Неточные совпадения
«Мне тоже надо сделать выводы из моих наблюдений», — решил он и в свободное время начал перечитывать свои старые записки. Свободного времени
было достаточно, хотя дела
Марины постепенно расширялись, и почти всегда это
были странно однообразные дела: умирали какие-то вдовы, старые девы, бездетные торговцы, отказывая
Марине свое, иногда солидное, имущество.
Он злился. Его раздражало шумное оживление
Марины, и почему-то
была неприятна встреча с Туробоевым. Трудно
было признать, что именно вот этот человек с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен
был и бородатый студент.
Это
было приятно слышать, и Самгин тотчас же вернулся к
Марине.
За несколько недель он внимательно присмотрелся к ней и нашел, что единственно неприятное в ней — ее сходство с
Мариной,
быть может, только внешнее сходство, — такая же рослая, здоровая, стройная.
Самгин видел фигуру
Марины, напряженно пытался рассмотреть ее лицо, но оно
было стерто сумраком.
Было в нем что-то устойчиво скучное, упрямое. Каждый раз, бывая у
Марины, Самгин встречал его там, и это
было не очень приятно, к тому же Самгин замечал, что англичанин выспрашивает его, точно доктор — больного. Прожив в городе недели три, Крэйтон исчез.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе,
Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка
была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Клим Самгин чувствовал себя так, точно сбросил с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он изменил все движения своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о
Марине возникло снова в тех ярких красках, с тою интригующей силой, каким оно
было в России.
«Мне тридцать пять, она — моложе меня года на три, четыре», — подсчитал он, а
Марина с явным удовольствием
пила очень душистый чай, грызла домашнее печенье, часто вытирала яркие губы салфеткой, губы становились как будто еще ярче, и сильнее блестели глаза.
Самгину неприятно
было узнать, что Лидия живет в этом городе, и захотелось расспросить о
Марине.
Но Клим Самгин привык и даже как бы считал себя обязанным искать противоречий, это
было уже потребностью его разнузданной мысли. Ему хотелось найти в
Марине что-нибудь наигранное, фальшивенькое.
Ел Тагильский не торопясь, и насыщение не мешало ему говорить. Глядя в тарелку, ловко обнажая вилкой и ножом кости цыпленка, он спросил: известен ли Самгину размер состояния
Марины? И на отрицательный ответ сообщил: деньгами и в стойких акциях около четырехсот тысяч, землею на Урале и за Волгой в Нижегородской губернии, вероятно, вдвое больше.
— Приятное путешествие наше сломано, я очень грустно опечален этим. Вы едете домой, да? Вы расскажете все это
Марина Петровна, пусть она
будет смеяться. Это все-таки смешно!
Он все более определенно чувствовал в жизни
Марины нечто таинственное или, по меньшей мере, странное. Странное отмечалось не только в противоречии ее политических и религиозных мнений с ее деловой жизнью, — это противоречие не смущало Самгина, утверждая его скептическое отношение к «системам фраз». Но и в делах ее
были какие-то темные места.
Того, что
было сказано Безбедовым о
Марине, Самгин не хотел помнить, но — помнил.
Расхаживая по комнате с папиросой в зубах, протирая очки, Самгин стал обдумывать
Марину. Движения дородного ее тела, красивые колебания голоса, мягкий, но тяжеловатый взгляд золотистых глаз — все в ней
было хорошо слажено, казалось естественным.
Марина заявила, что хочет
есть.
— Еще лучше! — вскричала
Марина, разведя руками, и, захохотав, раскачиваясь, спросила сквозь смех: — Да — что ты говоришь, подумай! Я
буду говорить с ним — таким — о тебе! Как же ты сам себя ставишь? Это все мизантропия твоя. Ну — удивил! А знаешь, это — плохо!
Покуривая, он снова стал читать план и нашел, что — нет, нельзя давать слишком много улик против Безбедова, но необходимо, чтоб он знал какие-то Маринины тайны, этим знанием и
будет оправдано убийство Безбедова как свидетеля, способного указать людей, которым
Марина мешала жить.
«Чем ей мешает христианство? — продолжал Самгин обдумывать
Марину. — Нет, это она сказала не от ума, — а разгневалась, должно
быть, на меня… В будущем году я тоже съезжу за границу…»
Он стал ходить к ней каждый вечер и, насыщаясь ее речами, чувствовал, что растет. Его роман, конечно,
был замечен, и Клим видел, что это выгодно подчеркивает его. Елизавета Спивак смотрела на него с любопытством и как бы поощрительно,
Марина стала говорить еще более дружелюбно, брат, казалось, завидует ему. Дмитрий почему-то стал мрачнее, молчаливей и смотрел на
Марину, обиженно мигая.
Самгин рассердился и ушел.
Марины в городе не
было, она приехала через восемь дней, и Самгина неприятно удивило то, что он сосчитал дни. Когда он передал ей пакет писем и тетрадку «Размышлений», она, небрежно бросив их на диван, сказала весьма равнодушным тоном...
Дуняша предложила пройти в ресторан, поужинать; он согласился, но, чувствуя себя отравленным лепешками
Марины,
ел мало и вызвал этим тревожный вопрос женщины...
Пред ним встала дородная, обнаженная женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова
есть сходство с
Мариной — такая же стройная, здоровая.
Все сказанное матерью ничем не задело его, как будто он сидел у окна, а за окном сеялся мелкий дождь. Придя к себе, он вскрыл конверт, надписанный крупным почерком
Марины, в конверте оказалось письмо не от нее, а от Нехаевой. На толстой синеватой бумаге, украшенной необыкновенным цветком, она писала, что ее здоровье поправляется и что, может
быть, к средине лета она приедет в Россию.
— Ну, это — слишком! — возразила
Марина, прикрыв глаза. — Она — сентиментальная старая дева, очень несчастная, влюблена в меня, а он — ничтожество, лентяй. И враль — выдумал, что он художник, учитель и богат, а
был таксатором, уволен за взятки, судился. Картинки он малюет, это верно.
Он снова заставил себя вспомнить
Марину напористой девицей в желтом джерси и ее глупые слова: «Ношу джерси, потому что терпеть не могу проповедей Толстого». Кутузов называл ее Гуляй-город. И, против желания своего, Самгин должен
был признать, что в этой женщине
есть какая-то приятно угнетающая, теплая тяжесть.
Все это текло мимо Самгина, но
было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов
были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное
было сказано в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам
Марины.
«Приходится думать не о ней, а — по поводу ее.
Марина… — Вспомнил ее необычное настроение в Париже. — В конце концов — ее смерть не так уж загадочна, что-нибудь… подобное должно
было случиться. “По Сеньке — шапка”, как говорят. Она жила близко к чему-то, что предусмотрено “Положением о наказаниях уголовных”».
Он чувствовал, что
Марину необходимо оправдать от подозрений, и чувствовал, что торопится с этим. Ночь
была не для прогулок, из-за углов вылетал и толкал сырой холодный ветер, черные облака стирали звезды с неба, воздух наполнен печальным шумом осени.
За кучера сидел на козлах бородатый, страховидный дворник
Марины и почти непрерывно беседовал с лошадьми, — голос у него
был горловой, в словах звучало что-то похожее на холодный, сухой свист осеннего ветра.
С
Мариной следует
быть осторожным.
Проводив Клима до его квартиры, она зашла к Безбедову
пить чай. Племянник ухаживал за нею с бурным и почтительным восторгом слуги, влюбленного в хозяйку, счастливого тем, что она посетила его. В этом суетливом восторге Самгин чувствовал что-то фальшивое, а
Марина добродушно высмеивала племянника, и
было очень странно, что она, такая умная, не замечает его неискренности.
В этих словах Самгину послышалась нотка цинизма. Духовное завещание
было безукоризненно с точки зрения закона, подписали его солидные свидетели, а иск — вздорный, но все-таки у Самгина осталось от этого процесса впечатление чего-то необычного. Недавно
Марина вручила ему дарственную на ее имя запись: девица Анна Обоимова дарила ей дом в соседнем губернском городе. Передавая документ, она сказала тем ленивым тоном, который особенно нравился Самгину...
И, улыбаясь навстречу Турчанинову, она осыпала его любезностями. Он ответил, что спал прекрасно и что все вообще восхитительно, но притворялся он плохо,
было видно, что говорит неправду. Самгин молча
пил чай и, наблюдая за
Мариной, отмечал ее ловкую гибкость в отношении к людям, хотя
был недоволен ею. Интересовало его мрачное настроение Безбедова.
Тут он невольно замедлил шаг, — в словах Безбедова
было нечто, весьма похожее на то, что говорил
Марине он, Самгин, о себе.
Город
Марины тоже встретил его оттепелью, в воздухе разлита
была какая-то сыворотка, с крыш лениво падали крупные капли; каждая из них, казалось, хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у окна, в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с
Мариной.
Было в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
Она ушла во флигель, оставив Самгина довольным тем, что дело по опеке откладывается на неопределенное время. Так оно и
было, — протекли два месяца —
Марина ни словом не напоминала о племяннике.
Бричка
была неудобная, на жестких рессорах, Самгина неприятно встряхивало, он не выспался и
был недоволен тем, что пришлось ехать одному, — его место в коляске
Марины занял Безбедов.
Самгину действительность изредка напоминала о себе неприятно: в очередном списке повешенных он прочитал фамилию Судакова, а среди арестованных в городе анархистов — Вараксина, «жившего под фамилиями Лосева и Ефремова». Да, это
было неприятно читать, но, в сравнении с другими, это
были мелкие факты, и память недолго удерживала их.
Марина по поводу казней сказала...
О
Марине думалось почему-то неприязненно, может
быть,
было досадно, что в этом случае искусство не возвышается над действительностью.
— Я здесь с утра до вечера, а нередко и ночую; в доме у меня — пустовато, да и грусти много, — говорила
Марина тоном старого доверчивого друга, но Самгин, помня, какой грубой, напористой
была она, — не верил ей.
Он
был уверен, что достаточно хорошо изучил провинциалов во время поездок по делам московского патрона и
Марины.
Затем он неожиданно подумал, что каждый из людей в вагоне, в поезде, в мире замкнут в клетку хозяйственных, в сущности — животных интересов; каждому из них сквозь прутья клетки мир виден правильно разлинованным, и, когда какая-нибудь сила извне погнет линии прутьев, — мир воспринимается искаженным. И отсюда драма. Но это
была чужая мысль: «Чижи в клетках», — вспомнились слова
Марины, стало неприятно, что о клетках выдумал не сам он.
Руку Самгина он стиснул так крепко, что Клим от боли даже топнул ногой.
Марина увезла его к себе в магазин, — там, как всегда, кипел самовар и, как всегда,
было уютно, точно в постели, перед крепким, но легким сном.
Попов говорил просительно, на лице его застыла гримаса смущения, он пожимал плечами, точно от холода, и вообще
был странно не похож на того размашистого человека, каким Самгин наблюдал его у
Марины.
Через несколько дней он должен
был ехать в один из городов на Волге утверждать
Марину в правах на имущество, отказанное ей по завещанию какой-то старой девой.
Найти ответ на вопрос этот не хватило времени, — нужно
было определить: где теперь
Марина? Он высчитал, что
Марина уже третьи сутки в Париже, и начал укладывать вещи в чемодан.
И — вслед за этим Самгин должен
был признать, что Безбедов вообще не способен выдумать ничего. Вспыхнуло негодование против
Марины.
В пять минут Клим узнал, что
Марина училась целый год на акушерских курсах, а теперь учится
петь, что ее отец, ботаник,
был командирован на Канарские острова и там помер и что
есть очень смешная оперетка «Тайны Канарских островов», но, к сожалению, ее не ставят.