Неточные совпадения
— Ну и слава Богу! — сказала
мама, испугавшись тому, что он шептал мне на ухо, — а то я было подумала… Ты, Аркаша, на нас не
сердись; умные-то люди и без нас с тобой будут, а вот кто тебя любить-то станет, коли нас друг у дружки не будет?
К удивлению моему, они на меня не
сердились;
мама по крайней мере мне улыбнулась.
«На сумасшедших не
сердятся, — мелькнуло у меня вдруг в голове, — а Татьяна озверела на него от злости; значит, он — вовсе не сумасшедший…» О, мне все казалось, что это была аллегория и что ему непременно хотелось с чем-то покончить, как с этим образом, и показать это нам,
маме, всем. Но и «двойник» был тоже несомненно подле него; в этом не было никакого сомнения…
— Вы знаете, за что
мама сегодня так
рассердилась на вас? — спрашивала Надежда Васильевна, когда он уходил домой.
И надобно видеть, как он принимается иногда поучать меня — ну, точь-в-точь он патриарх, а я малый ребенок, который, кроме «папы» да «
мамы», говорить ничего не умеет… так, знаешь, благосклонно, не
сердясь.
— Не знаю, боятся, что ли! Ты не
сердись на них,
мама. Они говорят, что только у нас и видят настоящую жизнь.
— Мелочи! Я знаю, что это мелочи и что он даже не заметил, как это действует на
маму, и я на него за это ни крошечки не
сержусь. Понимаешь, это теперь ровно ничего не значило, кроме неловкости.
— Вы знаете, — говорила она мне, прощаясь, — вы не думайте, что мои родные в самом деле
сердятся, что я читаю книги. Фриц сказал, что ваши книги мне всегда можно читать, и
мама мне тоже позволила.
«И зачем мне было покупать этот фонарь? — думал он с бесполезной досадой. — Ну, пересмотрю я все картинки, а дальше что же? Во второй раз даже и неинтересно будет. Да и даст ли
мама два рубля? Два рубля! Целых два рубля! А вдруг она
рассердится, да и скажет: знать ничего не знаю, разделывайся сам, как хочешь. Эх, дернуло же меня сунуться!»
— Ничего, все обошлось благополучно, — рассказывала Надя торопливо. —
Мама приезжала ко мне осенью в Петербург, говорила, что бабушка не
сердится, а только все ходит в мою комнату и крестит стены.
Пётр (осторожно подходя к матери).
Мама, прости меня, я слышал, что говорила эта женщина… не всё, но слышал… ты не
сердись…
Татьяна Алексеевна. Превосходно. Кланяются тебе
мама и Катя. Василий Андреич велел тебя поцеловать. (Целует.) Тетя прислала тебе банку варенья, и все
сердятся, что ты не пишешь. Зина велела тебя поцеловать. (Целует.) Ах, если б ты знал, что было! Что было! Мне даже страшно рассказывать! Ах, что было! Но я вижу по глазам, что ты мне не рад!
— Боже мой, — шептали мои губы, — помоги мне! Помоги, Боже, сделаться доброй, хорошей девочкой, прилежно учиться, помогать
маме… не
сердиться по пустякам!
— Девочка моя родная! Да разве я могу
сердиться на тебя! Ни минутки не
сердилась на тебя твоя
мама, ни когда из дома пришлось отдать в пансион, ни когда о побеге твоем узнала! Тасечка, жизнь моя! Ведь у меня самой кровью сердце обливалось, когда я, для твоего исправления, отдала тебя из дома. A ты, верно, упрекала
маму?
Неужели же
мама все еще
сердится на Тасю?
Наша немка, Минна Ивановна, была в ужасе, всю дорогу возмущалась мною, а дома сказала папе. Папа очень
рассердился и сказал, что это свинство, что меня больше не нужно ни к кому отпускать на елку. А
мама сказала...
— Он не бранит, но, знаете ли…
сердится на вас. Он говорит, что через вас
мама несчастна и что вы… погубили
маму. Ведь он какой-то странный! Я ему растолковываю, что вы добрый, никогда не кричите на
маму, а он только головой качает.
— Барыня, голубонька, не
сердитесь на меня, Христа ради: плакал и блажил он все время, обязательно просился к
маме да к
маме. Ну и согрешила я, значит, взяла его, чтоб успокоить хоть малость. Ах ты, Господи, кто же знал, что он, сердечненький, признает вас и закричит на весь киянтер?
—
Мама, ты
сердишься? — подняла голову княжна Людмила и посмотрела на мать.
— Вы… добрая… вы хорошая… Мы с Полиной не знали, что вы такая… Мы
рассердились на вас… Думали: злая, гордячка… Думали, что жаловались на нас
маме… И мстить хотели за то, что не пустили на бал… a теперь… И, не договорив своей фразы, она снова душила Дашу поцелуями.
У
мамы ловкие пальцы, и раздела она быстро, а пока раздевала, Юра держал отца за руку. Няньку выгнал. Но так как отец уже начинал
сердиться и мог догадаться о том, что было в беседке, то Юра скрепя сердце решил отпустить его. Но, целуя, схитрил...
—
Мама, вы
сердитесь? Вы не
сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
— Ты не
сердишься на меня? — спросила
мама, но Валя, не отвечая на вопрос, сказал...