Неточные совпадения
Взгрустнулось крепко юноше
По матери-страдалице,
А пуще злость брала,
Он в
лес ушел.
Варенька, услыхав голос Кити и выговор ее
матери, быстро легкими шагами подошла к Кити. Быстрота движений, краска, покрывавшая оживленное лицо, — всё показывало, что в ней происходило что-то необыкновенное. Кити знала, что̀ было это необыкновенное, и внимательно следила за ней. Она теперь позвала Вареньку только затем, чтобы мысленно благословить ее на то важное событие, которое, по мысли Кити, должно было совершиться нынче после обеда в
лесу.
Одинцова кружилась перед ним, она же была его
мать, за ней ходила кошечка с черными усиками, и эта кошечка была Фенечка; а Павел Петрович представлялся ему большим
лесом, с которым он все-таки должен был драться.
— Меня вы забудете, — начал он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить, что вот, мол, какого человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика. Чем бы дитя ни тешилось… вы знаете. И
мать приласкайте. Ведь таких людей, как они, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть
лес…
Выслушайте же до конца, но только не умом: я боюсь вашего ума; сердцем лучше: может быть, оно рассудит, что у меня нет
матери, что я была, как в
лесу… — тихо, упавшим голосом прибавила она.
Про семейства гиляков рассказывают, что они живут здесь зимой при 36˚ мороза под кустами валежнику, даже
матери с грудными детьми, а захотят погреться, так разводят костры, благо
лесу много. Едят рыбу горбушу или черемшу (род чесноку).
В отдаленье темнеют
леса, сверкают пруды, желтеют деревни; жаворонки сотнями поднимаются, поют, падают стремглав, вытянув шейки торчат на глыбочках; грачи на дороге останавливаются, глядят на вас, приникают к земле, дают вам проехать и, подпрыгнув раза два, тяжко отлетают в сторону; на горе, за оврагом, мужик пашет; пегий жеребенок, с куцым хвостиком и взъерошенной гривкой, бежит на неверных ножках вслед за
матерью: слышится его тонкое ржанье.
— Надо помогать
матери — болтал он без умолку, — надо стариково наследство добывать! Подловлю я эту Настьку, как пить дам! Вот ужо пойдем в
лес по малину, я ее и припру! Скажу: «Настасья! нам судьбы не миновать, будем жить в любви!» То да се… «с большим, дескать, удовольствием!» Ну, а тогда наше дело в шляпе! Ликуй, Анна Павловна! лей слезы, Гришка Отрепьев!
Но всегда есть исключения: иногда и в степи попадаются беляки, иногда и в лесных местах, как, например, около Москвы, водятся русаки, только они почти никогда не ложатся на дневку в большом
лесу, а всегда на открытых местах или в мелком кустарнике; старый русак,
матерой, как говорят охотники, всегда крупнее и жирнее беляка одного с ним возраста и в то же время как-то складнее: уши у русака острее; лапки его, особенно передние, поменьше и поуютнее, и потому русачий малик (след) отличается с первого взгляда от беличьего.
Они разбиваются на пары и устраивают свои гнезда на древесных сучьях в
лесах и рощах, а около Москвы даже в заброшенных парках и садах; самка кладет четыре яйца, немного меньше голубиных, но продолговатой формы, зелено-пестрого цвета, и попеременно с самцом в три недели высиживают молодых, которых и отец и
мать кормят постоянно, до совершенного возраста, только что начинающими наливать в то время зелеными ягодами, всякими семенами и насекомыми.
Живут? Но молодость свою
Припомните… дитя!
Здесь
мать — водицей снеговой,
Родив, омоет дочь,
Малютку грозной бури вой
Баюкает всю ночь,
А будит дикий зверь, рыча
Близ хижины лесной,
Да пурга, бешено стуча
В окно, как домовой.
С глухих
лесов, с пустынных рек
Сбирая дань свою,
Окреп туземный человек
С природою в бою,
А вы?..
Раз после первого спаса шла Аглаида по Мохнатенькой, чтобы набрать травки-каменки для
матери Пульхерии. Старушка недомогала, а самой силы нет подняться на гору. Идет Аглаида по
лесу, собирает траву и тихонько напевает раскольничий стих. У самого святого ключика она чуть не наступила на лежавшего на земле мужика. Она хотела убежать, но потом разглядела, что это инок Кирилл.
— Ты вот что, Аграфенушка… гм… ты, значит, с Енафой-то поосторожней, особливо насчет еды. Как раз еще окормит чем ни на есть… Она эк-ту уж стравила одну слепую деушку из Мурмоса. Я ее вот так же на исправу привозил… По-нашему, по-скитскому, слепыми прозываются деушки, которые вроде тебя. А красивая была… Так в
лесу и похоронили сердешную. Наши скитские
матери тоже всякие бывают… Чем с тобою ласковее будет Енафа, тем больше ты ее опасайся. Змея она подколодная, пряменько сказать…
Когда свалка кончилась, бабы вышли из
лесу и смотрели в сторону ключика. Первая насмелилась подойти к Гермогену
мать Енафа. Наклонившись к старику, она проговорила...
Мать ни за что не хотела стеснить его свободу; он жил в особом флигеле, с приставленным к нему слугою, ходил гулять по полям и
лесам и приходил в дом, где жила Марья Михайловна, во всякое время, когда ему было угодно, даже ночью.
Я подумал, что
мать ни за что меня не отпустит, и так, только для пробы, спросил весьма нетвердым голосом: «Не позволите ли, маменька, и мне поехать за груздями?» К удивлению моему,
мать сейчас согласилась и выразительным голосом сказала мне: «Только с тем, чтоб ты в
лесу ни на шаг не отставал от отца, а то, пожалуй, как займутся груздями, то тебя потеряют».
Отец с
матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских
лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Отец думал, что
мать побоится ночной сырости; но место было необыкновенно сухо, никаких болот, и даже
лесу не находилось поблизости, потому что начиналась уже башкирская степь; даже влажности ночного воздуха не было слышно.
Идя в чаще елок, на вершины которых Иван внимательнейшим образом глядел, чтобы увидеть на них рябчика или тетерева, Вихров невольно помышлял о том, что вот там идет слава его произведения, там происходит война, смерть, кровь, сколько оскорбленных самолюбий, сколько горьких слез
матерей, супруг, а он себе, хоть и грустный, но спокойный, гуляет в
лесу.
Вдруг — она очутится в
лесу, вдруг — среди долины ровныя, вдруг — сделается хозяйкой и
матерью, вдруг — проникнется страстью к балам и пикникам.
Иногда Софья негромко, но красиво пела какие-то новые песни о небе, о любви или вдруг начинала рассказывать стихи о поле и
лесах, о Волге, а
мать, улыбаясь, слушала и невольно покачивала головой в ритм стиха, поддаваясь музыке его.
Павел и Андрей почти не спали по ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные.
Мать знала, что они устраивают собрания в
лесу, на болоте, ей было известно, что вокруг слободы по ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики, хватая и обыскивая отдельных рабочих, разгоняя группы и порою арестуя того или другого. Понимая, что и сына с Андреем тоже могут арестовать каждую ночь, она почти желала этого — это было бы лучше для них, казалось ей.
Пошли наши по домам; стал и я собираться. Собираюсь, да и думаю:"Господи! что, если летошняя дурость опять ко мне пристанет?"И тут же дал себе зарок, коли будет надо мной такая пагуба — идти в
леса к старцам душу спасать. Я было и зимой об этом подумывал, да все отца-матери будто жалко.
— А я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный,
мать — сыра земля; скитался я в
лесах дремучих со зверьми дикиими, в пустынях жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
Аграфена Кондратьевна. Хорошо бы это, уж и больно хорошо; только вот что, Устинья Наумовна: сама ты,
мать, посуди, что я буду с благородным-то зятем делать? Я и слова-то сказать с ним не умею, словно в
лесу.
В гостиной он, заикаясь, раболепствовал перед
матерью, исполнял все ее желания, бранил людей, ежели они не делали того, что приказывала Анна Дмитриевна, у себя же в кабинете и в конторе строго взыскивал за то, что взяли к столу без его приказания утку или послали к соседке мужика по приказанию Анны Дмитриевны узнать о здоровье, или крестьянских девок, вместо того чтобы полоть в огороде, послали в
лес за малиной.
— Стой, подожди. Я тогда тоже родителя схоронил, а матушка моя пряники, значит, пекла, на Анкудима работали, тем и кормились. Житье у нас было плохое. Ну, тоже заимка за
лесом была, хлебушка сеяли, да после отца-то всё порешили, потому я тоже закурил, братец ты мой. От
матери деньги побоями вымогал…
Входим в
лес по мокрой тропе, среди болотных кочек и хилого ельника. Мне кажется, что это очень хорошо — навсегда уйти в
лес, как ушел Кирилло из Пуреха. В
лесу нет болтливых людей, драк, пьянства, там забудешь о противной жадности деда, о песчаной могиле
матери, обо всем, что, обижая, давит сердце тяжелой скукой.
Если бы старый протопоп это знал, то такая роль для него была бы самым большим оскорблением, но он, разумеется, и на мысль не набредал о том, чтό для него готовится, и разъезжал себе на своих бурках из села в село, от храма к храму; проходил многие версты по
лесам; отдыхал в лугах и на рубежах нив и укреплялся духом в лоне матери-природы.
И если бы встала твоя
мать из заброшенной могилы, на тихом кладбище под лозищанским
лесом, то здесь в детях твоих она не признала бы своих внуков…
…В монастыре появилась новая клирошанка, — высокая, тонкая, как берёзка, она напоминала своим покорным взглядом Палагу, — глаза её однажды остановились на лице юноши и сразу поработили его. Рот её — маленький и яркий — тоже напоминал Палагу, а когда она высоким светлым голосом пела: «Господи помилуй…» — Матвею казалось, что это она для него просит милости, он вспоминал
мать свою, которая, жалеючи всех людей, ушла в глухие
леса молиться за них и, может быть, умерла уже, истощённая молитвой.
А как
мать её с отцом в каторгу пошли, осталась она, Варвара-то, как овца в
лесу.
(Соня выходит из
леса и стоит несколько секунд за копной. В руках у нее цветы, она хочет осыпать ими
мать и Варвару Михайловну. Слышит слова
матери, делает движение к ней и, повернувшись, неслышно уходит.)
Марья Львовна. Вы не хотели сказать — и невольно сказали простую, трезвую правду…
Матерью я должна быть для него… да! Другом! Хорошая вы моя… мне плакать хочется… я уйду! Вон, смотрите, стоит Рюмин. У меня, должно быть, глупое лицо… растерялась старушка! (Тихо, устало идет в
лес.)
— Были
леса по дороге, да, это — было! Встречались вепри, медведи, рыси и страшные быки, с головой, опущенной к земле, и дважды смотрели на меня барсы, глазами, как твои. Но ведь каждый зверь имеет сердце, я говорила с ними, как с тобой, они верили, что я —
Мать, и уходили, вздыхая, — им было жалко меня! Разве ты не знаешь, что звери тоже любят детей и умеют бороться за жизнь и свободу их не хуже, чем люди?
Воротился из Австралии Энрике Борбоне, он был дровосеком в этой чудесной стране, где всякий желающий легко достает большие деньги, он приехал погреться на солнце родины и снова собирался туда, где живется свободней. Было ему тридцать шесть лет, бородатый, могучий, веселый, он прекрасно рассказывал о своих приключениях, о жизни в дремучих
лесах; все принимали эту жизнь за сказку,
мать и дочь — за правду.
У меня, знаешь, батько с
матерью давно померли, я еще малым хлопчиком был… Покинули они меня на свете одного. Вот оно как со мною было, эге! Вот громада и думает: «Что же нам теперь с этим хлопчиком делать?» Ну и пан тоже себе думает… И пришел на этот раз из
лесу лесник Роман, да и говорит громаде: «Дайте мне этого хлопца в сторожку, я его буду кормить… Мне в
лесу веселее, и ему хлеб…» Вот он как говорит, а громада ему отвечает: «Бери!» Он и взял. Так я с тех самых пор в
лесу и остался.
Да, Мария, когда семейство садится у этого камина и
мать, читая добрую книгу детям, ведет их детскую фантазию по девственным
лесам, через моря, через горы, к тем жалким дикарям, которые не знают ни милосердия, ни правды, тогда над ярким огоньком вверху, — я это сам видал в былые годы, — тогда является детям старушка, в фланелевом капоте, с портфеликом у пояса и с суковатой палочкой в руке.
Воодушевясь, он рассказал несколько случаев удачной охоты и через неделю пошёл с Пётром и Алексеем в
лес, убил
матёрого медведя, старика. Потом пошли одни братья и подняли матку, она оборвала Алексею полушубок, оцарапала бедро, братья всё-таки одолели её и принесли в город пару медвежат, оставив убитого зверя в
лесу, волкам на ужин.
Нужно что-то сделать, чем-то утешить оскорблённую
мать. Она пошла в сад; мокрая, в росе, трава холодно щекотала ноги; только что поднялось солнце из-за
леса, и косые лучи его слепили глаза. Лучи были чуть тёплые. Сорвав посеребрённый росою лист лопуха, Наталья приложила его к щеке, потом к другой и, освежив лицо, стала собирать на лист гроздья красной смородины, беззлобно думая о свёкре. Тяжёлой рукою он хлопал её по спине и, ухмыляясь, спрашивал...
Если около гумен находится поблизости болотистая урема или
лес, то и беляки посещают гумна, отчего делаются очень жирны; но никогда не могут сравняться с русаками, которые до того отъедаются, что
матерые имеют весу до тридцати пяти фунтов.
При страсти отца к постройкам, вся Новосельская усадьба, за исключением мастерской и кузницы, передвинулась выше в гору и ближе к дому. Во время же, о котором я говорю, около кухни под
лесом возникла липовая баня, крытая тесом, расписанная зелеными и темно-красными полосками. Так как, по случаю перестройки дома,
матери с меньшими детьми пришлось перебираться во флигель, занимаемый отцом и моею классного, нам с отцом были поставлены кровати в самой бане, а Андрею Карповичу в предбаннике.
Впереди идет Слава-богу, за ним наш Карла, мы издальки идем; завел этот след нас в разгустой-густой
лес, а я по следам вижу, что
матерый медведь ходил, пожалуй, покажет такую страсть, что небо с овчинку…
Отстоял службу, хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось, на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу в глубокие дали земные; на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились;
лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина, покой, красота…
Конечно, и для богомольцев приманки имелись: вериги схимонаха Иосафа, уже усопшего, от ломоты в коленях помогали; скуфейка его, будучи на голову возложена, от боли головной исцеляла; в
лесу ключ был очень студёный, — его вода, если облиться ею, против всех болезней действовала. Образ успения божьей
матери ради верующих чудеса творил; схимонах Мардарий прорицал будущее и утешал горе людское. Всё было как следует, и весной, в мае, народ валом к нам валил.
Рыбная ловля располагает к благодушию: в Архангельской губернии; для того чтобы на удочку попалась большая рыба, ловят маленькую, секут ее и приговаривают: «Пошли отца, пошли
мать, пошли тетку, пошли дядю…» Всего вольнее — на охоте, среди
леса; на Севере очень длинны заговоры на ловлю горностаев, векш, настойчиво заговаривают бег зайца.
Чтобы предохранить свое дитятко от обмороченья и узорочанья,
мать произносит золотые слова: «Пошла я в чисто поле, взяла чашу брачную, вынула свечу обручальную, достала плат венчальный, почерпнула воды из загорного студенца; стала я среди
леса дремучего, очертилась чертою проверочною и возговорила зычным голосом.
— Хорошо, сударь, обвывает, — отвечал Сергеич с каким-то умилением, — причитывает все к отцу,
матери с такими речами: «Не
лес к сырой земле клонится, добрые люди богу молятся.
Матушка не знает, что у меня есть такой милый друг!» — Эраст целовал Лизу, говорил, что ее счастие дороже ему всего на свете, что по смерти
матери ее он возьмет ее к себе и будет жить с нею неразлучно, в деревне и в дремучих
лесах, как в раю.
Головенка больная, задорная, в
лесу росла, мужичкой росла все меж бурлаков да заводчиков; а тут их дом сгори;
мать, сударь, ейная погори; отец свою душу опали — подика-сь, она и невесть что расскажет вам…