Неточные совпадения
— Да нельзя же, матушка, — сказала Агафья Михайловна, почти всегда присутствовавшая в детской. — Надо в
порядке его убрать. Агу, агу! — распевала она над ним, не обращая внимания на
мать.
Понемногу она стала привыкать к нему, но все еще робела в его присутствии, как вдруг ее
мать, Арина, умерла от холеры. Куда было деваться Фенечке? Она наследовала от своей
матери любовь к
порядку, рассудительность и степенность; но она была так молода, так одинока; Николай Петрович был сам такой добрый и скромный… Остальное досказывать нечего…
— Понимаете, — жулик у жандарма револьвер срезал и удрал, а? Нет, — вы поймите: привилегированная часть, охрана
порядка,
мать… Мышей ловить, а не революционеров! Это же — комедия! Ох…
Наконец, большая часть вступает в брак, как берут имение, наслаждаются его существенными выгодами: жена вносит лучший
порядок в дом — она хозяйка,
мать, наставница детей; а на любовь смотрят, как практический хозяин смотрит на местоположение имения, то есть сразу привыкает и потом не замечает его никогда.
Между тем в доме у Татьяны Марковны все шло своим
порядком. Отужинали и сидели в зале, позевывая. Ватутин рассыпался в вежливостях со всеми, даже с Полиной Карповной, и с
матерью Викентьева, шаркая ножкой, любезничая и глядя так на каждую женщину, как будто готов был всем ей пожертвовать. Он говорил, что дамам надо стараться делать «приятности».
Опекуну она не давала сунуть носа в ее дела и, не признавая никаких документов, бумаг, записей и актов, поддерживала
порядок, бывший при последних владельцах, и отзывалась в ответ на письма опекуна, что все акты, записи и документы записаны у ней на совести, и она отдаст отчет внуку, когда он вырастет, а до тех пор, по словесному завещанию отца и
матери его, она полная хозяйка.
Через неделю после радостного события все в доме пришло в прежний
порядок.
Мать Викентьева уехала к себе, Викентьев сделался ежедневным гостем и почти членом семьи. И он, и Марфенька не скакали уже. Оба были сдержаннее, и только иногда живо спорили, или пели, или читали вдвоем.
Вера Павловна, — теперь она уже окончательно Вера Павловна до следующего утра, — хлопочет по хозяйству: ведь у ней одна служанка, молоденькая девочка, которую надобно учить всему; а только выучишь, надобно приучать новую к
порядку: служанки не держатся у Веры Павловны, все выходят замуж — полгода, немного больше, смотришь, Вера Павловна уж и шьет себе какую-нибудь пелеринку или рукавчики, готовясь быть посаженною
матерью; тут уж нельзя отказаться, — «как же, Вера Павловна, ведь вы сами все устроили, некому быть, кроме вас».
Лет до десяти я не замечал ничего странного, особенного в моем положении; мне казалось естественно и просто, что я живу в доме моего отца, что у него на половине я держу себя чинно, что у моей
матери другая половина, где я кричу и шалю сколько душе угодно. Сенатор баловал меня и дарил игрушки, Кало носил на руках, Вера Артамоновна одевала меня, клала спать и мыла в корыте, m-me Прово водила гулять и говорила со мной по-немецки; все шло своим
порядком, а между тем я начал призадумываться.
При стариках (оба, и отец и
мать, были пьяненькие) хозяйство пришло в упадок, так что надо было совсем новые
порядки завести.
Так я простоял в гостиной перед креслом и апельсином до полного рассвета, пока не пришла
мать с горничной, чтобы привести все в
порядок.
Мать удивилась, застав меня уже одетого и страшно мечтательного.
— Как вы думаете, Христофор Федорыч, — сказал он наконец, — ведь у нас теперь, кажется, все в
порядке, сад в полном цвету… Не пригласить ли ее сюда на день вместе с ее
матерью и моей старушкой теткой, а? Вам это будет приятно?
— В ноги, в ноги, басурман! — строго закричала на него старуха. — Позабыл порядок-то, как с родною
матерью здороваться…
Тут случилось что-то необыкновенное, что Таисья сообразила только потом, когда опомнилась и пришла в себя. Одно слово о «змее» точно ужалило Аглаиду. Она накинулась на Енафу с целым градом упреков, высчитывая по пальцам все скитские
порядки.
Мать Енафа слушала ее с раскрытым ртом, точно чем подавилась.
История Собакского давно у нас известна. Благодарю вас за подробности. [Ссыльного поляка Собаньского убили его служащие с корыстной целью. Подробности в письме Якушкина от 28 августа 1841 г. (сб. «Декабристы», 1955, стр. 277 и сл.).] Повара я бы, без зазрения совести, казнил, хотя в нашем судебном
порядке я против смертной казни. Это изверг. По-моему, также Собанский счастлив, но бедная его
мать нашим рассуждением не удовольствуется…
Покуда происходила в доме раскладка, размещение привезенных из Уфы вещей и устройство нового
порядка, я с Евсеичем ходил гулять, разумеется, с позволения
матери, и мы успели осмотреть Бугуруслан, быстрый и омутистый, протекавший углом по всему саду, летнюю кухню, остров, мельницу, пруд и плотину, и на этот раз все мне так понравилось, что в одну минуту изгладились в моем воспоминании все неприятные впечатления, произведенные на меня двукратным пребыванием в Багрове.
Мы проговорили так до обеда, который происходил обыкновенным
порядком в зале; кушаний было множество, и, кроме моей
матери и отца, который и за стол не садился, все кушали охотно и разговаривали довольно спокойно, только вполголоса.
—
Порядок, мать-командирша, не глупость. Изволь взять! — говорил Годнев настоятельнее.
— Не в том дело; ты, может быть, вдесятеро умнее и лучше меня… да у тебя, кажется, натура не такая, чтоб поддалась новому
порядку; а тамошний
порядок — ой, ой! Ты, вон, изнежен и избалован
матерью; где тебе выдержать все, что я выдержал? Ты, должно быть, мечтатель, а мечтать здесь некогда; подобные нам ездят сюда дело делать.
Мать гладила его волосы, а он рассказывал все по
порядку: блестящий рождественский бал в Екатерининском институте, куда его почти насильно отправил Дрозд.
У отца Захарии далеко не было ни зеркальной чистоты протопопского дома, ни его строгого
порядка: на всем здесь лежали следы детских запачканных лапок; изо всякого угла торчала детская головенка; и все это шевелилось детьми, все здесь и пищало и пело о детях, начиная с запечных сверчков и оканчивая
матерью, убаюкивавшею свое потомство песенкой...
Гордей Евстратыч был вдовец, и весь дом вела его
мать, Татьяна Власьевна, высокая, ширококостная старуха раскольничьего склада; она строго блюла за
порядком в доме, и снохи ходили у ней по струнке.
— А я вот что тебе скажу, милушка… Жили мы, благодарение Господу, в достатке, все у нас есть, люди нас не обегают: чего еще нам нужно? Вот ты еще только успел привезти эту жилку в дом, как сейчас и начал вздорить… Разве это
порядок?
Мать я тебе или нет? Какие ты слова с
матерью начал разговаривать? А все это от твоей жилки… Погляди-ко, ты остребенился на сватьев-то… Я своим умом так разумею, что твой Маркушка колдун, и больше ничего. Осиновым колом его надо отмаливать, а не сорокоустом…
Скоро все утихло на постоялом дворе, и только от времени до времени на полатях принимались реветь ребятишки; но заботливая
мать попеременно то колотила их, то набивала им рот кашею, и все через минуту приходило в прежний
порядок и тишину.
Разложив все это в
порядке, Вера Сергеевна со своею горничной начала убирать покойницу. Долинский тихо и спокойно помогал им. Он вынул из своей дорожной шкатулки киевский перламутровый крест своей
матери и, по украинскому обычаю, вложил его в исхудалые ручки Доры.
Холодно и вежливо он сказал моей
матери, что для нее нарушен существующий
порядок в гимназии, что никому из родственников и родителей не позволяется входить во внутренние комнаты учебного заведения, что для этого назначена особая приемная зала, что вход в больницу совершенно воспрещен и что особенно это неприлично для такой молодой и прекрасной дамы.
Во всяком случае, несомненно то, что он не сблизился, не сроднился с этим
порядком, потому что всегда был от него в отчуждении, живя вместе с
матерью в Преображенском, далеко от дворских интриг.
— Не
порядок это, молодец хороший, без
матери беседовать с девицей, чтобы впредь не было этого!
На том же дворе под прямым углом к старому дому стоял так называемый новый флигель, в котором в трех комнатах проживала
мать владельца, добродушная старушка Вера Александровна. Она появлялась за домашний общий стол, но, кроме того, пользуясь доходами небольшого болховского имения, варила собственное сахарное и медовое варенье, которым чуть не ежедневно угощала многочисленных внуков, имена которых решаюсь выставить в
порядке по возрасту: Николай, Наталья, Петр, Александр, Екатерина, Иван, Анна.
Челкаш чувствовал себя овеянным примиряющей, ласковой струей родного воздуха, донесшего с собой до его слуха и ласковые слова
матери, и солидные речи истового крестьянина-отца, много забытых звуков и много сочного запаха матушки-земли, только что оттаявшей, только что вспаханной и только что покрытой изумрудным шелком озими… Он чувствовал себя одиноким, вырванным и выброшенным навсегда из того
порядка жизни, в котором выработалась та кровь, что течет в его жилах.
— Статошное ли дело, — кричала Фатевна, размахивая руками. — Разе это
порядок? Женатый человек и таскается по чужим женам… разе это
порядок?.. я
мать?!.
Перчихин. Вот у птиц — хорош
порядок! Оперился птенец — лети на все четыре стороны… никакой ему муштровки от отца с
матерью нет… Чайку тут мне не осталось?
Там всегдашние, трогательные попечения небесной благодетельности не уступают самым нежнейшим родительским попечениям и, осыпая цветами колыбель младенцев, скрывают от сирот несчастие сиротства; там кроткая улыбка добродушной надзирательницы заменяет для юных сердец счастливую улыбку
матери; там благоразумный надзиратель заступает место отца и, приучая их к трудолюбию, к
порядку, готовит в них отечеству полезных граждан.
Вскоре Пахомка (старший сын скотницы и дружка невесты) появился на пороге; за ним, крестясь и кланяясь, вошли по
порядку жених, его отец,
мать, дружка и родственники. Все они казались не слишком-то радостными; один дружка жениха скалил зубы, подмигивал близ стоявшим бабам да весело встряхивал курчавою своею головою.
Как вспомнишь, что все эти предметы стояли на этих же местах и точно в таком же
порядке, когда я еще был ребенком и приезжал сюда с
матерью на именины, то просто не верится, чтобы они могли когда-нибудь не существовать.
Все это были качества, очень подходящие для полицейской службы, которой добивался Рыжов, — и он был сделан солигалическим квартальным, а
мать его продолжала печь и продавать свои пироги на том самом базаре, где сын ее должен был установить и держать добрые
порядки: блюсти вес верный и меру полную и утрясенную.
Жизнь его была загадочна: подростком лет пятнадцати он вдруг исчез куда-то и лет пять пропадал, не давая о себе никаких вестей отцу,
матери и сестре, потом вдруг был прислан из губернии этапным
порядком, полубольной, без правого глаза на темном и сухом лице, с выбитыми зубами и с котомкой на спине, а в котомке две толстые, в кожаных переплетах, книги, одна — «Об изобретателях вещей», а другая — «Краткое всемирное позорище, или Малый феатрон».
«Я, — говорил он, — денно и нощно хлопочу, и запашку удвоил, и
порядок завел, и лес берегу, и денег не трачу, а подумаю на что, сам не знаю; точно управляющий братнина сына, а тот возьмет все, да и спасибо не скажет, я его знаю, по
матери пошел, баба продувная была, и в нем хамовой крови довольно.
1-ый гость. Нет! по
порядку: шафер объявляет, а тут входят посаженые, и потом уже отец и
мать…
Словом, Инсаров с молоком
матери всасывает ненависть к поработителям, недовольство настоящим
порядком вещей.
Иннокентиев. Да чего тут! Ну, если я скажу что-нибудь не так, он тут, поправит, чего ж вам сомневаться в моих словах? Не родня, сказано вам. Да вы слушайте по
порядку. Привел его к себе. Даю. Читайте, говорю; рассудил: лучше ей знать позор своей
матери, нежели самой остаться обесславленной.
— Бог вас спасет,
матери, — поклонясь, молвила игуменья. — Добро, что
порядок блюли и Божию службу справляли как следует. А что Марья Гавриловна, здорова ли? — осведомилась
мать Манефа.
— Полно ты! — тревожно вскликнула и руками всплеснула
мать Таисея, хоть и знала уж во всей подробности похожденья китежских поклонниц…
Порядок и уважение к Манефе требовали, чтоб она на первый раз прикинулась, что ничего не знает.
Чин чином справили свой праздник Бояркины. Постороннего народа за столами на широком дворе и почетных гостей в тесной келарне было немало. Всем учрежденье за трапезой было довольное. Все обошлось хорошо, уставно и в должном
порядке. И когда по окончании обеда остались в келарне только свои, утомленная хлопотами
мать Таисея, присев на лавочке, радостно перекрестилась и молвила...
Про Иргиз говорили: знаком был он
матери Манефе; до игуменства чуть не каждый год туда ездила и гащивала в тамошних женских обителях по месяцу и дольше… Василий Борисыч также коротко знал Иргизские монастыри. Долго он рассуждал с Манефой о благолепии тамошних церквей, о стройном
порядке службы, о знаменитых певцах отца Силуяна, о пространном и во всем преизобильном житии тамошних иноков и стариц.
— Что детки? Малы они, кумушка, еще неразумны, — отвечал Иван Григорьич. — Пропащие они дети без
матери… Нестройно, неукладно в дому у меня. Не глядел бы… Все, кажись, стоит на своем месте, по-прежнему; все, кажется,
порядки идут, как шли при покойнице, а не то… Пустым пахнет, кумушка.
Мать Назарету утешал разговорами о племяннице ее Домнушке и о
порядках, какие заведены в Антоновской палате, где она при старухах в читалках живет.
Zohar, II: «Души сходят вниз в
порядке хронологически предустановленном: душа
матери приходит раньше сына, а эта раньше внука и т. д.
Батюшки не было, и все Володины близкие входили в каюту, подробно осматривая каждый уголок.
Мать даже отворила все ящики комода и смотрела, в
порядке ли все лежит.
— Что ты, сударыня?.. — с ужасом почти вскликнула Анисья Терентьевна. — Как сметь старый завет преставлять!.. Спокон веку водится, что кашу да полтину мастерицам родители посылали… От сторонних книжных дач не положено брать. Опять же надо ведь мальчонке-то по улице кашу в плате нести — все бы видели да знали, что за новую книгу садится. Вот,
мать моя, принялась ты за наше мастерство, учишь Дунюшку, а старых-то
порядков по ученью и не ведаешь!.. Ладно ли так? А?