Неточные совпадения
«Оставь мне, Господи,
Болезнь мою почетную,
По ней я дворянин!»
Не вашей подлой хворостью,
Не хрипотой, не
грыжею —
Болезнью благородною,
Какая только водится
У первых лиц в империи,
Я болен, мужичье!
— И пропади они пропадом, эти самые половики, они мне и вовсе не нужны. Кабы я знал, что столько из-за них докуки будет, так не то что искать, а приплатил бы к ним красненькую, да и две бы отдал, только бы не таскали на допросы. Я на извозчиках рублей 5 проездил. А я же нездоров. У меня и
грыжа и ревматизмы.
— «Гм, — промолвил Капитон и понюхал табаку, — значит,
грыжа.
Бабки в жизни бань играли большую роль, из-за бабок многие специально приходили в баню. Ими очень дорожили хозяева бань: бабки исправляли вывихи, «заговаривали
грыжу», правили животы как мужчинам, так и женщинам, накладывая горшок.
Умер он от
грыжи. Дней пять, весь почерневший, он ворочался на постели, плотно закрыв глаза, и скрипел зубами. Иногда говорил жене...
— А я на что похож? Не-ет, началась расслойка людям, и теперь у каждого должен быть свой разбег. Вот я, в городе Вологде, в сумасшедшем доме служил, так доктор — умнейший господин! — сказывал мне: всё больше год от году сходит людей с ума. Это значит — начали думать! Это с непривычки сходят с ума, — не привыкши кульё на пристанях носить, обязательно надорвёшься и
грыжу получишь, как вот я, — так и тут — надрывается душа с непривычки думать!
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели, глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами на нём сушат кровь человека, как пускают по ветру килы [Кила —
грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
— Да хотел в Воргород идти и в актёры наняться, ну — как у меня
грыжа, а там требуется должностью кричать много, то Евгенья Петровна говорит — не возьмут меня…
Нет, Зоечка, я спутал. Путинковский в Москве — это отпадает. Пожалуй, лучше всего моя собственная фамилия. Я думаю, что меня уж забыли за пять лет в Москве. На, прописывай Аметистова. Постой, тут по воинской повинности у меня еще
грыжа где-то была…
И не говорите. Прямо мученье. Ну что ж, документы в порядке. А по воинской повинности
грыжа у вас?
Старость бы еще ничего, да
грыжа меня одолела.
Муров. Я этого не знал; я думал, что это так, золотая безделушка, не представляющая никакого документа. Ну, да это все равно. Добрые люди обещали мне никогда не снимать с него медальона. Они, вероятно, считали его за какой-нибудь талисман или амулет, имеющий таинственную силу, или за ладанку, которую надевают детям от
грыжи.
Квартальный забрал старуху с
грыжей, одиннадцатилетнюю девочку с золотушным гноетечением, молодую бабу с расперетницей да Настю и под полицейским прикрытием повел их во врачебную управу.
Тут я сдался и чуть не заплакал. И моление тьме за окном послал: все, что угодно, только не ущемленную
грыжу.
Так-с… Прием, они говорят, сейчас ничтожный. В деревнях мнут лен, бездорожье… «Тут-то тебе
грыжу и привезут, — бухнул суровый голос в мозгу, — потому что по бездорожью человек с насморком (нетрудная болезнь) не поедет, а
грыжу притащат, будь покоен, дорогой коллега доктор».
«Я ни в чем не виноват, — думал я упорно и мучительно, — у меня есть диплом, я имею пятнадцать пятерок. Я же предупреждал еще в том большом городе, что хочу идти вторым врачом. Нет. Они улыбались и говорили: «Освоитесь». Вот тебе и освоитесь. А если
грыжу привезут? Объясните, как я с нею освоюсь? И в особенности каково будет себя чувствовать больной с
грыжей у меня под руками? Освоится он на том свете (тут у меня холод по позвоночнику…).
Какие я раны зашивал. Какие видел гнойные плевриты и взламывал при них ребра, какие пневмонии, тифы, раки, сифилис,
грыжи (и вправлял), геморрои, саркомы.
Лампа-«молния» с покривившимся жестяным абажуром горела жарко, двумя рогами. На операционном столе, на белой, свежепахнущей клеенке я ее увидел, и
грыжа померкла у меня в памяти.
«Ложись ты спать, злосчастный эскулап. Выспишься, а утром будет видно. Успокойся, юный неврастеник. Гляди — тьма за окнами покойна, спят стынущие поля, нет никакой
грыжи. А утром будет видно. Освоишься… Спи… Брось атлас… Все равно ни пса сейчас не разберешь. Грыжевое кольцо…»
И вот я заснул: отлично помню эту ночь — 29 ноября, я проснулся от грохота в двери. Минут пять спустя я, надевая брюки, не сводил молящих глаз с божественных книг оперативной хирургии. Я слышал скрип полозьев во дворе: уши мои стали необычайно чуткими. Вышло, пожалуй, еще страшнее, чем
грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт-больницу в одиннадцать часов ночи девочку. Сиделка глухо сказала...
«Молчи, — сказал я голосу, — не обязательно
грыжа. Что за неврастения? Взялся за гуж, не говори, что не дюж».
«Что это такое… Мозговая
грыжа… Гм… он живет… Саркома. Гм… мягковата… Какая-то невиданная, жуткая опухоль… Откуда же она развилась… Из бывшего глаза… А может быть, его никогда и не было… Во всяком случае, сейчас нет…»
«Инсипин инсипином, а как же все-таки с
грыжей будет?» — упорно приставал страх в виде голоса.
«…Ну, а если привезут женщину и у нее неправильные роды? Или, предположим, больного, а у него ущемленная
грыжа? Что я буду делать? Посоветуйте, будьте добры. Сорок восемь дней тому назад я кончил факультет с отличием, но отличие само по себе, а
грыжа сама по себе. Один раз я видел, как профессор делал операцию ущемленной
грыжи. Он делал, а я сидел в амфитеатре. И только…»
Холодный пот неоднократно стекал у меня вдоль позвоночного столба при мысли о
грыже. Каждый вечер я сидел в одной и той же позе, напившись чаю: под левой рукой у меня лежали все руководства по оперативному акушерству, сверху маленький Додерляйн. А справа десять различных томов по оперативной хирургии, с рисунками. Я кряхтел, курил, пил черный холодный чай…
Я не был виноват в ущемленной
грыже и не вздрагивал, когда приезжали сани и привозили женщину с поперечным положением, меня не касались гнойные плевриты, требовавшие операции…
Мигачева. Ну, заворчала,
грыжа старая!
— Ну да ничего; Павла Мироныча тоже нелегко обидеть: сильней его ни в Ельце, ни в Ливнах кулачника нет. Что ни бой — то два да три кулачника от его руки падают. Он в прошлом году, постом, нарочно в Тулу ездил и даром что мукомол, а там двух самых первых самоварников так сразу с
грыжей и сделал.
Николай Иванович. Все это — полуголодные, на одном хлебе с водой, больные, часто старые. Вон тот старик, у него
грыжа, от которой он страдает, а он с четырех часов утра до десяти вечера работает и еле жив. А мы? Ну разве можно, поняв это, жить спокойно, считая себя христианином? Ну, не христианином, а просто не зверем.
У него от вечной натуги
грыжа, — историческая, социальная
грыжа.
Ко мне приходит прачка с экземою рук, ломовой извозчик с
грыжею, прядильщик с чахоткою; я назначаю им мази, пелоты и порошки — и неверным голосом, сам стыдясь комедии, которую разыгрываю, говорю им, что главное условие для выздоровления — это то, чтобы прачка не мочила себе рук, ломовой извозчик не поднимал тяжестей, а прядильщик избегал пыльных помещений. Они в ответ вздыхают, благодарят за мази и порошки и объясняют, что дела своего бросить не могут, потому что им нужно есть.
На полу ворочается ее покойный отец Ефим Степанов. Она не видит его, но слышит, как он катается от боли по полу и стонет. У него, как он говорит, «разыгралась
грыжа». Боль так сильна, что он не может выговорить ни одного слова и только втягивает в себя воздух и отбивает зубами барабанную дробь...
Рассказал я о нем главному врачу. Утром мы исследовали комиссией одного солдата с
грыжею для эвакуации в Россию. Я предложил главкому врачу исследовать кстати и глухого. Мы подошли к его койке.
Старший наш приказчик помер, угрызение
грыжи с им приключилось, царство небесное.
На север — неблагополучные роды; на юг — потолок на тебя завалится; на восток — от
грыжи помрешь; а коли на запад — молоко тебе в голову беспременно бросится.
Через это дети должны исцелиться от боли глаз и от
грыж, которыми многие из них страдали от крика.