливость; другая в вашем положении укрылась бы от людей, сидела бы дома запершись, и люди видели бы ее только в храме божием, бледную, одетую во все черное, плачущую, и каждый бы в искреннем сокрушении сказал: «Боже, это согрешивший
ангел опять возвращается к тебе…» Но вы,
милая, забыли всякую скромность, жили открыто, экстравагантно, точно гордились грехом, вы резвились, хохотали, и я, глядя на вас, дрожала от ужаса и боялась, чтобы гром небесный не поразил нашего дома в то время, когда вы сидите у нас.
— Я,
милая, я. Спи с богом! Христос с тобой, матерь божия и
ангел хранитель! — Настя перекрестила свою любимицу.
— Ты не могла ее, моя
милая, забыть, — возразил Аполлос Михайлыч, — потому что ты только прошлого года изучила ее в Москве. Впрочем, застенчивость в этом отношении, mon ange [мой
ангел (франц.).], даже смешна.
— Вот тебе орешек,
милая беляночка, — сказал
ангел, — скушай его, пожалуйста, он прямо из райского сада.
«Сердце Люда» укоризненно качает головой… Потом целует меня и уходит, спеша успокоить дядю Георгия.
Милая Люда! Она добра, как
ангел. Но что значит доброта Люды в сравнении с храбростью Керима?
Люда прочла мне твой дневник, когда я была еще совсем маленькой девочкой, и с тех пор я дала себе слово во что бы то ни стало сделаться похожей на тебя,
милый, черноокий
ангел…
Знайте, моя
милая, и навсегда сохраните в памяти слова мои: девственность сближает нас с
ангелами, с самим даже Богом, а земная страстная любовь, особенно брачная жизнь, равняет с бессловесными скотами.
— Да, недурно бы, голубчики мои
милые… — согласился Смирнов. — Денег много, а есть нечего, драгоценные мои. Вот что, миляга Попов, ты из нас самый молодой и легкий, возьми-ка из бумажника рублевку и маршируй за провизией,
ангел мой хороший… Воо-оон деревня! Видишь, за курганом белеет церковь? Верст пять будет, не больше… Видишь? Деревня большая, и ты всё там найдешь… Купи водки бутылку, фунт колбасы, два хлеба и сельдь, а мы тебя подождем здесь, голубчик, любимый мой…
Как она очаровала страховую барышню в киоске! — и все это только одним видом глупой испуганной барыни да французским обращением: мой
ангел! моя
милая!
Это было такое трогательно-прелестное зрелище, что публика мигом забыла свой недавний хохот и приключение с теленком. Зрители, казалось, были растроганы до слез. Бобка со своими рыженькими кудельками, с поднятым к небу
милым личиком, действительно как нельзя более, всем своим внешним видом походил на маленького
ангела.
—
Милый мой Боби! Дорогой Боби! Как ему идет этот костюм! Он настоящий маленький
ангел!
— О! да я его вижу сквозь сучья; он кивает мне головой, добрый старик! Здорово, здорово!.. Ступай же к нему, Розхен, и скажи, чтобы он, как скоро увидит красный значок Немого на высоте креста, тотчас выстрелил из ружья по воздуху и немедленно воротился домой. Прощай,
милое дитя! Бог и
ангелы Его с тобою: да избавят они тебя от злого искушения!.. Но ты побледнела, Роза. Не дурно ли тебе от беганья и жару?
Самоуверенный, почти надменный взгляд и величественная походка красноречиво говорили, что эта женщина не нуждается в чьей-либо поддержке, но вместе с тем — что в особенности и поразило в ней Пашкова — глаза ее принимали иногда такое наивно-милое выражение, а лицо освещалось такой простодушной улыбкой, что несмотря на ее двадцать пять лет, оно делалось лицом ребенка или скорее
ангела, слетевшего с небес, чтобы озарить землю своим присутствием.