Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще,
старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что
мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей
мамой в этот собор и лепетала молитвы по
старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Аня. Приезжаем в Париж, там холодно, снег. По-французски говорю я ужасно.
Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы,
старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг стало жаль
мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить.
Мама потом все ласкалась, плакала…
Девушка жадно слушала, как шамкали
старые нянины губы о ее красавице
маме, которую унесли в белом гробу из противного петербургского отеля в родную деревню…
Я в 6 часов уходил в театр, а если не занят, то к Фофановым, где очень радовался за меня
старый морской волк, радовался, что я иду на войну, делал мне разные поучения, которые в дальнейшем не прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей доброй
мамой. В труппе после рассказов Далматова и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на героя, поили, угощали и платили жалованье. Я играл раза три в неделю.
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова, на мгновение, увидел людей: сидят и судят его и что-то говорят на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже на свидании с матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта
старая женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «папа», «
мама», но только лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам, вздрагивая, думал...
Иди за мной и смотри, что я с ней за эти слова твои сделаю! — рявкнул боярин приставу и потащил его, еле дышащего, вслед за собою в верхний этаж, где в той же опочивальне молодая боярышня, кругленькая и белая как свежая репочка, седела посреди широкой постели и плакала, трогая горем своим и
старых мам и нянь и стоящих вокруг нее молодых сенных девушек.
Любовь. Глупости,
мама! Какое дело богу, природе, солнцу — до нас? Мы лежим на дороге людей, как обломки какого-то
старого, тяжёлого здания, может быть — тюрьмы… мы валяемся в пыли разрушения и мешаем людям идти… нас задевают ногами, мы бессмысленно испытываем боль… иногда, запнувшись за нас, кто-нибудь падает, ломая себе кости…
Брат Вася не верил, что я уезжаю, до тех пор пока няня и наш кучер Андрей не принесли из кладовой
старый чемоданчик покойного папы, а
мама стала укладывать в него мое белье, книги и любимую мою куклу Лушу, с которой я никак не решилась расстаться. Няня туда же сунула мешок вкусных деревенских коржиков, которые она так мастерски стряпала, и пакетик малиновой смоквы, тоже собственного ее приготовления. Тут только, при виде всех этих сборов, горько заплакал Вася.
— О, мне ничего не надо, — поторопилась сказать она. — Ваша
мама так много сделала для меня, отняв у
старого фокусника и выходив во время болезни… Мне ничего не надо больше, я и так благодарна ей от всей души.
Но наше счастье длилось недолго. Прошло всего несколько месяцев после того блаженного дня, как вдруг моя бедная дорогая
мама тяжко заболела и скончалась. Говорят, она зачахла от тоски по родному аулу, который не могла даже навещать, боясь оскорблений со стороны фанатиков-татар и непримиримого врага ее —
старого муллы.
— Да чт/о, Вася… — Серафима точно прервала себя и присела к нему поближе. —
Мама ведь опять к
старой вере повернула.
К троице нужно было убрать сад: граблями сгрести с травы прошлогодние листья и сучья, подмести дорожки, посыпать их песком. Наняли поденщика, —
старый старик в лаптях, с длинной бородой, со старчески-светящимся лицом.
Мама, когда его нанимала, усомнилась, — сможет ли он хорошо работать. И старик старался изо всех сил. Но на побледневшем лице часто замечалось изнеможение, он не мог его скрыть, и беззубый рот устало полуоткрывался.
— Ну, вы, опять за
старое,
мама! — с досадой отбросив от себя книгу, довольно резко произнесла Натали, — вот видите ли, мадемуазель, — обратилась она к Даше, немало смущенной её выходкой, —
мама наша очень добра и снисходительна к этим милым детям, a милые дети обладают очаровательными замашками: они ленятся, лгут на каждом шагу и даже воруют!
После этого
мама стала еще усерднее искать для меня жениха и решила выдать меня за
старого графа Вельского.
—
Мама, мне его надо. За что я так пропадаю,
мама?… — Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там
старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
Гости внизу смеялись, а
мама кричала, а потом вдруг заиграла музыка, и Юра уже стоял перед самым оркестром, расставив ноги и по
старой, давно брошенной привычке заложив палец в рот.
Но не успел окончить, как уже лежал носом в самой траве, поднятый на воздух и опрокинутый чудесною силой, — это отец по-старому подбросил его коленями. Юра обиделся, а отец с полным пренебрежением к его гневу начал щекотать его под мышками, так что поневоле пришлось рассмеяться, а потом взял, как поросенка, за ноги и понес на террасу. И
мама испугалась...